1 день. Прибытие.

Поначалу следует осмотреться. Так быстро, как сумеешь.

«Процедура совмещения успешно завершена. Координаты совпадают с заданной точностью. Жизненно-важные функции организма не нарушены. Разрешено приступить к выполнению основной программы.»

Пока противный голос вычислителя пищит в ухе, нужно успеть всё – прийти в себя, оценить обстановку и перейти к следующему этапу.

«Запущена система автономной навигации. Совершите полный оборот вокруг своей оси, по возможности визируя линию горизонта.»

Когда осмотришься – решай, дёргаться или нет. Лучше всего – не дёргаться. Если обстановка позволяет, конечно.

Обстановка, кажется, позволяла. Твёрдая почва под ногами, нормальная атмосфера, задымлений нет, движения… тоже нет. Базовый минимум спокойствия, на основе которого можно спланировать дальнейшие действия.

«Система автономной навигации активна. Срочная эвакуация возможна в пределах текущего местоположения с погрешностью восемь два.»

– Первая запись. Разведчик Ур Эль-Ла, заброс два семьдесят один четыре один, приступил к основной программе. Самочувствие нормальное, обстановка спокойная. Атмосферное давление и радиационный фон в пределах нормы. Очевидных аномалий не наблюдаю.

Расправившись с формальностями, он снова принялся озираться – теперь уже вдумчиво, пытаясь понять, куда его занесло.

Пустошь? Поле? Может, пустырь? Грунт под ногами – плотный, слежавшийся, пересыпанный щебёнкой и чем-то, напоминающим бетонную крошку. Поле устлано бурой дрянью – стебли на вид сухие, но гибкие и прочные, да ещё и спутаны, словно волосы на голове старой ведьмы. Видны гроздья цепких мелких семян. Кое-где торчат жухлые пучки тонколистной травы – эта выглядит поприличней.

Небо зимнее, плоское – серый потолок, да и только. Под «потолком» ветер тащит грязные клочки вырванных откуда-то облаков. Такое чувство, что и снега недолго ждать. За бортом, правда, выше ноля, но это ещё ничего не значит. Лишь бы в облаках, кроме водяного пара, не оказалось ничего лишнего.

Ур сверился с показаниями навигационной системы, чтобы привязаться к сторонам света. Белесое пятно в небе, похоже, притворялось местным светилом, так что вычислитель успешно переработал данные с нашлемных окуляров и выяснил, в каком направлении оно движется. Высота над линией горизонта вполне соотносилась с осенним периодом, и похоже было, что в астрономическом отношении сюрпризов не ожидается – если, конечно, за серой крышей не скрывалось каких-то посторонних объектов.

На условном севере местность становилась неровной. Ещё не холмы, скорее пологие волны, уходящие к горизонту – прямо туда, где щербатой стеной вырастали очертания города. Дымка скрыла детали, но Ур прикинул, что вдалеке темнеют строения высоты немалой, метров до полтораста, если не больше – а значит, мимо цивилизации он точно не промахнулся.

К западу унылую равнину разнообразили только скелеты вышек: ровная их линия то взбиралась на возвышенности, то ныряла в низины, и оборванные провода болтались на стальных лапах. Под вышками и дальше угадывалась растительность ростом поболее травы, но и она не выбивалась из бурой и коричневой гаммы.

Восток темнел сизыми тучами, обвисшими чуть ли не до земли, и ничем более взгляда не привлекал.

С юга к Уру подкрался город.

Вовсе не такая громада, как та, что виднелась у горизонта – скорей уж, провинциальный угол, тихое и скучное место, выросшее когда-то по соседству с перекрёстком дорог, да так и не набравшее экономической массы, чтобы превратиться во что-то большее. Дома не выше трёх этажей, какая-то башенка – может, каланча или местечковая телевышка – и полное отсутствие жизни.

Город был… чёрным. Не выкрашенным в чёрный цвет, не сложенным из чёрного камня, а будто бы закопчённым, до последнего сантиметра покрытым сажей. Словно когда-то в нём бушевал пожар.

Ур видел сгоревшие города. Они выглядели совершенно не так. Там, где пламя пожрало дома из дерева, оставались груды головешек и отдельные обугленные конструкции. Там, где сталь, бетон и стекло встречались с нестерпимым жаром бомбардировок, стояли огрызки стен, виднелись обвалившиеся перекрытия, перекрученные стальные балки, арматура и груды битого кирпича.

Этот город остался цел. Здания выглядели позаброшенными, но на них не заметно было следов разрушительного воздействия каких-то опасных сил. Кое-где прохудились крыши, кое-где стояли нараспашку окна и дверные проёмы, но в остальном город производил впечатление оставленного недавно.

И ещё эта странная чернота.

