Пролог

Пожалуйста, остановись!

Хочется зажмуриться и закричать. Что угодно, лишь бы не видеть безобразие, которое творится вокруг. Бесстрашные солнечные лучи бьют прямо в глаза, выжигая сетчатку. Вдоль дорог бегут ручьи – словить бы ветер и запустить клетчатый кораблик, что побежит с автомобилями наперегонки, да только тетради превратились в пепел несколько лет назад.

Зарождаясь на крыше, капель настукивает о бетон фортепианные партии, и каждая нота попадает в сердце острой стрелой.

Я раньше любила весну. Ждала её, начиная с самого первого дня декабря.

Теперь не люблю. Будь моя воля – умчалась бы на далекий север, где настоящая весна не наступает никогда. Да только, боюсь, там я буду ещё бесполезнее.

Пожалуйста, остановись!

Я не могу поспеть за тобой. Бегу, что есть сил, но все равно остаюсь на месте. Дыхание сбилось, мышцы горят – я вот-вот потеряю всякий тонус и упаду безвольной куклой.

Я не могу смотреть на улыбки – они опаляют меня не хуже солнца. Не могу смотреть на воробьев, которые резвятся в новоиспеченной луже. В детстве мечтала о крыльях – чтобы посетить как можно больше мест, заглянуть в каждый уголок нашего огромного мира. Всё ещё не откажусь от них – ведь под крыльями можно спрятаться, последовав примеру летучей мыши.

Пожалуйста, остановись!

Почему все куда-то спешат? Я уже не надеюсь успеть. Точно знаю, что не успею. Жизнь доказывала это неоднократно: манила аппетитным кусочком сыра, отсутствием хищных котов и злобных людей. А затем хватала мой хвост за мгновение до того, как я успею смыться.

Прекратился писк. Погас зеленый свет.

Пожалуйста…

Нет. Запущенный процесс невозможно прекратить, пока он не достигнет некоторой точки – состояния равновесия.

Можно не пытаться. Но я зачем-то попробовала, за что и поплатилась.

Вдруг стала всем – тело будто уменьшили в сотню раз, пытаясь уместить в стаканчик из-под кофе. Но уже в следующее мгновение разлетелась на множество невесомых частиц.

Глава 1. О магии и фиалках

Давно не чувствовала такую легкость. Что только не пробовала: йогу, медитации, безуглеводную диету, ложиться раньше десяти и перед сном втирать в виски лавандовое масло – всё равно на следующее утро вставала разбитой.

Зато сейчас так легко, что хочется смеяться. И нет никакого желания открывать глаза – родные стены должны лечить, но меня только вгоняют в апатию.

Так, постойте… Вокруг пахнет точно не лавандой. Скорее, апельсином и скошенной травой. Чем-то таким… августовским, слишком красочным и даже слегка приторным. Не припомню, чтобы я покупала новое эфирное масло. В целом плохо помню, как прошёл мой вчерашний день. Обычно утреннюю меня это не смущает: прошлый день забывается, поскольку мало чем отличается от позапрошлого. Но сегодня что-то явно пошло не по плану.

И подушка странная. Слишком мягкая: кажется, будто голова утонула в ней почти полностью – наружу торчит только кончик носа. Непривычно. И неправильно. Мне уже давно не пятнадцать лет, когда простительно ночевать у подруг на незнакомых подушках.

Пора.

И я открываю глаза.

Теплый желтый свет. Осторожно заглядывает из-за двери, будто решает, готова ты к откровениям или пока не особо. Слегка подсвечивает контуры комнаты: громоздкий комод с треугольными ручками, абажур лампы, с которого свисают громоздкие лохматые кисточки. Создаёт блики на винтажных рамках картин, которыми украшены стены. Что именно изображено на этих картинах, разглядеть не удаётся.

Не припомню, чтобы вчера я ходила в музей. По крайней мере, укладываться спать я бы в нем точно не стала.

Я присела, и кровать тихонько скрипнула. Красивое постельное белье – в местном полумраке красное, как кровь на ритуальном алтаре… А я почему-то не в кружевном ночном платьице, а в своей самой обычной одежде. Не самой презентабельной… На джинсах – две рваные дырки, одна от производителя, другая от самой себя, это я так упала прошлым летом…

И как я удосужилась здесь оказаться? Ни одной догадки не осталось. Попробуем включить логику. Если бы я притащилась сюда в беспамятстве, то наверняка оставила бы дверь открытой нараспашку, не беспокоясь о собственном уединении. И тогда жёлтого света в этой комнате было бы куда больше. С другой стороны, меня здесь никто не запер. Этот факт внушает нечто вроде надежды. Я в любой момент могу подняться и уйти. Значит, не так уж здесь и страшно.

