Ветер жизни иногда свиреп.

В целом жизнь, однако, хороша.

И не страшно, когда черный хлеб.

Страшно, когда черная душа.

Омар Хайям

Глава 1. Причина и следствие

Дул слабый ветер. Ещё бы польза была от него… Сейчас же он только еле-еле покачивал кусты картофеля, листья которых перегрелись на солнце. Я тоже перегрелась, но тетя сказала примерно такое: «Пока не прополешь, не возвращайся». Если я вернусь, никто меня, конечно, не побьет, но ведь в доме делать тоже абсолютно нечего. И вне дома дел маловато. В деревнях нам, детям тьмы и современности, вообще заняться нечем! А уж сейчас!..

Я стояла посреди огорода с картофелем и держала в руках тяпку. Черенок ее то и дело хотел наградить меня занозами за антиусердие, потому я надела перчатки, и руки в них, признаться честно, тоже чувствовали себя не лучшим образом. Трава, в принципе, тяпалась – вон, я аж два рядка уже прошла, два рядка из бесконечности, и собираться с силами не хотелось, поэтому я просто смотрела вдаль и тосковала.

Кусты какие-то лениво шуршат – их название абсолютно вылетело из головы. Кедр стоит вдалеке. А если голову повернуть, то видно сирень: класс двудольные, жилкование листьев сетчатое, корневая система стержневая… Ладно, что-то из школьного курса за десять лет я все же запомнила. Ещё б формулу цветка составить, но я забыла, как это делать, да и цветы уже отцвели.

Середина лета, куда деваться.

Деваться было совершенно некуда, и я, безнадежно почесав нос, вновь схватила тяпку и принялась лениво тыкать по сухой земле. И когда уже дождь? Не люблю я солнце, оно мне все вдохновение сбивает. То ли дело – пасмурная погода! Хоть дышать есть чем.

Впрочем, я сама виновата, что оказалась здесь. Не то чтобы сильно, но, что таить, поспособствовала. Иначе сидела бы дома и обнималась с вентилятором, что купила себе ещё пять лет назад. А ведь отец давно на меня посматривал – я крупных косяков с зимы не совершала, а у него, видите ли, метод воспитания такой, что надо постоянно ставить какие-то ограничения. Но буквально вчера решила поэкспериментировать, и… вот.

Ветер абсолютно стих, и находиться на солнце стало невыносимо. Бросив ненавистную тяпку, я отошла к дому и села на лавочку, скрытую тенью от крыши. Вытянула вперед ноги: они за те полчаса, что я пробыла на огороде, обзавелись парой царапин, а на правом переднем кармане джинсовых шорт красовалось пятно. Но это и не удивительно: меня вообще опасно выпускать из дома, я же убьюсь и не замечу.

Травинки – однодольные, кстати – склонились к земле. Пожелтели даже из-за солнца. А как тут не пожелтеть, с этой невыносимой жарой, длящейся уже целую неделю? Как тут не склониться? С моим настроением – чудо, что я ещё не склонилась. Из-за жары я, вон, черные шторы, самые плотные из всех, что нашлись дома, на окна вешала, когда эксперименты свои проводила.

Самое обидное, что энергия, израсходованная на эти эксперименты, потратилась зря и сейчас наверняка где-то гуляет, не может же она испариться просто так – нам даже на физике это говорили. А я ведь до сих пор не понимаю, что сделала не так! И разобраться не дали: блок поставили и отослали к тете.

Ну и ладно. Я и вне места преступления успею все обдумать. На память пока не жалуюсь.

Или жалуюсь. Но разве такое забудешь?..

Началось все с книги. Старинной объемной книги в кожаной обложке, по краю которой проходит золотое теснение. Эта книга – наверное, единственная полезная вещь, что досталась мне от матушки. И вчера вечером, когда за окном небо начинало окрашиваться в оранжевые тона, я сидела в кресле вместе с этой книгой. Возле меня работал любимый вентилятор, а потому тогда я себя чувствовала вполне комфортно. Я сидела, листала книгу – отец сказал, чтобы я начинала учить низших существ, образованных всплесками энергии, потому что «как так можно, ничего не знать». Зачет грозился принимать лично. Обычно это «лично», правда, происходило через посредников, одного определенного посредника, папиного ученика, но это уже совсем другая история, которая никак от меня не отвяжется.