Оглядевшись, Ур подобрал камешек и побрёл к ближайшим строениям. Остановился, немного подумал и подобрал второй камешек. Потом переложил один в левую руку, а другой со всей силы метнул в глухую стену двухэтажного дома. Камень ударил в неё с резким звуком, отскочил и упал на землю. Ур подождал. Уверившись, что не происходит ничего странного, он подошёл вплотную, пригляделся к чёрной поверхности и поскрёб её вторым камнем.

Гипотетически, бояться ему было нечего. Фильтры скафандра могли отсеять из воздуха не то, что вирионы – даже отдельные молекулы белка и большую часть органических соединений в принципе. Если бы датчики обнаружили присутствие опасных газов, скафандр мог перейти на замкнутый цикл, но тогда пришлось бы немедленно возвращаться. В таком режиме кислорода хватало только на полчаса.

И всё же Ур хорошо знал, что трогать руками неопределённые субстанции станет только тот, у кого вполне определённая субстанция заменяет содержимое черепной коробки.

Камешек оставил после себя светлую полоску. Чернота, покрывшая стену, была действительно похожа на сажу: жирноватая, не слишком плотная, но достаточно однородная, чтобы не расслаиваться на хлопья.

– Непонятно, – сказал Ур, стараясь выговорить все звуки предельно чётко. Ему вдруг захотелось услышать собственный голос, и это был плохой признак.

Он сделал несколько фотографий сажи в разных режимах съёмки и осторожно углубился в мёртвый город, стараясь держаться середины улицы. Что-то ещё, помимо всеобъемлющей черноты, показалось ему странным и непривычным, и разведчик вскоре понял, что именно.

Окраины.

Такие городки не должны начинаться вдруг, они обрастают дворами, домиками, домишками, мелкими мастерскими и прочими следами человеческой предприимчивости – но только не в этом случае. Чёрный городок обрывался рядом скучных кирпичных домов, крытых листовых железом, и никаких поползновений занять дополнительную площадь не совершал. Так, конечно, тоже бывало – при плановой застройке и строгом контроле за землепользованием – но и слишком уж упорядоченным это место отнюдь не выглядело. Здания на окраине явно возвели по типовому проекту, зато дальше начинались обычные беспорядочные кварталы, в которых утилитарные формы безвестных контор соседствовали со старыми особняками, а фасады жилых домов выглядели так, словно их втиснули на освободившиеся пятачки, ужимая со всех сторон, кроме острых крыш.

И, о небо, все они по-прежнему были чёрными. Кое-где пятна сажи покрывали даже растрескавшийся до самых глубин асфальт, хотя земля под ногами в основном оставалась чистой.

Вторую странность Ур подметил чуть погодя. Чем глубже в город – тем меньше становилось жухлой травы на редких клумбах и в цветниках. Даже с самого края жёсткие стебли подозрительным образом щадили остатки дорожного полотна, а далее словно бы и не дерзали соваться – иначе и асфальт, и даже брусчатка пострадали бы гораздо сильнее.

Тут он себя одёрнул. Возраст этого места – вернее, срок его запустения – являлся величиной чудовищно приблизительной. Среди всех мозаичных знаний, которыми голову разведчика фаршировали при подготовке, не нашлось никакой методики для определения подобных вещей. Оставались наблюдательность, простая логика и житейский опыт, которые подсказывали, что полувека не прошло точно, а лет пять – пошли уж наверняка.

«Цифры надёжные», – сыронизировал над своим заключением Ур, – «просто диапазон измерений широковат».

Подумав ещё немного, он поднял нижнюю границу до тридцати, а верхнюю опустил до десятка лет. Краска на редких машинах, припаркованных вдоль обочин, ещё не успела облететь полностью, хотя резина колёс сгнила повсеместно – железные гробики прочно легли на грунт и уже казались частью ландшафта. В основном – грузовички и микроавтобусы, хотя нечто, напоминающее легковые автомобили, тоже время от времени попадалось. Большинство машин чернота никак не затронула, так что Ур заглянул в одну, выбив мутное органическое стекло подобранным кирпичом.

Внутри, конечно же, оказалось пусто. Синтетическая обшивка сидений давно разлезлась, обнажив рыжеватые потроха, приборы на передней панели покрылись изнутри какой-то испариной, прогнил пол, но два кривых рычага и две педали всё ещё казались довольно прочными. Рулевое колесо напоминало вовсе не колесо, а странную деформированную восьмёрку. Внешний облик всей этой техники, хоть и нёс оттенок небольшой чуждости, оставался в рамках привычного. Даже моторы – там, где Ур до них докопался – явно были какой-то вариацией тепловых машин внутреннего сгорания.

