Памяти Людвига Дорпахена (1876–1942)

Введение

Несмотря на поистине драматическую роль, сыгранную им в годы заката Веймарской республики, генерал – фельдмаршал и президент Германии Пауль фон Гинденбург не избалован вниманием историков. Флегматичный и немногословный, он был начисто лишен индивидуальной привлекательности, неизменно вызывающей интерес к исторической личности. Как видный государственный деятель, Гинденбург оставил след в истории скорее своим бездействием, чем проявлением политической активности. Именно по этой причине изучение истории Веймарской республики в период его президентства дает ключ к пониманию ее трагедии. Не имея собственных политических интересов, Гинденбург почти не выступал с политическими инициативами. В то же время, способный к сильным эмоциональным пристрастиям, он умел приспособиться к доминирующим течениям и влиятельным силам своего времени. Таким образом, его оценки и принимаемые им решения дают возможность не только лучше понять его как личность, но и могут служить чувствительным барометром колебаний политического климата, коего они являлись больше следствием, чем причиной.

В то же время тот факт, что Гинденбург в годы кризиса мог стать ведущей политической фигурой государства, несмотря на очевидную ограниченность его убеждений, заключает в себе важную составляющую веймарской трагедии. Беспристрастная мудрость и решимость, которыми миф наделил его еще в самом начале Первой мировой войны, являлись именно теми качествами, в которых тогда нуждалась страна. А изменчивое счастье этого мифа, неоднозначное отношение населения к своему президенту являлись составной и показательной частью исторической судьбы республики.

Тесно связанные между собой биография Гинденбурга и история Веймарской республики ставят историка на острие спорных политических, социальных и психологических проблем, которые углубляются человеческой драмой, бросившей тень на жизнь Гинденбурга в годы его президентства. Жертва и в то же время порождение патриотического мифа, Пауль фон Гинденбург оказался втянутым в политику, которую терпеть не мог, был призван принимать решения, которых предпочел бы избежать, и пребывал в вечном конфликте между требованиями здравого смысла и велением сердца. Чтобы оградить себя от этих противоречий, Гинденбург старался оставаться на заднем плане, не занимать центрального положения на политической сцене. Он предоставлял другим брать на себя лидерство и ответственность за политический курс и конкретные действия. И все же его жизнь и последующая судьба германского государства оказались тесно связанными. Настоящее исследование посвящено и Веймарской республике, и человеку, возглавлявшему ее едва ли не в самый ответственный период ее нелегкого существования.

Глава 1
На стороне республики

Фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, второй и последний президент Веймарской республики, начал свою службу республике уже в первые дни ее существования. Судьба нового государства, в муках родившегося 9 ноября 1918 года, была весьма неопределенной, когда маршал принял ее сторону. Новое правительство, так называемый Совет народных уполномоченных, отчаянно сражался за власть в условиях военной разрухи и политического хаоса. Основываясь на непрочном союзе между умеренными социалистами большинства и радикально настроенными независимыми социалистами, оно испытывало нешуточную угрозу со стороны коммунистов – спартаковцев и экстремистских элементов в Берлине, которые призывали голодные, измученные массы свергнуть «предателей революции» и установить советскую республику. Председателя Совета народных уполномоченных Фридриха Эберта привлекал опыт захвата власти в России большевиками благодаря установлению ими контроля над столицей. Он не сомневался, что для победы над спартаковцами и их союзниками ему необходима военная поддержка, которая могла быть обеспечена только старой монархической армией. Но Эберт не был уверен, пожелает ли Верховное командование армии оказать ему эту поддержку.

К счастью для Эберта, армейское командование тоже оказалось перед дилеммой весьма сходной с той, что стояла перед ним. Лишенное незыблемого авторитета, оно нуждалось в политической поддержке правительства так же остро, как и правительство в военной помощи. Первоочередной задачей стало возвращение войск с вражеских территорий домой. На повестке дня стояло также спасение офицерского корпуса – ядра будущей армии. Но ни одна из этих целей не могла быть достигнута без помощи стабильного, умеренного правительства, пользующегося доверием масс. Таким образом, интересы армии требовали, чтобы она выступила в поддержку Совета народных уполномоченных.

