+ 18
- Да вы, батенька сексуальный маньяк!
- Нет, доктор, это вы мне порнографические картинки показываете.
Какое разочарование, какое ужасное разочарование постигло меня даже не после прочтения, а еще в процессе! Мерзопакостная книга.
Во-первых, отсутствует само повествование. Историю представляют собой постоянные скачки во времени как вперед, так и назад, отсылки к другим событиям. Предложение начинается одним, а заканчивается совсем другим. Нескончаемое количество поминаемых непонятно зачем людей, фактов, дат. Как будто историю рассказывает сильно пьяный человек, который сбивается с одного на другое и не может ни одну фразу довести до конца.
то, о чем написано ниже, случилось то ли в лето 1942-го, то ли годом позже. (А может, и вообще не «имело места», потому что все — ложь, и если кто-либо когда-нибудь о чем-либо напишет правду, и только правду, то все последующие сочинения станут лишними, повторяющими предыдущее.)
Во-вторых, какое бы событие ни было описано, сразу после него добавляется вот такая фраза, которая выставляет тебя полным дураком с большим количество спагетти на ушах.
Ведь все написанное на предыдущих страницах — сущее вранье, и кое у кого может возникнуть справедливое подозрение: «Диверсант» писан бывшим сыном полка, кашеваром, который чего только не наслушался. И ко всему написанному и прочитанному надо относиться именно так: кашевар, на старости лет взявшийся за перо. Все было не так, как написано, если вообще было.
У меня не раз возникало желание поинтересоваться у автора, а как же все-таки было и зачем написана эта книга?
В-третьих, я не увидела ничего, что касалось бы диверсионной работы. Какие-то общие фразы, намеки непонятно на что. Вроде бы какие-то планы разрабатывались, какие-то задания давались, кто-то куда-то уходил, может даже и выполнять задания, но все, как правило, заканчивалось подобными описаниями:
Узнали: над рейхстагом красное знамя, с него начинался отсчет тех трех суток, что даются победителям, то есть мне и Алеше, на разгромление и разграбление города. Зачитали приказ коменданта Берлина о капитуляции. Наступало время, когда стрелять немцам запрещалось, только мы имели право убивать. В последний раз такую вольность дал войскам Суворов, и повторить подвиги доблестных русских войск доверено было нам, Алеша подробно разъяснил, что надо делать и как. Почти четыре года вели мы волнующую дискуссию на тему «Почему только три дня выделяется на разграбление захваченного города?». Расспрашивали знающих людей, копались в библиотеке имения и пришли к интереснейшим выводам. Три дня — достаточное время, чтобы ворвавшиеся в осажденный город мужчины-завоеватели покрыли всех женщин, создавая новое поколение. Трое суток — минимальный срок для грабежа, ибо до всего спрятанного завоеватели не доберутся, нельзя же одновременно насиловать и шарить по сусекам. За тот же срок озверевшие воины повредить гибельно выдающиеся архитектурные сооружения просто не смогут, силенок не хватит, красноармейцы, наконец, не варвары, захваченный город будет ими осваиваться
В-четвертых, могу с уверенностью сказать, книга не о войне и не о диверсантах. Это камасутра какая-то. «50 оттенков» отдыхают, Кристиан Грей нервно курит в сторонке.
Преградой всем планам могла быть председательша, истинная блокфюрерин, начавшая торговать мною, поскольку никаких мужиков в округе не было.
Жарко было здесь, в булькающих котлах выпаривались и кипятились бурые кальсоны и нательные рубахи, в углу — груда мешков, набитых только что принесенными бинтами, — и Кланя, все более возбуждаясь, валила меня на мешки…
Она, вторая эта монашка, закатила глаза и дышала так болезненно неровно, словно легким ее недоставало воздуха. Рот ее приоткрылся, а бедра совершали странные колебания, движения вперед и назад, вправо и влево, будто кто-то прижигал ей сзади ягодицы, и монашка то стыдливо прикрывала ладошками свои задние полусферы, обожженные жаром, то воздевала руки к небу, как бы подавая сигналы кому-то, и я, поначалу завороженный видением болезненно-сладкого страдания, понял все же: монашка силою самовнушения пребывала в предконечной стадии полового акта, заодно его изображая, и руки ее убыстряли маятниковые движения мужского тела, призывая таз его все плотнее и плотнее вдавливаться в ее лоно
Но когда женщина не только легла, но еще и раскинула ноги, когда красноармеец покрыл собою ту, которая пять минут назад со смущением приглашала его на танец, — вот тогда-то и догадался я, что сейчас произойдет акт совокупления, тогда-то и понял, что на полу комнаты, занимающей тридцать или более квадратных метров, совокуплением занимаются два или три десятка пар, производя акт этот в неимоверной толчее, но с поразительной деловитостью
Алеша приказал ей выстроить всех женщин перед подъездом, предстоит экзекуция, всех по очереди изнасилуют
Тут мне, совсем как попугаю из анекдота, захотелось сказать: «Вырвете мне язык, я хочу это видеть!»
Дурная привычка обнаружилась у нее: ей нравилось в четыре руки исполнять со мной на рояле трудную пьесу, одновременно занимаясь любовью.
А ведь в самой книге исключительно замечательно написано все то, что я пытаюсь выразить:
Рассказ мой был прочитан, письменного отзыва на руки мне не дали, но в коридоре некий грамотей потрепал меня дружески по плечу и негромко посоветовал:
— Дружок, я тебя умоляю: не пиши больше. Ни о войне, ни о мире.
Так на меня дурно подействовал этот совет, что и многие страницы сего романа как бы исполняют завет знатока войны и мира, потому что все я чего-то недоговариваю, что-то комкаю, и, к примеру, случай, описанный в главе, где я искал и нашел в членомогильнике ампутированную руку, имел вовсе иное продолжение, да и начало я скомкал из непонятных мне соображений.
Окончательно меня добила еще одна фраза:
Зато я понял, что во мне родился Великий Писатель
Ну что ж…. Я разразилась бурными аплодисментами и пошла в сторонку нервно покурить с мистером Греем.