Я не убивал.
Египетская Книга мёртвых
От дней Адама
и до наших смут
с войной по странам
всё идут, идут, идут.
Мой друг Анатолий Кравченко бывал в небе,
когда его освещали отнюдь не салюты,
и выли ветры смерти, а не ветры из лютни,
тот не слышит, ктотам не был;
слова скупы, глаза не голубы у пилота,
слышу дрожь дюраля, где пропадала не наша,
и страшно, и пить охота.
Опускаемся во дворик, где две лавки и столик,
за которым играют в домино или,
сегодня или – вино и селёдка,
не пьёт тот, кому не налили.
Небо не видно зарытой в окопы пехоте,
стреляющему в утку охотнику
или из подводной лодки.
Время Бони эм на счётчике,
пьём вино со сбитым лётчиком.
Последнему воину
В одних – томленья тяжесть, туга,
в других бессмертия печать.
Так близко видели друг друга,
что перестали – замечать.
Земляку
Он площадь через не могу
с "ура!" и "мамой" на бегу
берёт, как Курскую дугу.
В ушах минуты мерный гул.
И солнце чёрное в снегу.
И спирт из фляги:
"Всех сожгу…"
Себе, рождённому в 45-м
С войны вернулся командир,
посмертный орден у соседа.
Страна тиха, как монастырь.
Рожайте, женщины. Победа.
Я песню утра начинаю рано,
когда на юг лечу и плачу клином,
над белой хатой поднимаюсь дымом
и опускаюсь рыжим солнцем к травам.
И день хрипит уже во всю октаву,
ни журавлей, ни тающего дыма.
Душа звенит невозвращённым клином,
и пыль дороги валится на травы.
Сиянье севера, востока прана,
судьба текущих по ладоням линий
в песок сольётся дырочками синими,
живущими неверием и тайной.
И пишется тоска от Иоанна
до новых улиц Иерусалима.
Не знаю как: убьют ли под Берлином
или вернут медалью из Афгана.
Сон жизнью, жизнь была войной,
был сладок спирт перед атакой,
и мы блевали под стеной
расписанного в пыль рейхстага.
Труп Гитлера
это уже труп человека.
Наступаю на пепел.
Уже не стреляли.
Приходили в себя растения.
Оставшиеся после голода галки
возвращались в города на охоту.
Родился и я в сугробе 45-года
эпохи Вырождения.
В зеркале не увидишь зеркала.
Там были сцены жизни. Виноград
хмелел от солнца, танцевали греки,
грудь Афродиты, её толстый зад
заценивал Парис, катили реки
память Стикса, ржал Троянский конь,
ржавели копья, в бога честь огонь
горел, светились будущего горизонты,
и Шлиман был ещё сперматозоидом.
Закончил щит Гефест.
Спит мирно Польша. Вечер
темнел над газовою печью,
и расползался дым окрест.
Война кончится —
патроны останутся.
Я не приказывал убивать.
Египетская Книга мёртвых
Новый год.
Майдан.
Сопли на морозе.
О чём шумим, лихие братцы?
Бабло с баблом договорятся.
Сушите вёсла.
Не свет солнца порождает тени,
а мы,
стоящие на пути света.
Остановись, артиллерист,
вытри кровь на глазах, посмотри:
бабочка на моём окне.
Закройте глаза убитым,
в них пустое небо и наши глаза.
Не закрывайте глаза живым.
Утром обязательно появятся
люди на улице:
убрать убитых.
На открытой планете И.Х.Ц.И.
не стреляют.
Потому что там не умеют умирать.
В эти дни вибрирует и
вся пуповина, обрезанная
в день творения.
Делят неделимое– власть.
Потому и размазаны
дом, сознание, жизнь…
Успел выпрыгнуть из-под воя снаряда
сохранив жену и
русскую мову.
Медсестра, которая вчера мне сделала укол,
сидит на неразорвавшемся снаряде
и поёт песенку о царе Ироде.