Куда интереснее был тот факт, что ни одна из колымаг не стояла посреди дороги, ни одна не была оставлена в спешке – это стоило запомнить и он запомнил. Да и само по себе наличие транспортных средств – ценнейшего актива при любом чрезвычайном случае – тоже наталкивало на мысли.

Остановившись, Ур наговорил свои наблюдения в микрофон. Камера камерой, но и протокол – протоколом. Ещё минуту он потратил на размышления – не вернуться ли? Всё было спокойно, даже слишком спокойно, и этот пугающий, мёртвый покой нервировал его сильнее, чем иные бедствия.

– Вот именно – бедствие, – произнёс он снова, не заботясь о том, что эти «мысли вслух» тоже попадут в аудиодневник.

Какое-то бедствие произошло в этом месте годы назад – совсем недавно по историческим меркам. Что-то очень плохое и на первый взгляд совершенно неочевидное, а Ур очень хорошо знал, что самые крупные неприятности никогда не приходят сразу.

И всё же возвращаться было нельзя. Неясные опасения и сомнения – слишком зыбкая почва для прекращения операции. Репутация позволит ему остаться выше критиканов и косых взглядов, но та же самая репутация не позволит дать им сам повод. Прокриматор, конечно, поймёт, он умён и проницателен, и любезен даже, и другие разведчики с их командами понимают, что это такое – оказаться не там, где надо. Но наблюдатели, аналитики и все их отделы… Ур слишком привык подчёркнуто игнорировать негласную иерархию – а значит, должен был держать планку.

Одолев приступ малодушия, разведчик наметил план на остаток дня. Следовало продолжить осмотр города, по возможности выяснить, куда делись жители, обратить внимание на уровень развития технологий и выбраться из застройки до наступления темноты либо раньше – если ничего интересного больше не обнаружится. Обязательно найти воду. Вычислитель скафандра уже давно сканировал эфир в поисках радиопередач, но никаких сигналов пока что не попадалось – а ведь обнаружение представителей местной цивилизации являлось одной из самых важных задач миссии. Наконец, нужно было отыскать укрытие на ночь, а чёрные дома для этого никак не годились. Он и сам не понимал, почему, но необходимость обследовать эти склепы наталкивалась на стойкое нежелание даже приближаться к их распахнутым дверям и ослепшим окнам. Ур предпочитал доверять таким ощущениям и потому ни разу не зашёл внутрь – зато успел перепроверить все доступные ему физические параметры среды и не обнаружил ничего угрожающего. Радиационный фон по-прежнему в норме. Никаких ядовитых веществ в атмосфере – если только газовые анализаторы скафандра способны их обнаружить. В почве, конечно, могли содержаться тяжёлые металлы или какие-нибудь токсины, но подобные загрязнения жизни Ура пока что не угрожали. Система технозрения в инфракрасном спектре, которую он то и дело активировал, пялясь по сторонам, не фиксировала признаков жизни.

Наконец, устав от собственных опасений, Ур заставил себя приблизиться к широким окнам какого-то учреждения и аккуратно разбил их, поморщившись от громкого звона. Прислушался – не откликнется ли что-то на этот звук?

Ничего. В нездоровой тишине города лишь изредка, раз в минуту, тоскливо скрипел где-то оторванный лист железа. Ур включил фонарь и посветил внутрь. Столы… какие-то кресла и стеллажи, а на столах – не то печатные машинки, не то вычислители… понять невозможно. И всё, абсолютно всё покрыто чёрной коркой, в которой тонет даже луч света. Разведчик брезгливо отодвинулся. Он заставил себя посветить и в окна других домов, даже подвальные – но и там не обнаружил следов людей. Трупы, в каком бы состоянии они ни находились, вещь вполне узнаваемая – но трупов-то как раз не было. Наконец Ур прекратил эксперименты, и, ёжась от внезапной тревоги, осознал, что стоит посередине пустой, насколько хватает глаз, улицы, среди редких машин и упавших сухих деревьев. Заплывшие сажей дома следили за ним сотнями чёрных глаз, а крышка неба над головой сделалась ещё ниже и стёрла вокруг все тени.

Он был один, совсем один и так далеко от дома, что само понятие расстояния утратило всякий смысл.

Может, всё же вернуться, пока не поздно?

Разведчик – не боевик. Не исследователь и даже не аналитик. В нём всего понемногу, а значит – ничего в достаточной степени. Мобильная лаборатория? Смешно и думать. Автономная вычислительная система? Давай, мечтай. Глаза и мозг – вот тебе и лаборатория, и умный вычислитель, и полезный инструментарий на все случаи жизни. Хочешь броню, в которой не страшно идти сквозь огонь и воду? Перехочешь, слишком громоздкая и тяжёлая. Нет, разведчик, у тебя есть только необходимое. Лингвистический вычислитель, видеокамера, диктофон, сканер, система технозрения, набор датчиков и детекторов, библиотека электронной памяти. Изолирующий скафандр, который и вправду выдержит немного огня и немного воды… но только немного. Трос. Резак. «Огнёвка» и пистолет.

