Научный редактор:

доктор филологических наук, доцент Н. С. Цветова (СПбГУ)

Рецензенты:

доктор филологических наук, профессор А. В. Полонский (НИУ БелГУ)

кандидат филологических наук, доцент Л. П. Саенкова (БГУ)

© А. А. Самсонова, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

Введение

Российский арт-медиадискурс – представленный разножанровыми медиатекстами, сложноорганизованный, постоянно эволюционирующий гипертекст, неуклонно привлекающий к себе внимание исследователей. Причин активного исследовательского интереса несколько. Основные: усиление вовлеченности арт-журналистики в самые разные сферы публичной коммуникации, политизация дискурса, его медиатизация и технологизация^[1].

Современный аналитический подход к журналистскому арт-дискурсу заявлен в работах исследователей из Казанского государственного университета, которые предлагают размышлять над объемом арт-дискурса, фиксируют трансформацию журналистской профессии «от художественной критики к продюсированию», эволюцию вторичных журналистских арт-жанров под влиянием интернет-пространства и новых медиа^[2]. Примерно в том же направлении работали участники Международной научно-практической конференции «Арт-журналистика в цифровую эпоху: реалии и прогнозы», организованной Московским государственным институтом музыки им. Шнитке (2018). Кроме того, складываются исследовательские коллективы, занимающиеся проблемами менеджмента в сфере культуры и искусства как многоуровневого процесса самоорганизации и самореализации творческой личности из сферы искусства^[3].

Филологическое осмысление журналистских произведений, посвященных искусству, началось в Московском государственном университете в 1970-е годы, когда было опубликовано учебно-методическое пособие Н. С. Гараниной «Стиль русской театральной критики», в котором театральная критика рассматривалась как «область публицистики»^[4]. Продолжатели этого направления – Н. И. Клушина^[5], И. В. Анненкова^[6] и др.

Исследователи из Минского государственного лингвистического университета рассматривают журналистский арт-текст «как результат дискурсивной деятельности»: анализируют коммуникативные тактики, стратегии и речевые средства их вербализации, прагматически маркированные лексические и грамматические средства, способствующие достижению коммуникативных целей^[7]. Принципиально важным в описании предлагаемого к «культурному» медиатексту подхода является слово «результат».

На кафедре медиалингвистики СПбГУ арт-журналистские тексты анализируются в контексте досуговой журналистики и в свете интенциональной стилистики^[8], позволяющей исследовать процесс коммуникации, спровоцированный информационным сообщением о событии в мире искусства и культуры, как процесс формирования дискурса, состоящего из медиатекстов разной интенциональности. Ключевые речевые жанры рассматриваются как формы отклика на первичное информационное сообщение, актуализация которых подчиняется определенной логике и воплощается в соответствующей этой логике последовательности.

В современной журналистике сферы искусства обнаруживаются два почти самостоятельных направления: культурно-просветительская журналистика, наследующая национальную просветительскую традицию, обращенная к эстетическим и нравственным идеалам, и арт-журналистика, занимающаяся не только сбором и трансляцией информации о событиях, темах и тенденциях в развитии современного искусства, его формах и жанрах, но и «стимулированием потребительского интереса к арт-объектам, обладающим определенной материальной ценностью, к арт-событиям и персонам, производящим ценности, соответствующие релаксационному состоянию адресата или способным это состояние провоцировать»^[9].

Изменения, происходящие в медийнном арт-дискурсе, в значительной степени обусловлены сменой оценочной парадигмы, поскольку из двух ключевых функций СМИ – информационной и воздействующей – для арт-дискурса сегодня ведущей является вторая, а одним из основных средств реализации воздействующей функции журналистики является оценка. Оценивание – неотъемлемая часть творческой деятельности журналиста. Это обусловлено установкой современных медиа на формирование аксиологических представлений массовой аудитории и намерением автора медиатекста зафиксировать собственную позицию. Непременная особенность журналистского арт-текста – эстетическая оценочность. Именно установка на формирование и выражение эстетической оценки в значительной степени определяет стремление автора медиатекста анализировать спорные позиции, осознание им необходимости трансляции своего отношения к актуальным арт-объектам, к разным точкам зрения, к проблемам, определяющим содержание речи/текста. Все эти обстоятельства диктуют зависимость эволюции современного медийного дискурса искусства от смены оценочной парадигмы.