В школах и университетах нас учат множеству интересных вещей, но реальной пользы эти знания приносят мало. Что делать в моей нынешней ситуации? Одна, непонятно где, непонятно как… С провалом в памяти в придачу. Инстинкт самосохранения просит оставаться на месте и не привлекать к себе лишнего внимания. Зато исследовательский интерес прямо-таки подталкивает к двери: одним глазком бы выглянуть наружу и осознать, насколько опасные вещи там творятся.

А где телефон? Карманы пусты, как будто я только что сняла джинсы с сушилки.

Мне перестаёт все это нравиться.

И в голове внезапная мысль: ведь опять не успею… Да что же такое произошло вчерашним днём? Проблемы с памятью становятся критическими. Надо записаться к врачу. Только сначала выберусь отсюда.

А на полу – прекрасный ковер, раз в тысячу мягче подушки. Ноги утопают, будто идёшь по болоту. Кстати, а почему я в одних носках?..

Снаружи коридор, как в дорогих отелях: идеально гладкие бежевые стены, ночнички, уткнувшие взгляды в потолок, и два ряда одинаковых дверей. Только номера дверей отсутствуют. Это что же получается? Я умудрилась кого-то подцепить, и мы настолько друг другу понравились, что решили снять номер (явно не самый простецкий)? Я обычно только всевозможные простуды цепляю.

И куда он делся, этот загадочный господин?..

Если есть номера, должен быть и ресепшен. Ничего со мной не случится, если я спущусь вниз. В приличных местах повсюду навешаны камеры. По крайней мере, поинтересуюсь, который час. И где мы вообще располагаемся.

Тихо-то как… Может, я раньше времени проснулась?

Коридор внезапно закончился. Я надеялась столкнуться с лестницей или хотя бы очередной дверной галереей. А столкнулась с женщиной, которая шла в мою сторону.

Интересные здесь посетители. Или работники. Тогда тем более интересные. Моя старшая сестра когда-то увлекалась косплеем и на сходки с единомышленниками примерно так же одевалась. На женщине платье в пол – зеленый бархат, юбка-колокол, стоячий воротник с заостренными углами. А из-под юбки выглядывают загнутые вверх носы черных туфель. В кудрях русых волос у неё нить из мелких сверкающих камешков, на тонких губах – бежевая перламутровая помада, а в глазах, судя по всему, линзы, иначе они не были бы такими по-кошачьи зелеными. То ли из-за них, то ли из-за чего-то ещё лицо её кажется непривычным, неместным.

Она замерла. И уставилась мне прямо в лицо. Пробирающий взгляд…

– Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, где мы?

Она явно меня услышала, но ответить не поспешила. Может, не понимает? Была бы неразговорчивой, отделалась бы кивком. Но уж точно не тотальным молчанием.

Ещё одна нехорошая мысль. А вдруг мы и вправду говорим на разных языках?

– Hello! Tell me please where we are. – Тишина. – Bitte sagen Sie mir wo sind wir? – Тишина… – Bonjour! Pourriez-vous dire où nous sommes?

Когда я училась в школе, гуманитарные науки легко мне давались. Вот и хваталась за все языки, до каких могла дотянуться. Мы жили в не самом крупном городке, а оттого выбор языков был ограниченным, но всё-таки предоставлялся.

Хотя этот городок за всё время своего существования не привлёк, думаю, ни единого туриста, каждая из трех моих преподавательниц радовалась, что теперь-то я смогу помочь иностранцу, если он вдруг спросит у меня дорогу.

Поможет ли иностранка мне? Может, она итальянка? Всегда мечтала поизучать итальянский, но так до него и не добралась.

– Я поняла с первого раза, – вдруг очнувшись, она ответила на чистом русском. – Вам не за чем было повторять одно и то же четырежды. Впрочем, пройдемте. Вы рано проснулись. Мы ожидали, что это случится на семь минут позже.

Как невежливо. Если она и в самом деле поняла, что именно интересовало меня во всех четырех случаях, могла бы ответить хотя бы единожды. Впрочем, я не гордая, спрошу и в пятый раз:

– Где я?