Итак, я сидела и учила несчастных существ, в народе называемых нечистью. Нечисть не училась, и, кажется, даже проскрёбывала под раковиной, желая какого-нибудь угощения, но первые полчаса я старалась не обращать на это внимания. Правда, когда скреб стал совсем невыносимым, действующим на нервы, я встала и идти на кухню, оставив книгу лежащей на кресле.

Низшее существо, оно же нечисть, оно же, если конкретнее, некто наподобие домового, меня уже поджидало. Пошарив в холодильнике, я вытащила на оранжевато-желтый свет, льющийся из окна, пачку с молоком неизвестной даты происхождения и засохший бутерброд. Вот вечно у нас еды дома нет! Продемонстрировала скудные запасы раковине, и она, вернее, кое-то вместо нее, недовольно заскулила. А что я могла сделать? Мне, может, тоже есть хотелось.

Бросила взгляд на большие круглые часы, занимающие одну из стен кухни. Девять с лишним. В принципе, магазины ещё работают. Но… Но!

– Если что, – с намеком произнесла я, обращаясь к пустоте, – в книге указано, что домовые могут долгое время обходиться без материальных подачек. Вы же, дорогие, и без того нашу энергию сосете. И что ты тогда не доволен?

Домовой не ответил. Он вообще у нас необщительный – боится, что мы его прихлопнем, ведь мы можем его прихлопнуть, но зато пожрать любит. Мы с отцом тоже любим, хоть холодильник у нас и пустой. И Хомячидзе, отреагировавший на мои слова вместо домового, от вкусняшек не откажется. Вон, вылез из норки, которую сам строил около недели, схватился за прутики клетки и смотрит на меня из коридора. Требовательно смотрит, с намеком.

Вспомнила о том, что его следует покормить, и наполнила миску свежими зернами и сухими фруктами из шуршащей жёлтой пачки. Хомячидзе все это время смотрел за мной: ну а вдруг что-нибудь не туда насыплю или вообще стащу. Вон, какой красавчик: рыже-коричневый, то есть, почти черный, и джунгарик, что почти что кошка. Ну, ладно, что таить, я себе черную кошку и хотела, но отец посоветовал не страдать глупостями и подарил мне на шестнадцатилетние хомяка вместо книжки по черной магии и, тем более, вместо кошки. Ну ничего, свыклись, и уже больше года живем вместе.

Корм и у Хомячидзе заканчивался – остаток зернышек тоскливо скучковался на дне. Да что же за дом!.. Тут уже до ближайшего ларька не сходишь: придется посетить супермаркет, а до него десять минут ходьбы туда, десять обратно, причем с тяжелыми пакетами, и там ходить надо тоже. Ну, он хотя бы работает до одиннадцати. А потом отец, дарящий хомяков вместо книг и совершено забивший на еду, говорит, что я не хочу учиться.

Нет, это, конечно, неудивительно, что он не беспокоится о нашем семейном пропитании, думала я, надевая джинсы вместо домашней юбки. Он же то по заседаниям ходит, которые больше похожи на корпоративы, где все всегда с едой, то по деловым встречам. Встречи тоже с едой, потому что в ресторане. Ведь беседовать с уважаемыми ведьмаками, или, что лучше, ведьмами без еды так несолидно! А меня на собеседования не зовут, а потому не кормят. Ещё и учиться заставляют. И да, говорят что-то о справедливости.

