I. Триангуляция

1

Даже у мира, сотканного из белого полотна, есть предпосылки – те иголки, нити и руки, с помощью которых он обрёл форму.

Поэтому прежде чем поведать саму историю, я расскажу, как к ней пришла.

Учёба никогда не давалась мне легко. В школьные годы её сопровождали истерики и слёзы. В университете же я предпочитала учёбе бесконечные увлечения: вышивание, лыжи, скалолазание, чтение книг, общение с людьми, имена которых я сейчас уже и не вспомню. Удивляет, что я смогла дотянуть до четвёртого, последнего, курса. И совсем не удивляет, что весь сентябрь я сдавала долги, хотя должна была искать учреждение, в которое отправлюсь писать дипломную работу.

Две первые недели октября меня не беспокоили (может, надеялись, что какой-нибудь коварный долг останется незакрытым, и я вылечу из университета?). Однако в середине этого хмурого месяца мне напомнили со всей строгостью: диплом защищать всё-таки нужно.

Поскольку сама я в сторону диплома не сделала ни единого телодвижения, меня отправили работать принудительно – по месту требования. Иногда работодатели, которые думают, что нас в университете действительно чему-то учат, делают запросы на студентов. Правда, студенты отзываются на них редко, потому что грузят такие работодатели знатно, а деньги предпочитают не платить.

Я возмущалась: разве деканат с его скрипучими столами, запахом сигарет и вечным сквозняком имеет право распоряжаться моей судьбой? Ведь место дипломной практики задаст геодезическую основу – то направление, в котором я буду взбираться по карьерной лестнице. Или, точнее, с неё катиться.

Выраженное вслух недовольство побудило деканат вновь пригрозить мне отчислением.

Пришлось собраться с силами. Всё-таки отправиться на встречу, и даже её назначил деканат, будто я была совсем уж несмышлёной студенткой.

Впрочем, возмущение покинуло меня мгновенно, стоило мне увидеть своего будущего руководителя.

– Вы девушка, – это было первое, что он сказал, когда увидел меня. Даже приветствие показалось ему ненужной формальностью.

– Вы молоды, – это сказала я.

Ему в тот момент не было даже тридцати. Высокий, подтянутый, волосы – жгучий чёрный перец, на щеках – едва заметные следы щетины. Глаза пронзительные, голубые, одного такого взгляда хватит, чтобы тебя пригвоздило к месту. Ему бы в модели идти, а не прятаться в своей конуре… Ещё я подумала, что он будет самым красивым руководителем из всех, которые когда-либо говорили речь на защите дипломных работ.

– Мой возраст кажется вам проблемой?

Я привыкла, что преподают нам обычно профессора старше пятидесяти. Некоторые сильно старше. Медленно, не поднимая ног, они шаркают к аудитории, и пара начинается в лучшем случае спустя пять минут после звонка. А потом, пока мы пишем контрольные, эти профессора засыпают…

– А мой пол?

Всё-таки мне хватило смелости ответить.

Девушки более аккуратны и трудолюбивы, так говорили нам сотрудницы приёмной комиссии, те же самые студентки, когда приветливо принимали документы. Да, продолжали они, раньше над картами работали в основном мужчины – однако, прежде чем создать карту, им нужно было обойти горы, сплавиться по рекам, переплыть океан, а сейчас, в век современных технологий, достаточно стола, стула и компьютера.

– Мужчина подошёл бы больше, – заметил мой будущий руководитель.

– Мужчины чаще страдают дальтонизмом и быстрее устают от сидячей работы. А вот мне бы больше подошёл кто-то, кто имеет опыт работы со студентами. Мне ещё диплом писать.

В общем, на том мы и сошлись. Часто ли нам в жизни встречаются те, кого мы действительно ждём? Воображаемый образ имеет привычку так сильно отличаться от реального, что под маской действительности его становится вовсе невозможно опознать.

Так начался мой путь в качестве картографа.

Весьма, наверное, посредственного.

Зовите меня Александр, попросил мой дипломный руководитель, и я согласилась.

Чуть позже Александр добавил, что я могу обращаться к нему на «ты», если захочу. Я до сих пор не хочу, какие бы чувства к нему ни испытывала.

