Странный сон… Анна как будто все еще чувствовала касание бестелесных щупалец – они тянулись к ней издалека, – и змеиный, переходящий в свист зов на незнакомом языке…

Темное существо…

Один и тот же сон снился не первую ночь, заставляя просыпаться в холодном поту.

Сон быстро выветрился, остался лишь легкий осадок.

Наконец-то, каникулы!

Вот на кой черт ей сдался биофак? Это мать решила, что сможет помочь достичь вершин Олимпа на поприще биологических наук. Нет, кое в чем она, конечно, разбиралась, но интуитивно, понятно лишь ей одной: «Нет физики, нет химии, а есть объект, который следует рассматривать через призму законов, определяющих Бытие; чудовищная ошибка принимать корпускулярно-волновые свойства частицы и отрицать проникающие свойства волн: радиус ядра атома и его оболочки остается неизменным при любом количестве нуклонов и электронов, меняется лишь плотность внутреннего пространства частицы и ее масса – отсюда следует постоянство числа Авогадро…» Мать вообще считала, что: «понять физику можно лишь через химию, биохимическими процессами управляет некая сила, у которой для этого есть знания и опыт, а человечество находится на слишком низкой ступени развития, чтобы это понять!»

Завиральная идея-фикс!

… Но как-то так получалось, что ее фантастические гипотезы о подпространственной вселенной оказывались иногда более состоятельными, чем официально признанные наукой. Взять, например, генетику: ну кто сказал, что именно ДНК гороха делает его горохом? Да, стоит поменять один ген на другой, и белый цветок стал красным, гладкая зеленая горошина – желтой и морщинистой, но суть-то одна, горох, не редиска, не майская роза, а если замещать гены, получалось сплошное ГМО, от которого крысы и те вырождались.

Вот и лезла бы сама!

Надо было стоять на своем.

О чем это она… а, вспомнила, биофак, – не ее это, не ее!

Анна мысленно хихикнула, вспомнив преподавателя по микробиологии. Сухонький щупленький старичок с жиденькой бороденкой и хитрыми маленькими глазками. Это сейчас смешно, а когда он тащил ее к декану (и откуда столько силы взял, с виду божий одуванчик, едва до плеча доставал?!), на глазах у старшекурсников, она готова была сквозь землю от стыда провалиться.

А все началось с того, что ей понравился парень с третьего курса физико-математического факультета. Все девчонки курса с ума по нему сходили. И вдруг, может, конечно, показалось, с утра на входе, когда толпа рвалась занять очередь в раздевалку, он случайно оказался позади нее, потом помог снять пальто, а в столовой вдруг оказался за одним столом. Заметив, что она забыла взять столовые приборы, прихватил для нее ложку и вилку, завернутые в салфетку. Витая в облаках на микробиологии, она не слышала, что объясняет Абрам Нильевич, и в микроскоп не смотрела, а он вдруг возьми, да и загляни…

А там…

Инфузории-туфельки в чашке Петри, вдруг ни с того ни с сего приклеились одна к другой, образовав какую-то новую форму жизни, и дружно вышагивают на жгутиковых отростках от стеночки до стеночки, пытаясь выбраться наружу.

Абрам Наильевич забыл о студентах, прильнув к микроскопу. Потом поставил ее перед собой, допытывая, что такое необычное она сделала. Он как будто с ума сошел: требовал, негодовал, умолял, на колени встал, пролив слезу, в конце концов потащил ее к декану, чтобы она открыла ему секрет под страхом отчисления. В мечтах он, наверное, уже получал нобелевскую премию из рук самой королевы и поздравления от мировых светил: вот она, эволюция, один вид перешагнул в другой, осталось узнать, каким реактивом капнуть!

Но сказать что-то вразумительное не получилось, сама была в шоке.

Внезапно Анна припомнила еще один странный случай, выходящий за рамки стандартного неприятного случая.

На полке, в кабинете ботаники, как раз рядом с ее столом стоял какой-то законсервированный экспонат вымершего в природе растения. От него мало что осталось: полуразложившаяся, покрытая слизью масса желтых корней и полупрозрачного стебля с несколькими полусгнившими листьями. И вдруг растение ожило: за одну ночь выпустило новые корни и листья, выдавило плотную стеклянную крышку и выбралось наружу, оплетая и опрокидывая банки и склянки с другими экспонатами.

Кажется, она тогда тоже в кого-то влюбилась…

И тоже, на ковер. Агнесса Иверовна, по прозвищу «курица», напрочь отказываясь признавать факт воскрешения, заподозрив в подмене растения именно ее.

Слава богу, кроме подозрений, улик против нее собрать не смогли.

Воскресший и обретший волю вымерший в природе узник оказался никому не нужен. Курица просто отправила ее выбросить растение, даже не удосужившись заглянуть в справочники, а у нее рука не поднялась сунуть его в мусорный бак. Растение, кстати, неприхотливое оказалось: через месяц, после полива водкой, – только мать с каким-то необыкновенным воодушевлением поверила в его воскрешение и догадалась о его алкогольной зависимости, – на толстых стеблях распустились красивые крупные ярко-красные цветы с одним синим лепестком-подгубником, в котором скапливалась вязкая жидкость, и с оранжевыми кисточками пыльцы вокруг вытянутого голубого, почти прозрачного пестика. Оно еще и хищником оказалось, с удовольствием закусывая комарами и мухами. А еще через три месяца мать рассадила клубеньки, мечтая однажды разбогатеть на «сибирской орхидее».