Верховное командование возглавлял Гинденбург, но с Эбертом контактировал не он лично, а его заместитель – генерал Вильгельм Гренер^[1]. Семидесятилетний фельдмаршал, отпрыск старого прусского рода, жизнь и карьера которого были теснейшим образом связаны с подъемом прусско – германской монархии, вряд ли смог бы вступить в переговоры с социалистом, который, по его убеждению, присвоил себе место, по праву принадлежавшее кайзеру. Помимо существования такого рода этических препятствий, Гинденбург был не тем человеком, который мог бы взять на себя ответственность за такой решающий шаг, как сближение с Эбертом. С другой стороны, Гренер, выходец с юга Германии, был представителем среднего класса, а значит, человеком более гибким в своих взглядах и предпочтениях. На всех должностях, которые он занимал во время войны, ему приходилось вступать в контакт с социалистами, а занимаясь руководством службы снабжения, он познакомился с Эбертом и проникся к нему глубоким уважением. Именно он первым увидел настоятельную необходимость установления взаимопонимания с Эбертом, а поскольку Гренер точно знал, что Гинденбург не захочет вести прямые переговоры с лидером социалистов, то решил установить первые контакты сам, от имени фельдмаршала. Гренер не сомневался, что Гинденбург одобрит сотрудничество с социалистами, если ему объяснить возможные преимущества этого решения.

Утром 10 ноября Гренер отправил Эберту телеграмму, в которой информировал о желании Гинденбурга наблюдать за возвращением войск. Со своей стороны, фельдмаршал «ожидал», что правительство обеспечит перевозку, снабжение продовольствием и содействие в поддержании военной дисциплины. Не получив ответа, Гренер позвонил Эберту по прямой линии, соединявшей штаб армии в Спа с кабинетом Эберта в рейхсканцелярии. Они довольно быстро нашли общий язык. Гренер еще раз подтвердил желание Верховного командования контролировать вывод армий с фронтов. В свою очередь он потребовал от имени Гинденбурга обещания, что правительство поддержит фельдмаршала и офицерский корпус в принятых мерах по наведению порядка и дисциплины в армии. Офицерский корпус, заявил он, ожидает, что правительство активизирует борьбу против большевиков, для чего предоставляет себя в полное распоряжение правительства. Эберт с радостью принял эти условия. «Передайте фельдмаршалу глубокую благодарность правительства», – с чувством сказал он.

Прежде чем передавать благодарность Эберта, Гинденбурга следовало проинформировать о соглашении, достигнутом от его имени. Как и ожидалось, Гинденбург одобрил действия генерала, поскольку понимал, что сотрудничество с новым правительством является единственным способом обеспечения стабильности. К тому же он был рад, что Гренер взял на себя инициативу в весьма неприятных переговорах с новыми властями. Гинденбург продолжал сохранять полную пассивность на протяжении последующих недель и месяцев, не беря на себя никаких обязательств и не принимая серьезных решений. Гренер вспоминает: «Он едва ли когда – нибудь активно участвовал в принятии решений, без которых нельзя было обойтись. Его информировали обо всем, после чего он занимал выжидательную позицию, желая посмотреть, как сложатся дела». Однако для Гренера молчаливого согласия Гинденбурга было достаточно. Оно обеспечивало ему поддержку собственных подчиненных, многие из которых поначалу не желали служить новому республиканскому правительству. Однако они смирились с этой необходимостью, увидев, что даже их почтенный главнокомандующий склонился перед новой реальностью.

Соглашение, заключенное между Эбертом и Гренером в тот судьбоносный день – 10 ноября, было соглашением между равными участниками и не предусматривало подчинения Верховного командования армии правительству. Оба партнера получили власть из разных источников: Эберт считал себя доверенным лицом нации, а Гинденбург, от лица которого выступал Гренер, был назначен на свой пост кайзером. Как и в дни монархии, армия и правительство стали равными и независимыми партнерами, но только теперь не существовало монархии, которая их объединяла.

С точки зрения участников, соглашение заключало в себе серьезный риск для обеих сторон. Эберт стремился к такой Германии, где каждый гражданин сможет пользоваться возможностями демократии и свободой развития личности, а армия будет выполнять необходимую, но все же второстепенную функцию оборонительной силы. Теперь же он вынужден был делиться сомнительным авторитетом своего нового правительства с армейским командованием, в монархистских и антипарламентских настроениях которого он не сомневался. В свою очередь Гинденбург и Гренер должны были оказывать поддержку республиканскому, социалистическому и антимилитаристскому правительству, по отношению к которому, являясь преданными монархистами и профессиональными военными, могли находиться только в оппозиции. Они не представляли себе государства, в котором армия была бы всего лишь инструментом власти и не служила также духовной опорой для недисциплинированного по своей сути населения. Поэтому они не желали довольствоваться второстепенной ролью. Как пишет Гренер в своих мемуарах, «мы надеялись обеспечить, благодаря своему вкладу, часть власти в новом государстве для армии и офицерского корпуса. Если бы мы преуспели, то, несмотря на революцию, сумели бы сберечь в новой Германии лучший и самый сильный элемент наших древних прусских традиций». И все же, несмотря на очевидный риск, ни одна из сторон не видела иного выхода, кроме сотрудничества.