Мы основываемся на медиалингвистическом подходе к арт-медиадискурсу. В основе созданного аналитического алгоритма – лингвистическое представление о категории оценочности, базовые идеи интенциональной стилистики и лингвопраксиологии. С помощью интенционально-стилистического анализа, лингвопраксиологического анализа, моделирования с целью экспликации речевых жанров, а также авторской методики анализа феноменологических характеристик процесса оценивания произведения искусства современный российский арт-медиадискурс представлен нами как динамичный процесс, развивающийся по собственным законам и оперирующий специфическим набором композиционно-речевых жанровых моделей.

Глава 1
Оценивание в арт-медиадискурсе: основные положения

Многие исследователи, изучающие функционирование оценки, не различают процесс оценки (оценивание) и результат оценки (оценку как таковую), отождествляют их. На наш взгляд, при всей близости эти понятия нуждаются в разграничении, которое должно осуществляться по двум направлениям: с одной стороны, необходимо отделить содержание понятия «ценность» от понятий оценки, развести представления об оценке и процессе оценивания, с другой стороны – в границах теории оценки необходимо достичь понимания феноменальности эстетического оценивания в профессиональной деятельности журналиста.

Решение этих задач представляется принципиально важным для науки о журналистике в целом и для медиалингвистики как составной части этой науки. Динамическая, процессуальная категория оценивания характеризует арт-разновидность журналистской деятельности в ходе ее осуществления, обладает высоким объяснительным потенциалом. Изучение категории оценивания позволяет приблизиться к постижению специфики дискурса, поскольку дает возможность выявить не только стилистические особенности текстов, но и синтагматические межтекстовые связи.

1.1. Феномен оценивания в свете гуманитарной науки

Категория оценки изучается в философии на протяжении многих веков. Первопроходцами в этом исследовании выступили античные философы. Оценка рассматривалась ими всесторонне, но прежде всего как предмет этики, включавшей в себя нравственные ценности и модели поведения в обществе. Так, представления Сократа об отождествлении добродетели и знания можно назвать «морализирующим интеллектуализмом», а в идеях Платона можно выделить приоритет созерцательно-духовной деятельности, хотя его последователи, неоплатоники, утверждали преимущество нравственности^[10].

В противовес Платону, предполагавшему существование идеального блага – первопричины и конечной цели всех благ, Аристотель полагал, что существует множество разнородных категорий, которые можно было бы подвести под концепт добра. Эта множественность, по Аристотелю, определяется как разными намерениями людей в своей деятельности, так и индивидуальным характером требований, предъявляемых человеком к своей жизни. Уже Аристотель выделяет лингвистический аспект аксиологии: он первым отмечает, что оценочные слова отличаются от дескриптивных.

В Средневековье в результате переоценки ценностей, вызванной установлением приоритета веры над разумом, старая этика сменилась новой. Однако несмотря на то, что религиозное сознание является формой ценностного сознания, т. к. буквально пронизано представлениями о хорошем и плохом, средневековая философия не разработала оценочно-ценностную проблематику системно, оставив только разрозненные высказывания о разных видах ценностей, но не вникая в их природу. Это обуславливается представлением о единстве подлинной ценности – Бога, для которой все остальные ценности – эстетические, нравственные, политические – являются только эманациями, т. е. низшими, менее совершенными проявлениями. Естественно и вполне логично в средневековой философии теорию оценки заменяла теология.

Следующая ступень в становлении теории оценки и аксиологии – эпоха Ренессанса, олицетворявшая переворот в ценностном видении мира (от божественного к человеческому). Идею «поворота к человеку» высказывает Франческо Петрарка, полагавший, что истинные богатства содержатся в душе человека. Так он пишет в трактате «О средствах против превратностей судьбы»: «Цени только то, что никто не вырвет у тебя – мудрость и добродетель»^[11]. Вообще понятие добродетели выступает одним из ключевых у Ф. Петрарки, исследователя ценностной природы мира; именно к добродетели должны быть устремлены все старания человека, она не зависит от природы, ей не помеха ни болезни, ни положение в обществе. Для Ф. Петрарки ценным является только то, что является вечным, а цель человеческой жизни – подготовить себя к переходу в вечность.

