1

– Наш учитель истории жрёт детей, – произнёс Лука на полном серьёзе, глядя на меня широко распахнутыми голубыми глазами. Я улыбнулась, ожидая в ответ того же самого или больше характерного для него: «Ха-ха! Поверила-поверила! Рыбка съела червячка! Рыбка съела червячка!»

Но прошло больше пяти долгих секунд, а он всё продолжал на меня также таращиться, глазами в которых обычно горел весёлый задор, а теперь нет. Это было странно и… жутко.

– Ты часом не перегрелся? – всё ещё ожидая подвоха, приложила к его лбу ладонь.

– Я тебе реально говорю. Сама подумай логически, – он смахнул мою ладонь. Непривычная серьёзность друга начинала меня тревожить. Или он так умело врёт и думает, что я поведусь или реально верит в то, что говорит, – Все пропавшие дети из нашей школы, – светловолосый мальчик загнул указательный палец правой руки.

– Но ведь не все, – возразила я.

– И он был единственный кто виделся с пропавшими в последний раз, – игнорируя мои слова, Лука загнул следующий палец.

– Но это не так.

– И он всё время то толстеет, то худеет, – произнёс он так, словно бросал решающий козырь.

– Ну это вообще не аргумент. Может он болеет чем-то.

– Серьёзно? И как называется болезнь? Вспомни, какой он жирный был в конце мая, а в начале сентября стал худым как щепка, а сейчас вновь стал набирать вес не по дням, а по часам.

– Не знаю, я как-то на это внимания не обращала. Да и какое может иметь отношение набор веса к похищению детей?

– Потому что он толстел каждый раз после очередного пропавшего! – прикрикнул Лука и сразу испуганно стал оборачиваться по сторонам, но в школьном дворе мы были одни. Первая смена уже закончила уроки и разбрелась по домам, а у второй смены только начались.

Я старалась припомнить, так ли это было на самом деле, о чём говорит друг. И не смогла.

– Вспомни того восьмиклассника, – его взгляд загорелся нездоровым огнём.

– Но ведь полиция проверила всех работников школы и его тоже.

Лука задумался на некоторое время, но серьёзным быть не перестал.

– Тем более он один из самых добрых учителей, – добавила я в защиту историка.

– Это не делает его хорошим, – обиженно отозвался Лука, похоже его огорчало моё неверие. Но поверить в такое было практически невозможным.

Звали историка Сергей Геннадьевич Горцев. Но ученики звали его просто – Горец. В нашу школу он устроился в прошлом году. И действительно за год успел поправиться и похудеть уже раз пять. А дети стали пропадать после нового года. От шести до шестнадцати лет и были они не только из нашей школы, хотя большинство всё же да. Наверное, потому что наша школа №2 находилась в самом центре города и вмещала в себя большое количество учащихся, почти три тысячи детей, начиная от первого класса и заканчивая одиннадцатым. За последние восемь месяцев пропали шестнадцать детей, пятеро из нашей школы, двое из школы №5 (она находится в соседнем квартале), ещё шестеро совершенно из разных школ, один уже учился в техникуме, а двое ходили в детские сады.

Весь город гудит о страшном маньяке, но пока тела не найдены, говорить о том, что их убили, нельзя.

– Может их инопланетяне похищают, – ляпнула я первое что пришло в голову, дабы развеять гнетущую обстановку.

Мы сидели на детских качелях. Наши двенадцатилетние задницы еле умещались в сидениях. Лука просто сидел, а я медленно покачивалась взад-вперёд, – И прикинь, когда-нибудь они вернуться лет через десять. Ничего не будут помнить. Останутся такими же детьми, какими были, а мы уже станем взрослые.

Но Лука даже не улыбнулся.

– Вряд ли Горец убивает детей…

– Я не говорил «убивает», я сказал, что он жрёт детей, это значит, что он их есть. Понимаешь? – раздражённо бросил друг.

– А какая разница! И с чего ты вообще это взял?! – не выдержав воскликнула я, резко затормозив ногами.

– А ты понаблюдай за ним и заметишь, – сказал он, как само собой разумеющееся, совершенно несвойственным ему деловитым тоном взрослого, и поднялся с качели, – Пора по домам.

Да, теперь долго задерживаться после школы было строго запрещено.

2

В тот день мы ещё погуляли немного, но к той жуткой теме не возвращались. Родаки и так достали. Из-за того, что твориться в городе нас никуда не выпускают, даже во двор погулять! Большинство детей, особенно малолеток, родители встречают после школы и уводят домой за ручку. Мои, слава Богу, работают допоздна и ограничиваются навязчивыми телефонными звонками. Порой звонят по семь-восемь раз на дню. Короче вы уже догадались, что последние восемь месяцев нам (детям) приходится жить под пристальным контролем своих предков. И это будет продолжаться до тех пор, пока не прекратятся исчезновения или пока не найдут причастных к этому людей. Поэтому, если выпадала любая свободная минутка, которую можно было провести на улице с друзьями, мы несомненно тратили её на дурачество и веселье, если не считать сегодняшнего разговора в школьном дворе после занятий.

В кармане заиграла песня Зиверт: «Кто сказал, что друзьям любить нельзя…»

– Алло, мам, я уже иду домой, – нарочито уставшим голосом сходу ответила я. За сегодня это был уже третий звонок.

– Опять в школьном дворе гуляла? – она разговаривает со мной будто мне до сих пор пять лет.

– Ну мам!

– Ты уже как двадцать минут назад должна быть дома!

– Мам, двадцать минут назад ещё уроки шли.

– Ничего не знаю. Живо домой. И как только придёшь, сразу отправишь мне сообщение.

– Окей, – угрюмо со вздохом протянула я.

– Люблю тебя, пирожочек, – возмущённый тон мгновенно исчез, став ласковым-преласковым.

– И я тебя, – с улыбкой отозвалась я и отключила звонок.

Лука жил только с одной матерью, которая вечно пропадала на работе, поэтому над ним было чуть меньше опеки. Правда частенько его просили приглядеть за двоюродным братом, который в этом году пошёл в первый класс.

– Ты сегодня забираешь своего брата с продлёнки? – поинтересовалась я.

– Нет, он заболел и сидит теперь дома. Так что я свободен.

Мы плелись по аллее из выложенной серой брусчатке. До наших двух соседних домов пятиэтажек оставались считанные метры.

– Поскорей бы его поймали, – сама подняла эту тему, – А то я уже задралась дома сидеть.

– Теперь мы знаем кто это, – загадочно проговорил Лука и попрощался, оставив меня в полном недоумении. И всё-таки он всерьёз считает Горца к этому причастным. Но почему он так решил? Историк один из самых добрых педагогов, каких мне пришлось видывать. Марь Степанна (так её все и звали) она вела историю до него, по озлобленности к людям, можно было сравнить с Гитлером. За одну ошибку сразу снижала работу на два балла, а за две ошибки твёрдая двойка. С ней не могла справиться даже директор, ведь большинство детей, которые учились по другим предметам более-менее хорошо у неё всегда ходили в троечниках. А когда она ушла на пенсию (в девяносто лет!) все, и не только ученики, выдохнули спокойно. Конечно были сомнения, что Горец окажется подобным Марь Степанне, но после первого же урока с целым представлением в костюме Наполеона (милого Наполеона толстячка) стало понятно, что Сергей Геннадьевич добряк, каких ещё поискать. За две-три ошибки в работе он снижал оценку лишь на балл. Поэтому детям он сразу понравился. И не буду лукавить и мне тоже. Поэтому представить, что он может похищать детей и, как выразился Лука, жрать их, было весьма затруднительным.