Верховное командование получало и некоторые ощутимые выгоды от соглашения: пакт позволил генералам вернуть свои войска обратно в страну, а оградив офицерский корпус от социальных потрясений, позволил ему сохраниться в качестве цельного организма, имеющего собственные цели и систему ценностей. Преимущества, полученные от установления взаимопонимания с армией, для правительства были менее очевидны. Хотя соглашение Эберта – Гренера обеспечило упорядоченное возвращение армии, но, учитывая ее усталость и низкий моральный дух, ее невозможно было использовать в политических целях. Она не могла оказать действенную помощь в борьбе против спартаковцев и других бунтарей. Ее главный вклад в выживание республики заключался в том, что имя Гинденбурга стало ассоциироваться с неким молчаливым партнерством с новым режимом. Сам факт, что фельдмаршал желал сотрудничать с новым правительством, позволял офицерам оставаться на своих постах и принимать новые назначения. Поэтому, когда в декабре 1918 года открылась вакансия прусского военного министра, полковник Вальтер Рейнхардт, которому этот пост был предложен, принял его, но только заручившись согласием фельдмаршала. Когда стали организовываться новые военные формирования, и другие офицеры также с готовностью предложили себя в распоряжение нового правительства, поскольку не сомневались, что могут рассчитывать на одобрение Гинденбурга.

Существование двоевластия в новом государстве оказало положительное влияние на его силовую структуру, но оно также способствовало сохранению социальных и политических разногласий, которые позже терзали республику на протяжении всего недолгого периода ее существования. И, повинуясь неотвратимой исторической логике, эти проблемы, тесно связанные с, хотя и неявной, близостью Гинденбурга к процессу создания Веймарской республики, привели его спустя несколько лет к посту ее президента.

Человек, который помог Веймарской республике выжить на самом раннем этапе ее существования и которому было суждено сыграть столь незавидную роль в годы ее упадка, был самым неподходящим кандидатом на этот пост.

Пауль (Людвиг Ганс Антон) фон Бенкендорф и фон Гинденбург был отпрыском старинного прусского юнкерского рода^[2]. Он родился 2 октября 1847 года в прусской крепости Позен, где служил его отец, получил образование в кадетском корпусе, участвовал в австро – прусской войне 1866 года и Франко – прусской войне 1870–1871 годов, с завершением которой был направлен в военную академию, окончив ее с блеском. Затем последовала служба на разных штабных постах и в должности полевого командира. В 1879 году, будучи в Штеттине, он женился на дочери прусского генерала Гертруде фон Шперлинг, которая родила ему троих детей – двух дочерей и сына.

Хотя Гинденбург всегда привлекал внимание вышестоящих командиров – граф Шлиффен, тогда полковник Генерального штаба, а позднее его знаменитый начальник, всегда высоко отзывался о способностях молодого человека^[3], – его продвижение по служебной лестнице не было быстрым. В 1911 году Гинденбург оставил действительную службу в должности командира армейского корпуса – достигнув возраста шестидесяти трех лет, он был вполне готов передать свои обязанности более молодым командирам. Выходя в отставку, он не получил звания генерал – полковника, как некоторые другие, занимавшие такое же положение, – это был достойный финал почетной, но отнюдь не выдающейся карьеры.

Тем не менее следует признать, что из сотен полковников своего поколения Гинденбург был одним из двух десятков, достигших верхней ступени военной лестницы. Шлиффен предлагал его на должность начальника Генерального штаба, а в 1909 году его имя упоминалось при обсуждении кандидатуры военного министра. Семья Гинденбурга, безусловно, принадлежала к числу старой военной знати, но жила замкнуто, а сам он, флегматичный и неразговорчивый, был не тем человеком, который активно завязывает социальные контакты, чтобы ускорить свою карьеру. Посему представляется очевидным, что его продвижение по служебной лестнице происходило исключительно благодаря высоким профессиональным качествам. Только назначение в гвардейский полк в начале карьеры дало ему некоторые преимущества над менее удачливыми коллегами.