«Огнёвку» он давно уже держал наготове. Там, дома, эта штука стоила наравне с самолётом и примерно столько же, сколько всё остальное его снаряжение. То есть дорого. Предполагалось, что с такой огневой мощью в руках разведчик будет чувствовать себя уверенно в любой ситуации, но на практике выходило, что разведчик видел в этом чуде военных технологий спасительную соломинку, которая держит его над бездной экзистенциального ужаса. По крайней мере, Уру нравилось думать об «Огнёвке» именно так. Иногда она могла спасти жизнь, а иногда бывала столь же полезна, как палка против горной лавины.

Он успел пройти чуть больше километра, когда наткнулся на очередную странность. Прямо посреди города, лишь немного раздвинув окрестные дома, пролегала двухпутная железная дорога. Непривычно это смотрелось – узенькие тропки под окнами, такие же узенькие участки голой земли, а сразу за ними бетонные шпалы и заржавленные рельсы. Ни забора, ни просто мало-мальского ограждения – город словно разрезали стальной полосой и решили, что так тоже вполне неплохо. Лишь там, где рельсы пересекали улицу, по которой шёл разведчик, нашлось что-то похожее на сопутствующую инфраструктуру. Четыре коротких шлагбаума перекрывали проезд, словно замершие навечно стражи. Под бело-чёрными облупившимися ливреями виднелась ржавчина. Возле шлагбаумов нашлись механические семафоры – когда-то они были выкрашены концентрическими кругами и оттого напоминали мишени.

«Интересно, как это получилось – уже имевшиеся пути обросли застройкой, или, когда возникла необходимость, рельсы попросту проложили сквозь город, чтобы не возиться с обходом?»

Он добавил этот крохотный штришок в копилку своих скудных знаний о местной цивилизации – так, запомнить, что в ней считалось нормальным пускать поезда вплотную к жилым домам. Ни шум, ни потенциальные последствия от вибраций, похоже, местных не волновали – или у них просто никто не спрашивал.

Всё это время разведчик шёл на юго-юго-восток, углубляясь в чёрный город: железная дорога пересекала его почти точно с востока на запад, и Ур свернул направо, рассчитывая выйти по ней к чему-нибудь интересному. Вокзал, товарная станция, предприятие – рельсы наверняка были связаны с подобными объектами и оставалось лишь выбрать направление. Запад в этом смысле был ничуть не лучше востока, но с востока наползала тёмная хмарь, а идти навстречу ей не хотелось.

Минуло уже два часа с начала миссии, но ничего по-настоящему полезного узнать пока что не удалось. Местность казалась мёртвой, мертвее даже, чем древние руины, потому что древность – что-то из разряда легенд и мифов, она успела окаменеть и обрести своего рода очарование, а от свежего трупа цивилизации всё ещё несёт смертью.

«Узнать бы, что такое здесь приключилось», – подумал Ур, вышагивая по шпалам. Машинально подметил ширину колеи – немногим больше, чем на родине – и усмехнулся тому, какими знакомыми выглядят рельсы. Почему одни и те же условия почти всегда приводят к одинаковым результатам, когда речь идёт о базовых инженерных задачах, но дают такое разнообразие на уровне социальных систем? Или ему только так кажется с высоты своего невежества? Конечно, чем сложнее система, неважно даже, социальная или техническая, тем больше должно быть альтернативных способов её реализовать… или уничтожить.

Он поморщился, глядя по сторонам. Информация о том, что у этой цивилизации пошло не так, могла бы стать трофеем немалой ценности, но Ур служил разведчиком достаточно долго, чтобы понимать: не всякую тайну можно раскрыть и не всякое знание – осознать. Тем более, силами одного универсала за крайне ограниченный срок.

Двадцать два дня по субъективному времени – столько у него было. Столько было топливных ячеек, запасных фильтров и пищевых концентратов. Воду, сверх первичного запаса во фляге, предполагалось искать на месте, фильтровать и обеззараживать. И всякий раз Ур боялся сделать первый глоток.

Впрочем, главная проблема касалась не запасов скафандра. Контакт – пусть даже с полноценными людьми – всегда оставался тропой, проложенной по лезвию меча. Иногда он оказывался успешен. Иногда – невозможен. Ур успел освоить и напрочь позабыть уже четырнадцать языков – конечно, в разговорной их ипостаси – и фанатично ненавидел процесс освоения новой лексики и фонетики. Первым разведчикам приходилось объясняться в буквальном смысле на пальцах, но современные лингвистические вычислители изрядно упростили процесс.

«Если только здесь вообще есть люди».