Карта с небольшим запасом накопленных средств лежала на своем месте, зато две бумажные сотни из кошелька пропали, хотя я точно помнила, что они были. Ну и кто шалит? В принципе, желающих много. Поэтому я и предпочитаю хранить деньги в электронном виде – нечисть боится современной техники, домовой лишь с трубой из-под раковины смирился, и то потому, что вид снизу. Если не присматриваться, можно принять за усовершенствованную печную.

Ключ от квартиры, как всегда, лежал на полу. Будь я обычной, не удивилась бы этому, если бы у нас в квартире жил кот. Но кота у нас в доме нет, зато изюминок во мне достаточно, поэтому я не удивлялась и сейчас.

Ведь у нас дома живет нечисть, а она любит устраивать сюрпризы.

Раньше я вообще не запирала квартиру, когда покидала ее. В нечисти тоже есть плюс: она с радостью прогоняет из квартиры всех, кто пришел в нее с плохими намерениями. Пять лет назад, летом, я, помнится, ушла из дома, не сильно беспокоясь о том, чтобы запереть входную дверь. Тогда к нам нагрянули гости. Один. Нечисть его выгнала, конечно, но он успел схватить мамины кожаные перчатки, которые постоянно лежали у нас на одном и том же месте. Полицию мы, конечно, не вызывали, но я редко видела отца таким расстроенным.

Даже больше: я не понимала, с чего он так грустит. Но осуждать вслух не стала. Зато научилась закрывать дверь.

Два оборота, сопровождаемых поскрипыванием, и я помчалась по лестнице. Ещё пара минут – и оказалась на улице.

Жарко. Даже сейчас, когда солнце не просто светит – горит. Улица кажется совершенно безмятежной и бездыханной, лишь вдалеке слышится чей-то смех. Я распрямила плечи, подняла голову, вдохнула раскаленный воздух и вновь двинулась с места.

Так, супермаркет. Еда домовому и хомяку. Отличное сочетание. Может быть, и себе что-то прикуплю. Или отцу… Впрочем, когда он в последний раз мне еду покупал, месяц назад? В данный момент еда у нас дома отсутствует, как и отец, собственно.

Да и вообще, дома у нас творится полный бардак. Как начался семь лет назад, так мы до сих пор его разгрести не можем. Но я уже привыкла. Насчет отца сказать не могу.

Солнце, солнце… Я ведь знаю, что его зарево ещё долго будет освещать небо. Не люблю солнце, но оно постоянно меня окружает. К счастью, живущая во мне тьма не дает ему завладеть мной полностью.

С супермаркетом справилась быстро. Схватив коляску для продуктов, в которую влезла бы я сама, кинула в нее молоко и смесь семян для Хомячидзе – на ее глубоком дне они казались совсем ничтожными и настолько же несчастными. Вдоволь накатав сироток, я вернулась к витрине с молочными продуктами и схватила ещё и творог. Прикатившись к самому входу в супермаркет, положила в коляску сушеный ананас и мандарины в гламурной оранжевой сеточке. Над последними я, кстати, простояла дольше всего, по ходу уронив ещё и яблоко. Ну ничего, словила в полете, как и несколько укоризненных взглядов покупателей, которых тут оказалось достаточно.

За покупку я расплатилась тоже шустро и уже через пятнадцать минут после того, как покинула дом, выходила из супермаркета. Небо за то время, пока я развлекала коляску для продуктов, прогорело и потускнело. Но не погасло вовсе. Это, пожалуй, было даже хорошо: я могла спокойно вернуться домой и продолжить изучение нечисти, не включая при этом все осветительные приборы в доме. А нечисть изучать надо было… Отец ведь заставил.

Даже одна мысль о нечисти навела на меня тоску, и я зевнула, прикрыв рот ладонью. А, может, это и солнце виновато было: растаяла я под его лучами, как мороженое, и очень захотела спать.

Обитатели нашей с отцом квартиры меня уже поджидали. Домовому я налила молоко в фарфоровое блюдце – все, как полагается, домовой у нас и без того современными технологиями запуганный, себе намешала творог с фруктами. Только Хомячидзе остался обделенным. Но он не обиделся: копошился в своей самодельной норке, наверняка проверяя, в порядке ли запасы.