Лорка, немецкая овчарка семи лет отроду, застыла у изголовья. Дышит, внимательно наблюдая, не дрогнут ли ресницы. Откроешь глаза, начнет слюнявить, облизывая лицо.

И так, каждое утро!

Анна одернула себя: прошла всего неделя, а она уже мечтает избавиться от взрослой жизни. Многие однокурсники как-то живут, еще на квартиру и на учебу, зарабатывают, успевая и развлекаться, и семьи заводить.

Знать бы как!

Анна мысленно подсчитала свои возможности и впала в уныние. Предположим, можно машины мыть, официанткой в ресторан, посудомойкой… Летом? Когда все студенты и школьники ищут работу?

Самостоятельность ее началась с того, что тетя Марина, давняя мамина подруга, решила развестись с мужем: жизнь с олигархом, по местным меркам, конечно, оказалась сущим наказанием. Как только закончился медовый месяц, он сначала избавил ее от подруг, потом окружил охраной – и потерял интерес, переключившись на секретарш и любовниц. Вот тогда-то тетя Марина заподозрила, что женился он на ней исключительно с целью иметь домашнего врача. Он ведь и предложение ей сделал в больнице, куда его привезли в предынфарктном состоянии. От страха за свою драгоценную жизнь, наверное.

Но тетя Марина была не из тех, кого можно посадить в клетку – за плечами тридцать пять лет свободной жизни. Возвращение в жизнь с нищенской зарплатой врача, с изматывающими круглосуточными дежурствами, приводили ее в уныние, и она решила подстраховаться, чтобы расставание было не столь беспросветное.

Задумано – сделано.

В прислуге она не особо нуждалась, но прислуга ей полагалась по статусу – олигарх платил. Мать не любила ходить по гостям и вечеринкам, поэтому она и в качестве подруги не засветилась, и, что самое ценное, языков знала много – кто-то же должен был корпеть над договорами по скупке недвижимости, или хотя бы перевод сделать.

Естественно, Анна за мать обрадовалась. Денег часто не хватало посидеть в кафе, а тут полный пансион и заработная плата, которую она не получала на трех работах за полгода. В какой-то момент она, как всегда, чуть не дала задний ход: отец отказался приютить Анну на лето, сославшись, что уезжает с семьей на юг – спасибо тете Марине, которая считала, что в восемнадцать предки должны отстегнуться.

– Я тебе сейчас напомню, чем мы в ее годы занимались! – пригрозила она, и тут же, смакуя подробности, выполнила угрозу.

М-да, мать потом не знала, куда глаза деть. Анна почему-то не удивилась: в свои восемнадцать она и ребенком обзавелась, и с отцом развелась, а однажды даже обмолвилась, что отец не отец, а так, случайно подвернувшийся прохожий, на которого она повесила ее на тот случай, если вдруг с ней что-то случиться. Правда, тогда Анна решила, что это банальная ревность.

И вот она, взрослая жизнь!

Деньги закончились на третий день. Отметила с подругами отъезд матери. Сразу после этого у подруг появилась какая-то своя жизнь, в которую ее не посвящали, осталась одна Алекса, которая за себя заплатила сама. Мать предусмотрела и такой вариант: закупила для Лорки два десятикилограммовых мешка собачьего корма, немного денег оставила тете Оле, еще одной своей подруге. Сухой корм Лорка за еду не признавала, но в последнее время тайно хрустела по ночам, а ответственная тетя Оля уже приходила один раз, затарив холодильник овощами с дачи и замороженными полуфабрикатами из магазина.

Низкий поклон!

Анна тяжело вздохнула: деньги собрали с таким трудом, втайне от тети Марины. Повесить на шею еще и ее (вернее, отнюдь не щедрого мужа), было бы верхом наглости. И тете Оле не признаешься, обязательно позвонить матери, а та все бросит и примчится в тот же день. Отдых ей был необходим, у нее давненько то сердце пошаливало, то давление поднималось, то ни с того ни с сего резко понижался уровень гемоглобина в крови.

Ничего, развеется, поднаберется впечатлений…

У Лорки кончилось терпение: пролаяла в ухо и начала стаскивать одеяло.

– Встаю, встаю! – взмолилась Анна.

Пока она заправляла постель и умывалась, Лорка топталась на месте, но на выходе не выдержала: поджала хвост и потрусила к двери, оставляя мокрую дорожку.

Анна заторопилась: посадила собаку на поводок и вышла.

– Времени нет, надо работу искать! – Анна потянула поводок на себя и тут же уловила на себе осуждающие взгляды. Хуже, над ними смеялись… даже голуби! Один из них сел неподалеку, потрясая задом.

Анна чуть ослабила поводок.

Зубы склацали мимо…

Жаль!

Однажды мать притащила домой раненого голубя, жил на подоконнике три месяца, теперь Лорке от голубей не было жизни: подразнить ее они слетались со всей округи и, пока она захлебывалась возмущенным лаем, занимали на отливе лучшие зрительские места, дожидаясь ее наказания.

– Ну, хорошо, хорошо, пройдем вокруг дома еще раз, но только раз! – без настроения согласилась Анна.

Вернувшись в квартиру, Анна поправила скомканный поползновениями коврик, протерла пол. Включила газ, поставила на огонь сковородку. Порезала кусочек колбасы и разбила пару яиц. Кухня наполнилась ветчинным благоуханием. И вдруг заметила синеватое свечение, которое вспыхнуло непонятно где и тут же погасло.

Сгорел телевизор?

Нет, как раз передавали новости. Голос диктора вещал что-то про наводнение.

Замыкание?