И дома наши без кровли.
И сердца наши без радости.
И земля наша – плоть без кожи.
Минное поле – как дерьмо, разлившееся повсюду.
Не пройти, не запачкавшись.
Разве только по воздуху, оторвавшись душой от тела.
Первый призыв.
Второй, третий…
Где вы, пацаны?
В этом году
птицы улетели
на месяц раньше.
А кто остался,
копает окопы для тех,
кто не остался.
Ты слышишь, как
не хватает пространства материи
и она раздирает сознание.
Мёртвые присваивают тишину.
Песни поют живые.
Когда уходит война.
Хожу между
светлыми могилами.
Осенние дожди.
Солнце выжигает глаза,
ветер подрезает горло.
Ужас когда-тоуходит.
Сижу в окопе
под вишней у хаты.
Гудуть баллистические шмели.
Президент олигарх и нищий пенсионер
имеют общее богатство
и не имеют общего языка.
Ваши банальные посылы с неба
«бах! бах!» буквально разбивают
элементарное представление об органе. —
Себастьян Бах.
Кресты на погосте,
как опущенные тени
высоких истребителей.
Он убил человека
и теперь живёт, мёртвый,
среди мертвецов.
Неужели мы последние
со сладкой плотью,
разделённые на «я» и «ты»?
Кто не выдюжил, уехал,
оставив надежду
и мёртвых.
Я не бежал из Марьинки,
меня выбросили
взрывной волной.
Наш чиновник
сдаёт страну ежедневно
за тридцать деревянных.
В моём Донецке война и холод.
В твоём Донецке тебе всё едино.
А для вас такого города нет.
Эхо от взрыва катится по улице,
пока не находит
тонкие стёкла домов.
Осень в солдатской шинели.
Костры во дворах зданий.
Возня собак на мусоре.
Чернила высохли.
Есть иная печаль,
время мудрости и скорби.
День поднимается на востоке,
падает на западе
и 12 часов ходит по нашим головам.
Задрав голову,
смотрю на дождь, а он
лупит в меня трассирующими.
Не расстрелянными остались
четыре полки книг,
выпавших из четвёртого этажа.
Никому не сказали,
что будут стрелять, а крысы
уже грызли хвосты в другом городе.
Подвал. Свеча.
Раскладушка. И вой
снаряда, как пьяной женщины.
Ночь навалилась на землю.
Только звёзды отделяют
безумие от рассудка.
Война ходит за мной
от селения к селению,
от пепелища к пепелищу.
Государство насилует —
и граждане
рожают солдат.
Наказ по цепи:
«На майдане
не ссать!».
Страна дала мне
Героя, славу, памятник.
Верни мне память.
Смотрю из окна.
Дорога подняла пыль.
Данайцы? Скифы? Татары?
Косой взгляд
и осколок снаряда —
равно опасны.
Иду по струне.
Шаг в сторону и —
взлетишь на «растяжке».
В одной жизни – я.
В другой жизни – родные.
В третьей – стреляют.
Металл рушит дома.
Сапоги топчут землю.
Слова губят души.
Первая мать проклинает солдат.
Вторая мать прощает солдат.
Третья мать рожает солдат.
Война. Стреляют.
Прилетают в комнату
птицы. Мурлыкать.
Сгорает небо.
После ничего
снова будет всё.
Последний дымок
уходитв небо
от чёрной хаты.
В раде, во владе:
пилят бабло —
зубы летят.
В сентябре призывают.
У вокзала кормят.
За околицей расстреливают.
Земля не принимает
снаряд, отбрасывает
щепки его все.
Её называют
гибридной, гробовидной, блядской.
Чтоб не называть братской.
Жду мира, чтобы
снова назвать площадь Войны
площадью Мира.
Создали террор.
А потом войска —
для борьбы с ним.
Ему хватало
власти, крови, сапог и
военного френча.