Меня уже ждала нечисть.

Возвращаться к ней не хотелось, но пришлось, и я пошла к себе в комнату. Солнце почти погасло, поэтому светильник, стоящий на комоде, включить все же пришлось.

В комнате было свежо: вентилятор все то время, пока я ходила, работал. И, только когда я уселась на кресло и водрузила чашку с поздним ужином на комод, я поняла, что повлиял он не только на температуру воздуха.

Листы колдовской книги перевернулись, перекинув меня с нечисти наподобие полуденницы в отдел демонов.

Я – ведьма, а потому я просто не могла не верить в приметы. Глаза сами собой побежали по ровным строчкам. Просто узнаю, что же там такое…

На заднем плане лакомился молоком домовой.

Зато на переднем плане я всего лишь читала книжку. По черной магии. Отдел с демонами, последние страницы.

Ритуал по вызову.

Не запретный, но восхищенных аплодисментов, несмотря на устоявшиеся в обществе предрассудки, не последует.

Конечно же, я мысли даже не допускала о том, чтобы провести его. Я не настолько наивная и в черной магии уже разбираюсь. Но упрямая – беги и падай. Это частенько мою жизнь приключениями наполняет.

Вот и тогда… Я ни за что не стала бы вызвать этого демона, если бы не один телефонный звонок.

Позвонила история, которая никак не желала меня отвязаться. Посредник отца и все такое. Великолепный черный маг. Гроза всея младых ведьм, а, особенно, одной из них, которой почти два месяца назад уже исполнилось семнадцать! Я не младая!

Как наяву помню: не отрывая взгляда от книги, я вытащила мобильник из кармана в полной уверенности, что звонит Влад – противные звуки его персональной мелодии для звонка служат отличным оповещением. Вежливостью я никогда не отличалась, тем более, в общении с Владом, поэтому и тогда выдала только:

– Что?

Времени – двенадцать минут одиннадцатого. Влад считает, что в это время я ещё бодрствую?

Ну ладно, да, я бодрствую – сову из меня не изгнать. Но разве не могло случиться такое, что я вдруг стала жаворонком?

Влад в это, пожалуй, тоже не верил: я не умела ни рано ложиться спать, ни петь. Последнее – обиднее всего.

– Здравствуй, – отозвался он.

Резину тянет. Интеллигент. У меня тут, между прочим, самый интересный момент в книжке. Кульминационный, можно сказать.

– И? – поторопила его я.

Влад вздохнул. Может быть, даже взъерошил волосы. Закатил глаза. Потопал ножкой. Беззвучно поплакал, страдая от моего невежества. Но все же расшевелился.

– Почему магпочту не проверяешь?

– А зачем мне ее проверять?

Влад пару секунд помолчал, а потом признался:

– Я отправил тебе цветы.

– Асфодель? – недоверчиво уточнила я. Не слишком верилось в то, что ради меня Влад по-быстрому съездил на греческое кладбище и сорвал букетик этих замечательных цветов, которые иногда называют ещё цветами смерти… и про которые я только что читала. Их указывали в необходимых ингредиентах. Средневековье прошло, а фокусы с печенью саламандры и перетертой асфоделью остались. Магию да, помогают концертировать – правда, едва-едва. Мы, маги современности, и самостоятельно на такое способны.

Но вот если бы я решила сварить зелье…

– Зачем тебе асфодель? – насторожился Влад.

– Полынь и мята у меня ещё есть. А зачем мне какие-то другие цветы?

– Поставить в вазу? – предложил он.

– Слишком просто.

Влада я не любила. Во всех смыслах. Но утверждать о взаимности этого чувства не могла. Мало ли, что у него в голове.

– К тому же, у меня нет вазы, – продолжила я. Шустро взглянула на вазу, в которой до сих пор стояли прошлые цветы, и добавила: – С недавнего времени. Хомяк разбил. Опять Татьяна Валерьевна передает?