Интенсивное развитие гуманитарной науки в интересующем нас аспекте обеспечили мыслители XVII века (Т. Гоббс, Б. Спиноза). Особый интерес к естественным наукам спровоцировал формирование отношения к человеку как к органической части вселенной, человеческое «я» сопоставлялось с окружающей действительностью через вызываемые внешним воздействием ощущения. Т. Гоббс отмечал субъективный и относительный характер оценки, которая находится в зависимости от желания и отвращения: «.. так как для различных людей предметами влечения и отвращения являются различные вещи, то должно существовать много вещей, которые для одних благо, а для других – зло; так, для наших врагов зло то, что для нас благо. Добро и зло, следовательно, относительны; они зависят от того, кто имеет по отношению к данной вещи влечение или отвращение»^[12]. По Гоббсу, оценка зависит от внутреннего мира человека, его чувств и эмоций.

К позиции разума в изучении категории оценки перешел И. Кант. Он заменяет принцип ощущений и чувств принципом морали. Его концепция долженствования отвергает желания и ощущения как мерило оценки: «.познай самого себя не по твоему физическому совершенству (по твоей пригодности или непригодности ко всякого рода угодным тебе или предписываемым тебе целям), а по моральному совершенству в отношении твоего долга – познай свое сердце: доброе ли оно или злое, чист ли источник твоих поступков или нет…»^[13]. Следовательно, в этическом учении И. Канта точкой отсчета добра и зла становится модальность долженствования. Мы можем отметить, что проблема оценивания исследовалась многими мыслителями, начиная с Античности, но только И. Кант сформулировал эту проблему: выделил сферы познания, ценности и оценки (соответствующие гносеологии, этике и эстетике) и обозначил, что абсолютная ценность – это философствование (поскольку имеет внутреннюю ценность и придает ценность всем другим ценностям).

Формально начало аксиологии как философской дисциплины связывают с появлением в середине XIXb. книги немецкого философа, психолога и физика Германа Лотце «Микрокосм». По Лотце, ценностное мировосприятие обуславливается неким «откровением», которое ощущает ценности и их взаимоотношения подобно тому, как рассудочное исследование познает вещи. Однако, несмотря на субъективную связь с чувственным познанием, ценности можно считать объективными: они общезначимы, обуславливаются оцениваемыми объектами. Г. Лотце, вслед за австрийским идеалистом Францем Брентано, различает «суждения» и оценки – если в суждении высказывается только содержание (так, высказывание «эта вещь – белая» только сообщает качество предмета, его признак – цвет), то в оценке отображается реакция субъекта на содержание (так, высказывание «эта вещь – хорошая» не сообщает конкретного признака, а выражает отношение говорящего к объекту оценивания)^[14]. Г. Лотце идет дальше Ф. Брентано и разграничивает понятие и мысль: понятие сообщает только объективный смысл предмета, мысль определяет его значимость и ценность^[15]. Мы можем увидеть предпосылку к выделению в самостоятельное научное понятие оценивания, которое, если бы мы руководствовались лишь теорией Лотце, представляло бы собой некий процесс формирования мысли.

Немецкий философ-идеалист Вильгельм Виндельбанд, ученик Г. Лотце, интерпретирует философию как науку об «общеобязательных ценностях». Ценности выступают в качестве абсолютных норм, которым подчиняются наше мышление, воля и эстетическое мировосприятие. Человеческая деятельность, по Виндельбанду, ценностно ориентирована в силу того, что в поступках реализуются оценки. Ценность всегда связана с субъектом, иными словами, она всегда находится «в глазах смотрящего», то есть непосредственно зависит от оценки. «Оценивание» и «оценка» у В. Виндельбанда синонимичны, и к тому же близки к понятию «ценность». Его ученик, Генрих Риккерт, пытался разграничить понятия «ценность» и «оценка», утверждая, что оценивать – значит высказывать похвалу или порицание. И Г. Риккерт, и В. Виндельбанд предполагали, что ценностная среда противопоставлена сущему, невозможно постичь ценности, просто включив их в реальность, поскольку целеполагающая воля возвышается над природными законами и ценностные значимости «даже не суть реальное»^[16]. Таким образом, ценности образуют специфический мир, а оценивание (восприятие вещей и явлений мира с позиции тех или иных ценностей) представляет собой особый вид человеческой деятельности, выражающий некоторый срез духовного освоения действительности.