Я не храбрец.
Я не успел убежать
из-за больных ног.
После взрыва земли
взрываются
взрывы взрывов?
Каждый день
стреляют, подрывают.
Подорванное поколение.
Самолёт пролетел.
Высморкался огнём
на крестьянском поле.
Чёрный ветер
шевелит мёртвые листья.
Конец войны.
А что воровал
кандидат в президенты,
когда воровал президент?
И нас выстраивали в ряд,
и каждый третий был стреляйт,
второй и первый живы.
Тогда выстраивали в строй,
и каждый третий был герой,
и каждым первым был второй.
И я смотрел в пустое небо.
Стояло солнце.
Бога не было.
В моих стихах
война заканчивается,
не начинаясь.
Горит Марьинка.
Гремят
колокола Казанской.
8 Марта
она отстреляла
восьмерых мужчин.
Я не переселенец.
Я бежал
от взрывов и смрада.
У революций
менструации
хронические.
Дом приподнялся,
чтобы взглянуть, какая
сука стреляет.
Донецку больно.
И с «Москва»
рифмуется тоска.
После взрыва
ослепло поле ромашек.
Жаркое лето 2017-го.
По-русски
моя старая теперь
только
Пришёл к реке
испить из каски.
Ревёт и стонет.
Платон желал обучать
воинов музыке.
Воют мины.
Пока
будет быть государство,
будет класть на него поэт.
Пока Москаль говорит
Хохол мовить,
олигарх бабло вяжет.
Война,
выигранная армией,
проиграна солдатом.
Стреляют.
Пять лет не восходит
солнце Марьинки.
Толпою площадной несом,
вола зрак, лошади лицо,
кентавр с картины Пикассо.
– Ты за кого, папаня,
за синих или оранжевых?
– За здоровые почки, сынок.
Боже, сократи
новый семнадцатый
до года.
– Но в этом году
тарифы остаются прежними.
С новым годом, страна!
Без денег
нет революции.
Одно мордоплюйство.
В речах революций
нет
страдательных падежей.
Разваленная Украина,
как недостроенное
государство Платона.
Убогая,
как страна
без поэта.
Растущие стебли гороха
обезвреживают
минное поле.
Ио-Бах!
Четыре года по городу,
по моей голове.
Закипела вода,
очнулся чайник,
оставленный на бегу.
Дождь, ветер, град.
На пепел крыши
не садятся голуби.
Слава героям!
Хай, хай —
откликается время.
В подвалах парализованные старики.
За партами седые дети.
Деревья цветут без листьев.
Ещё не украинцы,
уже не русские.
Убогая родина.
Свечку, спичку, кружку,
убегая от снаряда,
забрать успели.
Пока есть зло,
есть бог,
оправдывающий зло.
В нашей стране
имеем государство,
которое имеет нас.
Каждый второй
на земле —
солдат.
Обстрел Марьинки.
Горят деревья,
и падают звёзды, гремя.
Был бы майдан,
ловкие слова,
а люди найдутся.
Затыкаю уши
и огонь
слушаю.
Скользнув по кругу света,
возвращается
кругом смерти.
С глазами цвета хаки
пришли,
спалили хату.
Между городом, где нас уже нет
и городом, где нас ещё нет,
заминирована дорога.
Относительно смерти мы ещё свет,
относительно жизни нас уже нет.
Где мы относительно бога?
По ночам он
приходит ко мне и говорит:
– Ты убил себя.
Если задумаешься,
никогда не попадёшь в сердце,
снайпер.
Сугробы на ресницах
и отмороженный стручок фасоли
на курке.
На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «С глазами цвета хаки», автора Анатолия Жарикова. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанру «Cтихи и поэзия». Произведение затрагивает такие темы, как «лирика», «гражданская война». Книга «С глазами цвета хаки» была написана в 2020 и издана в 2020 году. Приятного чтения!
О проекте
О подписке