Повесть

Меня зовут Катерина.

Мама называет меня «котик» и «лапочка», а папа называет Кэт и солнышком. Но иногда папа тоже называет меня лапочкой и их единственной надеждой и опорой.

Мне семь лет, и я живу с мамой и папой в большом доме. А больше с нами никто не живёт, и мне бывает довольно скучно, когда мама и папа на работе, и я сижу одна в своей комнате. Потому что с куклами играть мне быстро надоедает, и с ними нельзя поговорить. Тогда я стараюсь читать или слушать музыку. Флэшек с записями у меня много: есть и танцевальная весёлая музыка, и серьёзная – мама называет её «классическая». А читаю я энциклопедии, где есть много рисунков, и объясняется, как что устроено. А когда я хочу просто отдохнуть, листаю детские книжки.

Они очень старые, и буквально разваливаются на отдельные страницы. Читая их, я ничему не учусь, но папа говорит, что они очень полезны: он сам вырос на них. Они и правда, интересные и весёлые, и я уже знаю их почти наизусть – в них рассказывается про приключения мальчиков по имени Том Сойер и Гек Фин, и разных других детей, и нарисованы эти самые дети, и приключения, которые с ними случались.

Но так, чтобы я оставалась совсем одна, бывает очень редко. Только когда что-то совсем уж серьёзно ломается в наших механизмах, и папе нужна мамина помощь, чтоб починить их. Так что я очень рада, что мама научила меня читать. Ведь теперь у меня много друзей: книг. А вообще-то мы почти всегда с мамой дома, а папа уходит рано утром, и приходит поздно вечером. Иногда он приходит так поздно, что я уже сплю. В такие дни сказку на ночь мне рассказывает мама.

Мне нравится слушать, как она рассказывает, но я больше люблю, когда рассказывает папа. Он очень просто объясняет то, что мне непонятно из энциклопедий. И о таких вещах, и ситуациях, которые описаны в наших книгах, а я их не совсем понимаю, ну, то есть, те, которые существовали или случались давно. Я хочу сказать, тогда, когда мы, люди, ещё жили не в доме, а там – снаружи. На поверхности.

Мама, когда я прошу её рассказать о тех временах, обычно становится печальной: я вижу, как в её глазах иногда даже появляются слёзы. И тогда я говорю то, что, как знаю, снова вернёт ей хорошее настроение: чтоб она лучше рассказала мне какую-нибудь сказку. Тогда она словно приободряется, и глаза её загораются деловитостью и интересом.

Сказки мама может рассказывать, как мне кажется, бесконечно. Потому что за все эти годы она ни разу не рассказала мне второй раз такую, которую я уже слышала бы. Правда, почти всегда в маминых сказках есть прекрасные принцессы и принцы, и говорится о том, как они любили друг друга, и преодолевали на пути друг к другу разные преграды. Злобные мачехи, гадкие некрасивые сёстры, или ведьмы, драконы, людоеды, эльфы, гномы, гоблины, и другие сказочные существа там, в маминых сказках, есть не всегда.

А вот принцы и принцессы – всегда.

И в конце они обязательно всех врагов побеждают. И женятся, или выходят замуж, рожают много детишек, и живут долго и счастливо. И потом обязательно умирают в один день. Я раньше не понимала, почему это хорошо – ну, то, что они умирают вместе. Но позже…

Впрочем, лучше я буду рассказывать по порядку, а то запутаюсь.

А вот когда рассказывает папа, он не говорит про принцев и принцесс. Он рассказывает, как жили другие люди, и они с мамой раньше. И я расспрашиваю его о том, как тогда было – ну, когда мы все были счастливы, каждый день могли видеть, как восходит и садится солнышко, слушать, как ветер колышет листву на деревьях, и как там, в кроне деревьев, чирикают птички. Как пахнет свежескошенным сеном, дымом костра, и хвоей от сосен и елей, и какую густую и успокаивающую они дают тень. Как журчит горная речка по замшелым чёрным камням и упавшим старым стволам… А если лечь в бескрайнем поле пшеницы на спину, прямо на землю, можно почуять тепло и заботу, которые идут из этой земли, и из травы. И вокруг так тихо и спокойно, что слышно, как где-то, так высоко в голубом небе, что его и не видно, поёт жаворонок…

И дома городов и деревень все такие красивые – разные-разные, и покрашены в весёлые цвета. А ещё рядом с людьми в этих домах живут их верные друзья, с которыми так хорошо играть: кошечки и собаки.