Проблема ценностей осложнена множественностью интерпретаций самого понятия ценности. Так, с противоположными В. Виндельбанду и Г. Рикерту идеями выступают приверженцы так называемой объективистской аксиологии, ключевыми представителями которой можно выделить немецких философов М. Шелера и Н. Гартмана. По их мнению, ценности представляют собой онтологические явления, феномены бытия объективного мира. По Шелеру, существуют носители ценностей (или блага, т. е. сами вещи – материальная аксиология) и сами ценности (эйдосы, подобно платоновским: идеальные объекты, «подлинные качества»). Н. Гартман, последователь М. Шелера, развил идеи своего предшественника, предположив существование «сущего царства ценностей» расположенного вне сознания и постигаемого, как любой познавательный акт^[17].

Постклассическая философия подарила миру свой подход к аксиологии. Ключевым для нашего исследования здесь является немецкий философ Мартин Хайдеггер, выступивший с критикой классической аксиологии ввиду сложившегося «культа ценностей», «аксиологического идола». Как и Ницше, он стремится к «переоценке всех ценностей», но предлагает не заменить их, а «деаксилогизировать», «онтологизировать» философию и жизнь вообще. По Хайдеггеру, само понятие «ценность» является логически неверным: ценность определяется через благо, которое само является ценностью и т. д., что вводит нас в логические круги. Оценивание, по Хайдеггеру – всего лишь «субъективация», которая «оставляет сущему не быть, а – на правах объекта оценки – всего лишь считаться»^[18].

Теория Хайдеггера на протяжении десятилетий приобретала как сторонников, так и противников. Среди противников, например, русский философ Н. О. Лосский. Несмотря на то, что аксиология, как отмечают исследователи, никогда не была в числе приоритетных областей отечественной философии, отдельные мыслители задавались вопросами оценочно-ценностной проблематики. Н. О. Лосский в работе «Бытие и ценность», подвергая критике немецкие аксиологические теории, предлагает собственную ценностную модель аксиологического персонализма, в которой Бог есть высшая «самоценность» (бытие и ценность одновременно), источник всего остального ценностного мира. Бог не субъективен, но устремлен к «полноте бытия»^[19]. Сходные идеи, но с позиций нетеистического аксиологического персонализма отстаивал другой отечественный философ – М. М. Бахтин. В многообразии индивидов, по его мнению, существует множество «неповторимо ценных личных миров», и между ними не может возникнуть никакого противоречия: ценности реализуются только в поступках, в которых можно видеть сущностный диалог «я» и «другого»^[20].

В двадцатом веке учение об оценке развивалось с позиций прагматики: семантические теории сменились прагматическими концепциями, нацеленными на объяснение смысловой специфики оценки через цель речевого акта. Так, один из основоположников прагматического подхода к оценке Чарльз Стивенсон полагал, что оценка предназначена для воздействия на адресата, «заключённая в ней похвала не есть не адресованное выражение эмоции, она имеет своей целью вызвать у адресата определённое психологическое состояние, она отражает прагматический аспект знаковой ситуации»^[21].

Дальнейшее развитие прагматического подхода к оценке позволило выявить специфику оценочных высказываний в зависимости от коммуникативных ситуаций. По П. Ноуэлл-Смиту, оценочные слова «выражают вкусы и предпочтения, решение и выбор, они составляют ядро критических текстов, с их помощью производится квалификация и апробация знаний, умения и способностей, они составляют неотъемлемую часть советов, выговоров, предупреждений, убеждений, разубеждений, похвал, поощрений, осуждений, повышений по должности и дисквалификации. Во всех этих видах речевой деятельности прослеживается сложное переплетение оценочных значений»^[22].

Наконец, исследователи середины XX в. снова обратились к различию между дескриптивными и оценочными высказываниями, замеченному еще Аристотелем: оценочные значения, в отличие от описательных, не могут квалифицироваться как истинные или ложные в силу своей субъективности, собственного отношения человека к оцениваемому миру. Однако объективные свойства предмета также являются компонентами оценочного суждения: «оценочный подход к объекту налагается на познание его реальных свойств, отношений и функций»^[23]. Таким образом, исследование оценки неминуемо ведет к изучению ее коммуникативной природы.