– Вы в Вейзенской академии, точнее, в её гостевом корпусе, но я сомневаюсь, что сейчас вам это о чем-нибудь скажет. Пойдемте. – И она первая сдвинулась с места в том направлении, куда я и стремилась попасть. Так что я пошла за ней без лишних вопросов. Может, конечно, и зря.

– Что такое гостевой корпус, я могу догадаться, – заметила я.

– Вот и чудненько.

– Вы здесь работаете?

– Я здесь работаю.

Какая же она неразговорчивая, а мне сейчас очень хочется говорить – проверенное средство от тревожности. Хорошо, ещё одна попытка:

– Если честно, то я плохо помню вчерашний день и как здесь очутилась. Если вы не удивлены моему присутствию, вы, возможно, осведомлены об этом лучше меня. Не могли бы поделиться?

– Вспомните, не волнуйтесь. Вы отстаёте, – женщина обернулась и не самым ласковым взглядом посмотрела на меня. Но всё-таки через мгновение взгляд смягчился: из строго стал, скорее, жалостливым. Жалости я уж точно не заслужила. Если бы не одно но…

– У меня нет обуви, а пол холодный, – призналась я. Морозец и в самом деле пытался укусить за пятки. Он тоже не отличался особым гостеприимством.

Моя спутница вздохнула. Замерла на несколько мгновений – как тогда, в самом начале нашей встречи – и пообещала:

– Обувь будет ждать вас за углом.

– Надеюсь, без топора за спиной…

Мы шли по однотипным коридорам, вдоль одинаковых дверей. Много же гостей остаются на ночевку в этой академии… Как моя провожатая её назвала? Слово ещё было такое немецкое…

И куда, интересно, мы должны прийти? Скоро ли остановка? Если честно, я уже начинаю уставать. Это в школьные годы я в одной руке держала сборник иностранных слов, а в другой – лыжные палки, у меня даже парочка медалей есть, хотя и не самых престижных. Сейчас я совсем забросила спорт. Мой максимум – это встать с кровати и при этом удержать равновесие.

– Вот и они, – женщина качнула головой.

За углом и вправду стояла обувь, вот же шутница… Пара туфелек точь-в-точь как её собственные. Чёрная кожа, загнутый нос, плотно прилегающая основа и кокетливые шнурки, которыми нужно обхватить голень. Отлично впишутся в мой образ городской сумасшедшей.

Что удивительно, они оказались как раз: легли на ступню второй кожей, будто, пока я спала, кто-то сделал слепок моей ноги и применил весь свой талант, чтобы мне угодить. Надо будет узнать, в какой мастерской такое изготавливается. Финансов мне вряд ли хватит, но полюбоваться-то можно будет. Хотя бы одним глазком.

– Обувь вам и в самом деле пригодится, – вдруг смилостивилась моя спутница, – поскольку совсем скоро мы покинем гостевой корпус и попадем в более оживленную обстановку. Главное, ни о чем не беспокойтесь и не удивляйтесь сильно. Осмелюсь предположить, прежде вы не сталкивались с чем-то подобным, но, я уверена, вы быстро привыкнете.

Чему я должна удивляться? И к чему – привыкать? Услышанные от неё слова и мысли, додуманные собственной глупой головой, бросают меня в жар.

Мы остановились напротив широкой деревянной двери, составленной из двух створок с резным геометрическим орнаментом. От неё приятно пахло льняным маслом и только что потушенной свечой. Дверь хорошая. А мне вдруг стало страшно. Откуда-то возникло осознание: там, за этой дверью, приятного куда меньше, чем в ней самой.

Моя спутница потянулась к дверным ручкам: их здесь было две, по позолоченной ручке на каждую створку.

– Вы вернёте мне мой телефон? – спросила я прямо.

Она обернулась ко мне. И замерла. Зависла. Длилось это секунд семь, я уже начала нервничать. А потом женщина ответила, как ни в чем не бывало:

– Я не понимаю, о чем вы говорите. И… – На её губах появилась улыбка – слабенькая, но все-таки это была первая улыбка за нашу встречу. – Как я уже говорила, вам многое предстоит сейчас увидеть. Предупреждаю сразу, пока мы не перешагнули порог: я заведую этим местом. Меня зовут Феранта Клиншток.

Я не успела выразить радость от знакомства. Поскольку она шагнула вперёд.