Собак я видела. Вернее, я видела их изображения на видео: папа показывал мне их в компьютере, у него там осталась какая-то старая матричная память с ними. Правда, он сказал, что это – запись одного эксперимента, и после него собачек не осталось. Они пожертвовали своими жизнями, чтоб помочь нам спастись.

Мне было так жалко этих симпатичных лохматых животных, что я два дня плакала, а мама тогда сказала папе, чтоб он не забивал ребёнку голову лишней информацией, а душу – ненужными сожалениями о том, что навсегда утрачено.

А папа тогда сказал, что мне нужно знать, чего нас лишили проклятые враги. Потому что единственное, что мне нужно сохранить в сердце – это как раз лютую ненависть к нашим врагам. Чтоб я могла в нужный момент нанести наш последний удар.

Тогда я была совсем маленькая, мне было всего четыре, и я мало что понимала о том, как всё устроено в нашем доме и том мире, что остался на поверхности, и для нас навсегда потерян. А то, что было со мной раньше, где-то до трёх лет, я и вообще не помню. Но сейчас я гораздо лучше понимаю, о чём они говорили, и почему я должна жить с памятью о том, чего нас лишили враги.

И почему ненависть должна постоянно жить в моём сердце.

Понимать и осознавать это я начала после того, как папа сказал, что мне пора учиться. Это было год назад, на мой День Рождения. Мне тогда исполнилось шесть, и мама испекла маленький торт. Я задула шесть свечей, и папа сказал, что теперь я совсем взрослая, и им пора заняться моей учёбой.

Так и произошло на следующее утро после завтрака: мама усадила меня за стол в папином кабинете, и дала листок чистой бумаги и хорошо заточенный карандаш. Потом она достала большую красивую книгу. Она называлась азбука. Там внутри было много очень красивых картинок, и буквы. Буквы были написаны сначала отдельно, а потом – в каком-нибудь слове, которое начиналось с этой буквы. А слова сопровождали картинки – того предмета, или животного, которые означало слово под ними. А чтоб было интересней, и запоминалось лучше, слова ещё и входили в какой-нибудь весёлый стишок.

Некоторые предметы или животных я уже знала, потому что видела в доме, или у папы на работе, или в служебных помещениях, или на картинках в детских книгах. Другие, и таких было гораздо больше, оказались незнакомы. Но мама как могла рассказала мне про них, и что они делали, или для чего служили.

Но не сами эти картинки и слова, которые они показывали, были важны. Гораздо важней, как объяснила мама, были буквы, из которых слова состояли. Мама сказала, что раньше всех детей учили буквам по таким учебникам… После этого мама почему-то долго молчала, закрыв лицо руками, а я не смела спросить – я уже знала, когда мама бывает сильно расстроена. И что в такие моменты её лучше не трогать. Так мне объяснил папа. А я всегда стараюсь слушаться своего папу: тогда он называет меня послушной девочкой, лапочкой, и его солнышком, носит на руках, или катает на плечах. И гладит по голове.

Когда мама снова стала показывать мне картинки и называть буквы, я быстро запомнила, какие слова на какую букву начинаются. Потом мама сказала, что для первого урока пяти букв вполне достаточно, и мы стали писать эти буквы на листке, который она мне дала. Я вначале писала плохо, буквы получались корявыми и неправильными. Тогда мама сказала «Ой, как это я!..», и написала мне для образца, как они должны выглядеть. И я стала пытаться их повторить. Когда я написала целую строчку «эй», «би», «си» и «ди», мама сказала, что у меня очень хорошо получается. А вот «и» у меня получилось похуже, и мама сказала, что это ничего, и со временем я набью руку. И попросила написать ещё строчку.