Возвышенное в интерпретации Дидро отрывает субъекта от общества: конечная цель прогулки — прийти в состояние зачарованности, когда человек забывает о течении времени. Погруженный в мечтания фланер обращает свой взор с внешних впечатлений внутрь, открывая .
Фельтену «Башню-руину» — аллегорический павильон в форме полуразрушенной башни с крепостной стеной, который должен был быть возведен в Царском Селе в честь победы над Оттоманской империей. В 1780–1785 годах Чарльз Камерон воздвиг здесь термы — своего рода обратный исторический экскурс от разрушенного первого этажа к великолепному второму, оформленному в стиле неоклассицизма. В 1785–1786 годах Джакомо Кваренги прибавил еще одну руину к ландшафту любимого Екатериной парка — «Кухню-руину», построенную из подлинных римских камней и украшенную барельефами работы К. Альбани105. Наследовавшие Екатерине императоры, равно как и многие члены царской семьи и аристократы, по ее примеру сооружали в своих парках нечто подобное. Среди наиболее известных — руины в Павловске, Гатчине, Ораниенбауме вблизи Петербурга, в Архангельском, Кускове и Царицыне под Москвой, а также в более отдаленных местах — например, в Богородицке.
Поскольку руины как бы приглашали наблюдателя к размышлению о времени и смертности человека, они повлияли и на «открытие» — а точнее сказать, изобретение — «внутреннего мира» и «отдельной личности». В качестве визуального фактора, способствующего меланхолическому настроению, руины побуждали наблюдателя отдаляться от общества и размышлять о собственной обреченности на смерть. Фальшивые руины, так называемые «капризы» или «фолли», стали обычным элементом ландшафтного дизайна96. Как писал Томас Уотли в своем популярном справочнике по поэтике английских садов, «при виде руин естественным образом приходят на ум мысли об изменчивости, разрушении и опустошении, а за ними тянется и длинная вереница других образов, слегка окрашенных меланхолией, которую внушают развалины»97.
Вторая половина XVIII века — время распространения неоклассицизма и роста сопутствующего ему интереса к классической Античности, которая воспринималась как универсальная архитектурная и художественная манера. Здания, воздвигавшиеся в классическом стиле в крупных городах, поместьях и маленьких городках, стали строить по рационалистическим, урбанистическим образцам, чем оправдывалось разрушение предшествующих построек. Местное культурное наследие считали не имеющим ценности
Расширяя значение понятия «руины» на природу в целом и присоединяя себя с помощью поэтического слова ко всей мировой культуре, Бродский чувствовал себя наследником всей долгой истории культуры, а не продуктом разрывов модерности. Поэт рассматривал руины как переходную область между пространством (местом повседневности, подверженным распаду) и временем (как проявлением смерти, пустоты и вечности). Развалины давали ему возможность вычленять абстрактное присутствие из «провалов» между материальными предметами. Этой функцией развоплощения вещей до невещественной голограммы непрерывного потока времени
Апокалиптические предзнаменования — особый случай подобного бинарного мышления. Они часто ассоциируются с культурным истощением — чувством, что наследие мировой культуры было скорее удушающим, чем вдохновляющим, поскольку обрекало настоящее на постоянное повторение одного и того же: обещания освобождения превращаются в ожидания неизбежного конца мира. Само понятие эсхатологического разрыва во времени, наряду с обесцениванием этого мира, означает, что руины могут просто предвещать разрыв темпоральной реальности, но едва ли обладают неотъемлемо присущей им ценностью.
Если смысл этого произведения говорит о явлении красоты в момент тотального разрушения
Такая имитация материальных свидетельств прошлого не облегчала чувства экзистенциальной пустоты,
Это отсутствие культурных корней, вызванное отчасти небрежным отношением к сохранившимся следам прошлого, привело к компенсаторным попыткам возведения поддельных архитектурных памятников.
О проекте
О подписке