Но нигде, кроме как в кабаках, в XVIII веке елок в России не ставили, обходясь новогодними фейерверками, иллюминациями и маскарадами. Новой встречей с елкой мы, опять же, обязаны немцам. В начале XIX века в Петербурге, новой и модной столице, немецкая диаспора состояла из 10 000 семей, которые привезли с собой усвоенные на родине привычки и ритуалы. А. Бестужев-Марлинский в повести «Испытание», датирующейся 1831 годом, так описывает чужестранный обычай: «У немцев, составляющих едва ли не треть петербургского населения, канун Рождества есть детский праздник. На столе, в углу залы, возвышается деревцо… Дети с любопытством заглядывают туда… Наконец наступает вожделенный час вечера – все семейство собирается вместе. Глава оного торжества срывает покрывало, и глазам восхищенных детей предстает Weihnachtsbaum в полном величии…»