Хорошая дверь. С прекрасным шумоподавлением. На нашей стороне царит тишина – самое то, чтобы выспаться. А на той, куда меня так яростно тянут – шум и гам. Множество голосов и лиц. Тысячи предметов и сотни огней. Где я очутилась? Куда же меня занесло?..

Мы оказались на втором этаже. В обе стороны от нас расположился проход метра три шириной. И левое, и правое ответвление по внешней стороне подпирали сравнительно невысокие стены, а те, в свою очередь, опирались на полки, заставленные книгами. Книги явно дорогие, в кожаных обложках, и явно используемые, судя по всеобщей легкой подкошенности. Между книгами иногда виднелась статуэтка: что-то вроде садовых фигурок, раскрашенных без особой прилежности. Больше всего было почему-то лягушек: один глаз на нас, другой наверх, а из пасти торчит набекрень кокетливый розовой язычок.

– Обмениваются прочитанным, – пояснила моя загадочная спутница, которую, как недавно выяснилось, зовут Ферантой. К имени у меня, конечно, есть отдельные вопросы…

– Почему именно лягушки? – спросила я.

– Говорят, они приносят удачу.

На правой стороне, вместо ближайшей к нам полки – скромное оконце. И вот что могу сказать: проснулась я вовремя, поскольку по ту сторону уже вовсю шпарит солнце. Эх, весна, весна… А ведь как чудно было всего пару месяцев назад: открываешь глаза, а за окном – беспроглядная темнота; уходишь по ней и возвращаешься сквозь неё же, пробираясь на ощупь. Всё недостатки и обиды прячутся в тени, и мир кажется не таким уж плохим. А теперь, пожалуйста, пришёл свет и тычет тебя во всякое неприятное носом в попытке научить хорошим манерам.

– Отсюда открывается скромный вид, – заметила Феранта, – не тот, что я бы хотела показать вам. Обождите.

Внутреннюю сторону проходов ограждают перила на извитых ножках. Гладкие и блестящие, как бильярдные шары. А прямо перед нами лестница, упорно идёт вниз метров на семь, а внизу – та самая жизнь. Высокие двери, сияющие стены, узорчатый пол. Такие разные, но такие похожие люди, на каждом – черная мантия, что оставляет открытыми лишь кисти рук и ноги ниже колена (если брать в среднем, не учитывая разницу в росте). Я такие надевала на выпускные – сначала как бакалавр, а после как магистр.

– Люблю отсюда смотреть, – поделилась Феранта. – Все кажутся такими трудолюбивыми, как будто смотришь… на муравейник? В хорошем плане. Когда всё гармонично и слажено и каждый на своем месте. Вы, конечно, совсем скоро убедитесь, что действительность не такая радужная, как мои слова. Но первое впечатление – оно ведь тоже важно?

Неудобные туфли. Точно не предназначенные для того, чтобы спускаться по лестнице. И совсем не подходящие для той, что в последний раз надевала обувь на каблуке года три назад. Я сосредоточила всё внимание на ногах, чтобы случайно не грохнуться. Ведь люди все ближе, и некоторые из них уже поглядывают в нашу сторону…

А Феранта говорит, как ни в чем не бывало. С одной стороны, хорошо, что она перестала молчать, а с другой – я не очень-то улавливаю смысл некоторых её высказываний. Одна из самых дискомфортных вещей в диалоге – это когда безуспешно пытаешься ухватить его нить, ведь ещё несколько мгновений, и говорить придётся уже тебе…

– Это забавно. Сверху можно видеть всех, наблюдать за всеми, но самой при этом оставаться незамеченным. Мы привыкли не поднимать головы. Вот вы, например, часто смотрите наверх?

– Я нечасто смотрю наверх, – согласилась я. – Но нас сейчас, кажется, все-таки замечают.

– Это неудивительно, – Феранта кивнула. – Вы не в форме, а я строго отношусь к тем, кто не соблюдает регламент заведения. – Вторая улыбка. – И вы идете со мной. Не бойтесь внимания – само по себе оно не приносит вреда.

Я боюсь внимания. Любого внимания к своей скромной персоне, даже если меня от скуки рассматривает пассажир с противоположного сидения автобуса. Внимания всех этих костюмированных людей я тем более боюсь.

– Как я здесь оказалась? – спросила я.

– Вы сами согласились оказаться здесь, – ответила Феранта, не глядя на меня.

– Я не могла согласиться.