Мертвый поэт редко бывает неудобен для власти, а если и находил дотошный исследователь бунтарские страницы, их ничего не стоило сжечь, а пепел развеять на ветру. Однако история упрямо твердит, что более всего в посмертных убийствах поэта виновата публика, которая, как сырое дерево, не способна возгораться от его пророческого гнева.