Вообще говоря, контора его, то есть, конечно, агентство, называется совершенно по-глупому – «Демонстрация». Как объяснила мне секретарша пасмурным октябрьским днём, занимается оно тем, что составляет максимально подробные карты нашего города. Карты, которые указывают, где проходит лесная тропа, где щель между домами превышает ширину плеч, где иногда забывают закрыть канализационные люки, зато со всем вниманием относятся к замкам на заборах. Я побоялась представить целевую аудиторию этих карт. Секретарша сказала, сейчас в агентстве активно разрабатывается приложение с такими пометками, и доступно оно будет всем желающим. И что отнюдь не каждый студент может похвастаться участием в создании приложения.

Пока я не встретилась с Александром, мне казалось: лучше бы я пошла к эпидемиологам, чтобы красным маркером рисовать на картах направления, по которым распространяется инфекция. Или отправилась покорять горные маршруты – ведь в горы редко заглядывают блюстители порядка, которые могут неправильно понять работу картографа, да и опыт в покорении вершин у меня есть…

Но, как я уже сказала, три минуты красивого Александра на защите дипломов яростно сменили курс моих мечтаний.

Первый месяц в агентстве прошёл весьма однообразно. Точнее, первые четыре четверга и четыре пятницы, поскольку в остальные дни я делала вид, что учусь.

В агентстве обнаружились две комнаты. В основной, большой, стояли солидные столы, сидел Александр и иногда даже появлялись посторонние люди. Вторая комната, поменьше, оказалась завалена старинными книгами, архивными записями и прочим хламом. Весь этот месяц моей задачей было раскладывать книги в красивые стопки (я подбирала их согласно цветам обложек) и сортировать бумаги по папкам, чтобы каждая соответствовала определённому году. В содержание бумаг я не вчитывалась. Когда перед тобой горы макулатуры, буквы перестают иметь хоть какой-нибудь вес, сливаются в нечёткие строки.

Наша первая экспедиция состоялась спустя месяц, в середине ноября, когда я уже совсем заскучала.

Конечно, перспектива экспедиции меня обрадовала.

Ждали нас не заснеженные вершины, а всего лишь островок – один из тихих районов нашего необъятного города. И всё же это было лучше, чем копошиться среди пыли и бумажных клопов.

Я воодушевилась настолько, что решила собрать в дорогу рюкзак. Закинула блокнот, механический карандаш, линейки – рейсшина и прецизионную, пачку печенья, которую не успела открыть днём, кофту, забытую здесь в пятницу на прошлой неделе (когда я посетила агентство в этот четверг, то обнаружила, что она лежит на моём стуле, аккуратно сложенная). И термос с чаем – чтобы мы смогли согреться, ведь погода в предшествующую неделю день ото дня становилась лишь холоднее.

Тахеометр у Александра тоже был. Стоял на четырёх тонких ножках в углу комнатушки, полуприкрытый серой тряпкой. Больше похожий на старинную видеокамеру, чем на прибор, которым измеряют расстояния. Мне так сильно захотелось взять его с собой – наконец-то получится закрепить знания (какие-никакие) на практике! Или хотя бы убедиться в их отсутствии. Но Александр объяснил, что тахеометр нам не понадобится. И закинул в мой рюкзак небольшой бутылёк с темно-янтарной жидкостью. Не знаю, с какой целью.

Наконец, экспедиция официально началась.

Весь этот месяц мы практически не общались – не очень комфортно вести светские беседы через дверь.

А теперь мы целый час ехали в автобусе, сидя друг напротив друга, и обменивались взглядами. К тому времени я ещё не успела узнать моего руководителя. Наша короткая перепалка забылась, мы общались на языке формальностей. Но теперь обстановка мало напоминала официальную. Я куталась в шарф, обнимая рюкзак, и иногда причмокивала чай. Зато мой руководитель, кажется, совсем не мёрзнул – даже пальто держал нараспашку.

– Вы расскажете подробнее, куда мы едем? – попросила я.

Снова этот его взгляд – и мне совсем перехотелось говорить.

– Вы узнаете всё на месте.

Быть может, он тоже испытывал ко мне некое уважение. Всё-таки я стойко перенесла этот месяц. Спустя неделю работы с архивами даже перестала чихать.