Впрочем, вышестоящие командиры, по всей видимости, ценили в Пауле фон Гинденбурге в первую очередь не его профессиональные качества: сыграли роль некоторые черты его внешности и темперамент. Очень большой, даже по армейским стандартам, высокий неторопливый человек был чрезвычайно импозантен. Его непоколебимое спокойствие производило впечатление уверенности и силы и наделяло беспрекословным авторитетом. «<Я помню людей из 1930–х годов, которые вовсе не были застенчивыми или легковозбудимыми, – писал его современник Теодор фон Эшенбург, – но им был свойственен некий страх, как перед выходом на сцену, делавший их неуверенными в себе при встрече с Гинденбургом. И дело было вовсе не в авторитете должности, высоком воинском звании, военной славе или почтенном возрасте. Здесь речь шла о неких личных флюидах, действовавших на всех за очень редким исключением». Гинденбург знал о влиянии, которое оказывал на окружающих. Он не был, как отмечает тот же автор, актером, который специально выбирает и отрабатывает свой тон и жесты, но он чувствовал, что для достижения такого эффекта требуется сдержанное и дисциплинированное поведение, и неуклонно его придерживался. «Перед людьми за пределами своего семейного круга он всегда демонстрировал завидное самообладание и держался с большим достоинством, даже когда старался шутить. <…> Достойные манеры, выдержку он считал своим долгом; но без некой неотъемлемо присущей только ему составляющей такая сознательная демонстрация вряд ли могла иметь столь сильный эффект на окружающих, который очень многие ощутили на себе».

Для людей, занимавших высокие командные посты, эти качества, должно быть, казались достаточно важными, чтобы компенсировать недостаток личной инициативы и отсутствие воображения. Когда Шлиффен предложил Гинденбурга в качестве своего преемника, он, скорее всего, рассматривал его как преданного исполнителя его (Шлиффена) планов, а не создателя своих. От человека авторитетного и в то же время конформиста по натуре можно было ожидать, что он сохранит четко отлаженный механизм работы Генерального штаба. Но, судя по условиям его отставки, эти достоинства не были сочтены достаточными, чтобы доверить ему главную командную должность на случай войны.

Тем не менее вскоре после начала Первой мировой войны в 1914 году Гинденбург был назначен командующим армией в Восточной Пруссии. Назначение, правда, состоялось только после того, как был выбран начальник штаба – генерал – майор Эрих фон Людендорф и было призвано обеспечить этого способного, но своевольного и очень темпераментного офицера номинальным руководителем, который не станет вмешиваться в принимаемые решения.

Подобный стиль их сотрудничества задал тон всем их последующим взаимоотношениям. На протяжении всей войны Людендорф был инициатором совместных планов и политических решений, а Гинденбург, как он сам писал в своих мемуарах, считал своей первоочередной задачей позволить и, если надо, обеспечить Людендорфу столько свободы, сколько необходимо для осуществления успешного планирования. Но Гинденбург не был только номинальным главой, его функция не была чисто представительской. Сильное влияние его личности придавало этому тандему особый характер. Спокойствие, самообладание Гинденбурга было противовесом порывистости Людендорфа, сдерживало его, заставляло остепениться^[4]. Примиренческие методы Гинденбурга также неоднократно помогали ослабить напряженную обстановку, создаваемую высокомерной властностью Людендорфа в штабе.

Очень скоро влияние личности Гинденбурга начало распространяться и на людей, не находящихся под его непосредственным командованием. По прошествии нескольких дней после победы в августе 1914 года над русскими под Танненбергом он стал национальным героем, его имя с благоговением произносили в каждом доме. Нация, в ужасе ожидавшая нашествия русских, возликовала, получив известие о сокрушительном поражении, которое потерпела царская армия. Гинденбурга превозносили как блестящего стратега, великого генерала, обладающего всеми качествами истинного лидера, – эту веру официальная пропаганда тщательно культивировала, чтобы отвлечь внимание общественности от трудностей на Западном фронте. Вскоре нация увидела в этом человеке больше чем просто успешного военного лидера. В умах людей Гинденбург стал символом государственной мощи и гарантом победы. Он вселял уверенность, столь необходимую в кризисной ситуации, которую не мог дать никто другой. Массивная фигура, спокойная сдержанность создавали впечатление непоколебимой уверенности и непререкаемого авторитета. Это ощущали все без исключения. Народу Гинденбург представлялся скалой, надежной и не подвластной разрушительным воздействиям, которую не сможет одолеть никакой враг.