Любить Дракона

Дракон спал. Зеленовато-бирюзовая чешуя тускло поблескивала в свете очага, там и тут проскальзывали серебристые чешуйки – указатели пройденного пути и всего пережитого. Он был мудрый и наивный Дракон одновременно. Научился жить среди людей, прячась за невзрачной внешностью обычного человека. Лишь густая окладистая борода говорила о внутренней силе.

Он пошевелился во сне и выдохнул залп старого перегара.

Накануне выпито было немало. Он еле дышал и вздрагивал во сне. Сон не приносил отдыха, он лишь помогал прожить еще один день, уснуть без сновидений и не чувствовать боль. Как только она утихала, Дракон становился расчетливым скучным человеком в сером галстуке и серых носках. Яростно пересчитывая золотишко, поучал домашних бережливости. И они терпеливо натирали каждую монетку мягонькой фланелькой, складывая в огромные, обитые кожей сундуки.

Но когда наступали дни полной луны, его влекла неведомая сила в подвалы замка, и он открывал старую подружку, бочку столетней давности, заколдованную самым сильным заклятьем. Именно благодаря заклинанию вино не превращалось в уксус, сохраняя терпкость.

Дракон наливал первый бокал и долго дышал над ним, прежде чем первые капли тягучего, разжигающего страсти напитка касались неба и языка.

– Уф-ф… ж-ж-ж… жеж… – только и мог произнести он.

Дальнейший сценарий никогда не менялся.

Он пил крепко, не закусывая, веселясь и покупая дурацкие подарки всем, кто попадался на его пути. Вызывал трубадуров, читал стихи и смотрел на звезды.

И все бы ничего, если бы не жуткий запах, что он начинал источать, и жуткий недосып у всего замка, включая самую распоследнюю прачку, поскольку ночью Дракон не давал спать никому, а днем у всех были свои обязанности. И никто из обитателей замка не осмеливался пренебречь ими, памятуя со страхом об огромном пятне в главной торжественной зале. Это еще дедушка Дракона, знаменитый Херберт, увидев грязь на своем любимом камзоле, спалил прачку дотла. И стену завещал не отчищать. В назидание потомкам.

Дракон просыпался, подслеповато щурясь на единственный луч пыльного света из слухового оконца под самым потолком. Слабо начинал шевелить лапами и ползком двигался в подвал, к подружке.

Выходил он уже твердо и пританцовывая. И весь двор молча вздыхал, пряча глаза. А хозяин замка уже хрустел крыльями, вытягивался во всю длину, пощелкивая суставами:

– Э-эх, хороша жизнь! А сейчас – завтракать!

Стол мгновенно накрывался темным гобеленом с причудливой золотой бахромой и уставлялся всевозможными блюдами. Мясо Дракон любил жарить сам, никому не доверял. Плевал жаром прямо в тарелку и подгорелое, с кровью, медленно разжевывал, запивая крепленым из большого причудливого кубка. Пил. Смотрел по сторонам. Иногда спрашивал что-то неожиданное:

– Эй, голубчик, как тебя там?..

– Филимон, ваше драконство!

– Филин… что? Впрочем, неважно. Пойди, миленький, в библиотеку и скажи счетоводу, чтобы посчитал, сколько мы за прошлый год сахара съели.

– Слушаюсь… – только и мог ответить Филимон.

Хорошо, что уже к обеду веки Драконовы смежались, и он забывал о всех своих поручениях, а счетовод на глаз прикидывал на всякий случай, сколько сахару съели, да и забывал о вопросе на веки вечные.

К ночи Дракоша пробуждался с пустотой в желудке и вечным колоколом в висках, хрипло кричал в пустоту:

– А сейчас… танцы!

– Срамные?

– Нет! Сегодня современные.

И врубал танго.

Сам плясал до обморока и всех обитателей замка заставлял, кто давно служил уже и привык к тому, что движение – жизнь. А кто новенький, тот падал замертво.

Конечно, сейчас должен появиться мудрый положительный персонаж. Например, бабушка Дракона, добрая, слегка раздобревшая Старая Дракониха с подрезанными крыльями. И должна она тихо сказать:

– Жениться тебе пора, внучек.

Но даже я, сказочница, понимаю, что ни одна девочка на свете не заслуживает такого.

* * *

В одну из танцевальных ночей внезапно смолкла музыка и раздался громкий стук в дверь. Дракон издал низкий утробный звук, не сулящий ничего доброго окружающим и посуде.

Двери отворились, и на пороге появилась она – сорванный высоко в горах цветок на тонком стебельке с золотистыми локонами. Причудливые оборки на платье запылились. На ногах были тяжелые армейские ботинки.

Онемевшими губами слуги прошептали:

– Боже, хоть бы она была настоящей ведьмой… Мы тогда за Дракона были бы спокойны.

Как выяснилось, белокурая бестия обладала навыками чтения примитивных мыслей.