– Нам в конце декабря нужно сдать литературный обзор. Можем обсудить его. Я начну писать черновик.

Александр посмотрел на меня так, будто мой литературный обзор беспокоил его меньше всех вещей на свете.

– Наш деканат вас одобрил, значит, вы не настолько далеки от всей этой бюрократии, как пытаетесь сейчас показать, – заметила я. – Если вы хотите, чтобы я самостоятельно составила план и нашла источники, так и быть.

– Василина, – прервал мой поток слов Александр, – я предлагаю обсудить это завтра. Литературу мы подберём вместе.

Мне ничего не осталось, кроме как исподтишка его рассматривать. Густые, но аккуратные брови, чуть-чуть нависающие над глазами. Излом скулы, что отбрасывает тень на челюсть. Бледное пятнышко по центру нижней губы.

Наверное, тем вечером я во второй раз чуть-чуть в него влюбилась.

Вечер был тихий, ненадолго прекратился дождь. К тому времени, как мы собрали рюкзаки, разгорелся закат. Пока мы ехали, небо полностью успело стемнеть. Когда приблизилась наша остановка, в автобусе остались только мы вдвоём.

Ноябрь проникал под куртку, колкими звёздочками бегал по коже. Я накинула капюшон поверх шапки и ухватила себя за плечи. Район казался то ли вымершим, то ли вымерзшим: до нас не доносились голоса, и лишь редкое окошко могло похвастаться свечением. Я спросила, много ли людей здесь живёт, и Александр ответил, что достаточно.

И всё ещё не дал никаких пояснений.

Дома шли друг за другом, как матрёшки – чем дальше от нас, тем крошечнее, но все похожи, как один. Тополя тянули к тёмному небу изогнутые пальцы. Всё больше домов и тополей оставались позади, но мы продолжали свой путь.

Остановились лишь тогда, когда наткнулись на пустырь.

Тополи остались, но теперь к ним прибавилась пожухлая осока, сухие кусты чертополоха, свернувшийся в трубочки клевер. И всё это – вперемешку с грязью. Я остановилась, мысленно прощаясь с новыми ботинками.

– Должно быть где-то здесь, – заметил Александр. Но яснее не стало.

Он почти вплотную приблизился к моему уху (зато стало теплее) и прошептал:

– Сейчас у нас две задачи: тщательно смотреть и внимательно слушать. Где-то поблизости есть разрыв. Нам нужно отыскать его – раз. Желательно сделать это как можно скорее. Второе, нам нужно найти существо, которое прошло через этот разрыв. И сразу после – завлечь его обратно, избавиться от разрыва.

Сначала мне казалось: я слышу совсем не то, что он говорит.

– Я-то думала, у нас диплом, а не ролевые игры.

Темнота стояла – хоть глаз выколи. Различались лишь отдельные силуэты. Чем дальше от центра города, тем меньше фонарей и сложнее что-либо разглядеть.

– Видели, как рвётся бумага? – Александру было совершенно плевать на мои замечания. – По краям остаётся неровная кайма. С лицевой стороны наш мир разноцветный и многогранный, но изнанка у него плоская и блеклая. Так что эту кайму всегда можно распознать.

Я не понимала, как себя вести. Звонить в психиатрическую больницу? Принимать правила его игры?

Спросила осторожно:

– А существо как распознать?

Александр посмотрел на меня – глаза у него светились, как у хищной ночной птицы.

– Вы поймёте.

Попробуй угадай, что он имел в виду: правила идентификации существ или поведения наедине с ним.

В его рюкзаке обнаружился фонарь, глазам стало чуть легче. Мы двинулись по осеннему лугу, и всё это напоминало скорее сюр, чем более или менее приличную экспедицию. Александр вёл себя, как охотник – ступал неслышно, озирался по сторонам, переводя фонарь с одного участка на другой, будто следы искал. Наверное, Александр оценивал расстояния? Мне оставалось лишь позавидовать его глазомеру. По времени мы двигались так минут пятнадцать (а по ощущениям – бесконечно долго). А потом под светом фонаря мелькнуло нечто белое, это заметила даже я.