– Спокойно, – сказала она, – я лучше, чем ведьма. Я Хорошая Девочка! – и, воодушевляясь произведенным впечатлением, добавила: – Из приличной семьи.

Все забегали, засуетились, огонь разожгли во всех печах и каминах. Послали за угольщиком и зачем-то пригласили повитуху. Впрочем, логика в этом есть: повитуха старая, живет за дальними болотами, и если все в сказке сложится, то как раз к рождению первенца она и приползет.

Дракон выдохнул залп самого старого и зловонного перегара и для смелости подышал над вазой с прахом прародителя всех драконов. Нос и язык его онемели, и он галантно кинул в Хорошую Девочку стул. Ловко его поймав, она мирно уселась, сложив ногу на ногу.

Пауза затянулась.

– Окна бы помыть, – произнесла гостья. – Ручей у вас далеко?

– Я спать, – прошипел Дракон и уполз в подвал.

А Хорошая Девочка, надев фартук, вымыла все окна замка. Мыла она их целую неделю и за это время успела раздать всем поручения и маленькие подарки. Конечно, все, от поваренка до счетовода, в нее влюбились.

Она говорила ярко и кратко и всегда то, что действительно думала. А не как теперь барышень обучают: говорить то, что заучишь, а думать хоть на суахили можешь, никто ж не узнает наверняка, прокляла ты или рецепт придумала.

Дракон уже и сам был не рад, что уполз в подвал. Он с удивлением заметил, что солнечный луч из-под потолка теперь не пыльный, а яркий, чисто вымытый. Луч слепил глаза, теребил загривок. Освободиться от этого угрюмого сна ему что-то мешало. Он понимал, что жизнь его изменилась навсегда, но принять такое резкое изменение не позволяла гордость и любовь к единовластию.

Дверь в подвал распахнулась, раздраженно стукнув о стену.

– Я хочу с тобой помолчать, – раздался серебристый напористый голосок.

Вздох с нарастающим рокотом был ответом.

Хорошая Девочка, развернувшись на каблучках, вышла из подвала, молча приказав следовать за нею, и Дракон вынужденно пополз, стекая по ступенькам и растворяясь в новом дне.

Она шла уверенно и легко, а он страдал от странного теплого чувства в области сердца и голода.

– Это мы сейчас исправим, – промолчала Хорошая Девочка и швырнула Дракону небольшую козлиную ножку. Он, опалив ее на лету, проглотил не жуя. Но что это?.. Божественный вкус и мягкость мяса повергли его в восторг:

– Мм!..

– Мятный маринад и немного киви. Киви размягчает любое мясо.

– Ум-м… мм… гр-р…

– Я так и думала, что тебе понравится.

Она игриво дернула плечиками, направляясь к выходу. Дракон поспешил за ней.

День ждал за дверью и торжественно представил потоки солнца в легком танце сотни-другой бабочек. Цвели луга с пасущимися парнокопытными всех мастей.

– Отличная погодка, не правда ли? – спросила она.

– Смотря для чего… – ответил он.

– Для прогулки молчания.

– А можно мне еще того мяса?

– Сколько угодно, – пообещала она.

Дракон поймал себя на мысли, что чувствует себя непривычно легко и тихо. Хотелось прыгнуть в ледяной водопад, взлететь к самым звездам, а потом слегка прикоснуться к лаве в новом вулкане, который пробуждался вместе с его сердцем.

Мелькнула шальная мысль – сжечь все к драконьей прабабушке. Он отмахнулся от нее – уж очень пламя внутри его тысячелетней души приятно грело, наполняя новыми мыслями.

Дракон подхватил Хорошую Девочку на руки и впервые спросил ее имя.

– Зови меня Радость, – ответила она, глядя ему в глаза тем самым серьезным взглядом, которым обычно мама Дракона смотрела на него после школы.

Продолжая пристально смотреть друг другу в глаза, они кружились в воздухе, растворяясь в новых ощущениях и блаженном отсутствии мыслей.

* * *

Замок торжествовал. Хозяин остепенился, засиял чешуей, восстановив физическую форму, не шаркая больше при ходьбе пузиком об пол.

Хорошая Девочка поднималась по утрам рано и успевала сделать замок счастливым к пробуждению Дракона. Несмотря на то что дурное расположение духа по утрам – признак королевской генетики, ему ничего другого не оставалось, как глупо улыбаться и сыпать триста круассанов в бочку с крепким латте.

Сложно сказать, что явилось спусковым механизмом для дальнейшего развития событий, но в то утро Радость выбежала из замка затемно и, заслушавшись соловьев в дальнем лесу, не вернулась к завтраку. Дракон глупо поулыбался с полчаса и полетел ее искать. Не найдя, вернулся обратно, бесцельно побродил по замку и случайно заглянул в темнеющий проход в нижний подвал. Сверкнула синеватая искра на секунду, и он на автомате спустился в знакомый погреб – навестить подружку.

Вскрикнули испуганно ржавые петли:

– Ой, что же будет!

Дракон обернулся через плечо, прижался широкой грудью к полу, ощерившись, прошипел:

– Тихо, я на тридцать секунд… я тридцать капель. Тридцать пять…

Радость сразу поняла, что что-то изменилось. Строй серых облаков шел маршем, удлиняя тени предметов на земле и скрывая свет солнца. Вороны закружились над башнями, трубадуры пустились в долгий путь по направлению к замку.

Она бежала, задыхаясь, не оглядываясь, но когда вошла в замок, уже было поздно. Расталкивая многочисленных гостей, бросилась к подвалу.

Дракон полусидел, привалившись спиною к каменной стене замка, обнимая подружку: раскрасневшаяся морда с мутным взглядом.

– Милая… ик… Я искал тебя…

Она не могла поверить своим глазам. Смотрела на него молча, без укоризны, без осуждения. Так смотрят на набедокуривших детей, на дурачков деревенских.

Глаза Дракона слипались, он с трудом поднимал сонные веки.

– Как же мне повезло с тобой, Радость… Ты-то за что так попала? Как же ты так ошиблась? – спросил он и уронил голову на грудь.

Глубоко вздохнув, она накинула на него мешковину, что валялась в углу, и вышла из подвала.

Жители замка уже стояли у выхода.

– Я вернусь, – пообещала она. – Постарайтесь избавиться от гостей.

– А когда вернешься? – спросил самый маленький поваренок.

– Когда прольется последняя капля надежды.

– А где мы ее возьмем?

– Она есть всегда, но появляется в самый последний момент.

* * *

Дни тянулись невыносимо долго. Зарядил нескончаемый мелкий серый дождь, стены замка напитались водой и потемнели.

Дракон просыпался от слабого толчка внутри сердца и медленно осознавал, что что-то потерял. Искал одним лишь взглядом потерянное – и снова прикладывался к своей бесконечной подружке.

Жители замка забросили свои дела и бесцельно бродили по многочисленным комнатам, кидая растерянные взгляды в окна. Но никто не приходил.

Настал день, когда Дракон не открыл глаза, не оживил себя тридцатью волшебными каплями. Он медленно, сантиметр за сантиметром, превращался в серый тусклый камень.

Замок застыл, и только счетовод остался сидеть в библиотеке, перечитывая многочисленные книги и разбирая приходящие по привычке письма: приглашения на фуршеты и балы, презентации и театральные постановки.

Когда и счетовод решил покинуть замок, он аккуратно сложил свои счеты и книги и в последний раз спустился в подвал. С жалостью посмотрел на окаменевшего, как статуя, Дракона. Из глаз счетовода вытекла незаметная скупая слезинка и медленно сползла вниз. Казалось, она падает целую вечность, но в итоге упала на каменную макушку замершего исполина.

Веки Дракона дрогнули, и он вздохнул. Трещины покрыли каменную оболочку. Дракон, резко расправив крылья, протяжно рявкнул утробным глубоким рыком, вскочил на ноги:

– Танцы!.. Музыка!.. Который год?!

От неожиданности счетовод, попятившись, оступился и упал на пол.

– Так нет никого, вы окаменеть изволили…

– Не впервой же…

– На моем веку – впервой, ваше драконство.

– Есть хочу.

Дракон опрометью бросился на кухню.

– А-а, – яростно вращая глазами, прошипел он, – нет ничего! Не страшно, зови всех обратно, жалованье за время моего сна заплатить. Я свежатинки охотой добуду! – и вылетел, выбив раму с витражным стеклом, в окно.

Так бывало уже много раз: после смерти окаменения он возрождался сильным и молодым, готовым к новым свершениям и буйным вечеринкам.

Голод разрывал его внутренности на части. Вдали он увидел убегающую молодую лань. Решил не опалять пламенем, побыть животным и резко спикировал к своей жертве. За секунду до того, чтобы схватить крепкими когтями нежное тело, стряхнул морок, сфокусировал взгляд: раскрыв объятия, перед ним стояла Радость.

Хорошая Девочка не показывала, насколько ей страшно. Она почувствовала, что последняя капля надежды пролита. И вернулась.

– Неси меня домой! – скомандовала она.

Уже через мгновение очаг горел в главной зале; вернулись все, от самого маленького поваренка.

Дракон наелся до отвала и, довольно вздохнув, сказал:

– Долго эта чертова повитуха плетется, слетаю за ней завтра…

Радость лишь манерно закатила глаза.

Вскоре замок наполнился детским смехом и хлопаньем крошечных чешуйчатых крылышек.

А счетовод, незаметно подсев к Хорошей Девочке, спросил самым тихим шепотом, на который был способен:

– Он же снова может все это повторить? Как ты решилась вернуться?

Она медленно повернула свое лицо к нему и так же тихо, но очень твердо ответила:

– Если любишь Дракона, будь готова, что рано или поздно он тебя съест.