Порванная бумага, иначе и не скажешь.

Как кто-то вообще смог ухватить мир двумя руками, свести большой и указательный пальцы попарно и дёрнуть их в разные стороны? Трава острая, почва склизкая, как можно порвать мир?

Но мы вдвоём стояли сейчас и смотрели на белую кайму, что шла вдоль растений. И в своём зрении я пока что не сомневалась.

Мы живём в симуляции.

Я хотела коснуться каймы рукой, но Александр предупредил, что делать этого не нужно. И добавил, сквозь темноту различив моё недоумение:

– С этой стороны не получится порвать. Только с обратной. С этой получается только зашить. Но для этого нужен определённый опыт… Лучше даже отойти на пару шагов. Осторожно, рядом лужа.

Он вынул из рюкзака прибор с небольшим экраном, одетый в весёлый жёлтый корпус. Нажал на кнопку, и прибор запиликал, готовый к работе. Я обрадовалась, потому что решила, будто бы мы наконец займёмся картографией и что розыгрыш остался позади.

Я ошиблась.

– Василина, будьте здесь. Вы послужите опознавательным знаком.

– Мне бы тогда тоже пригодился фонарик. – Оставаться одной посреди этого мрачного пустыря совсем не хотелось. – Иначе вы не сможете меня отыскать.

– Я распознаю вас по бледному лицу.

Не помню, чтобы прежде Александр мне улыбался. Но сейчас на его лице появилась улыбка – ослепительный луч, прорезавший беспощадную тьму. Пока я таяла, Александр успел уйти. Стремительно двинулся ещё дальше от цивилизации, выставив прибор перед собой, как пистолет.

– Что это? – крикнула я ему вслед.

Александр не ответил.

Я успела найти Марс, нервно поблескивающий красным огнём, и меланхоличный Юпитер цвета топлёного молока. А ещё – придумать, что прокараулю этот разрыв в лучшем случае до утра, в худшем – меня хватит ещё на пару часов, а потом я окоченею, и никто меня не найдёт. Не такой, может, и плохой вариант, как может показаться на первый взгляд.

Однако Александр вернулся весьма скоро. Отыскал меня с первой попытки. Видимо, я в тот вечер и вправду была слишком бледна.

Но пришёл Александр не один – за такой короткий срок он успел найти себе новую компанию.

Он за кем-то бежал.

Кем-то, кого не отыскать в энциклопедиях с собраниями животного мира. И не обозначить в легендах лаконичным, понятным для всех значком.

Ростом этот кто-то был в половину Александра. И внешне напоминал одичавшего человека. Руки у него были длинные, спускались ниже колен. Глаза – навыкате, и белки в них ярче, чем бумажные раны. Он был обмотан в какие-то тряпки, почти полностью скрывающие его тело. И хорошо – вряд ли под ними скрывалось что-то приятное.

Этот кто-то пробежало совсем рядом со мной, на расстоянии вытянутой ладони.

Он влетел в разрыв, загнулась внутрь бумажная каёмка, и мне даже показалось, что я слышу хруст рвущейся бумаги.

В моменте я не успела испугаться, но ещё немного, и…

– И часто такое происходит? – только и спросила я.

– Часто, – ответил Александр.

Тогда неудивительно, что он в хорошей форме. Побегай так, когда дорога – одно сплошное препятствие.

Александр сказал: у тебя в рюкзаке бутылёк, и я нашла его в одно мгновение. Большой глоток обжёг горло, но немного усмирил пыл. Я стояла в стороне, и всё происходящее казалось мне плоским, как кадр из фильма. Всё верно, плоское можно порвать, объёмное – только разрушить. Сцена в ночном ноябрьском лугу, кадр первый. С чудовищным незнакомцем покончено, и Александр подхватывает порванный мир рукой, сжимает, как лоскут ткани. Достаёт степлер, суперклей, скотч, как будто только что вернулся с ограбления канцелярского магазина. И как только всё это поместилось в его рюкзак?

Я хотела заглянуть внутрь разрыва, но Александр не позволил. Как будто там, внутри, было нечто настолько плохое, что нельзя ни прикоснуться, нтдаже посмотреть.

Сам-то касается, и даже перчатки не надел.