© Полярная А. Ю., 2016

© Издательский дом «Сказочная дорога», оформление, 2016

* * *

В основу сюжета повести «Обдириха» положен реальный случай, но при создании литературного произведения он подвергся художественной обработке. Образы героев – собирательные. Имена некоторых из них могут совпадать с именам и реальных людей, но такие совпадения прошу считать чисто случайными.

Посвящаю повесть моим друзьям, разделяющим со мной любовь к Русскому Северу и способствовавшим выходу книги в свет.

Анастасия Полярная

В деревне никто не сходит с ума…

И. Бродский

Дорога причудливо извивалась, прокладывая себе путь среди скалистых, поросших лесом возвышенностей, называемых здесь горами. То устремляясь в крутой подъём, то неожиданно срываясь с кручи, она петляла на невообразимых нескончаемых поворотах, чуть ли не на девяносто градусов менявших направление.

По правде сказать, эту узкую грунтовую полосу песчаного цвета лишь условно можно было назвать дорогой: она сплошь состояла из ям и рытвин, неожиданных россыпей камней и имела, помимо многочисленных «слепых» поворотов, непредсказуемый уклон и «неправильный» профиль.

Старенький пазик трясло и подбрасывало. Всякий раз при подъёме в гору – а по мере продвижения подъёмы встречались всё чаще и чаще – он наполнялся пылью, от чего становилось трудно дышать и щекотало в носу. Водитель, худощавый мужчина лет сорока, с сероватым от пыли лицом, гнал автобус, даже не притормаживая на поворотах и не расставаясь с зажатой в зубах беломориной. При очередном спуске автобус качнулся, сотрясаясь всем своим корпусом, передняя дверь с грохотом распахнулась, и приземистая старушка в ярком гарусном платке и серой кофте тут же подхватила стоявший на полу пестерь^[1].

– Да что ж это деятця-то, Господи!.. Погоди, Володь… Ты б потише-то ехал! Мне выходить-то скоро. Всю ягоду мне растрясёшь, – запричитала она.

– Эх, дороги у нас такие, баба Марья, – лениво отозвался водитель, нехотя вытащив изо рта размякшую папироску.

Временами сквозь мелколесье блестела речка. Играя на солнце весёлыми бликами, она оживляла пейзаж. Казалось, что дорога и река иногда бежали наперегонки, соперничая друг с другом; когда же становилось труднее и опаснее, речка будто бы помогала преодолевать этот нелёгкий путь. Ландшафт вокруг тоже менялся: дорога сужалась, местами становилось холмистее; даже пригорки, образованные по обеим её сторонам, нарастали, становились насыщеннее и разнообразнее по цвету: красные глинозёмы переходили в белёсый песок, сквозь который пробивалась яркая зелень. Могучие сосны и ели, покрывавшие карстовые холмы, казалось, задевали вершинами небо.

Укачиваемый дорогой Костя обхватил руками стоявшую на коленях походную сумку и впал в лёгкую дрёму. Сперва он пытался следить за дорогой. Проносившиеся за окном пейзажи привлекали его. Но, почувствовав несколько любопытных взглядов, юноша смутился: ему казалось, будто все понимают, что он не местный, но он не мог определить, что его выдаёт.

Пассажиров в автобусе было немного. На передних сиденьях разместились двое парней в заношенных спортивных костюмах. Один из них, несмотря на июльскую жару, сидел в вязаной спортивной шапочке, натянутой на голову по самые уши. Парни переговаривались с водителем, шутя и балагуря.

Рядом с Костей сидела полная, ещё не старая простоволосая женщина в очках, одетая в синий плащ моды времён семидесятых, но неплохо сохранившийся. Она, не отрываясь, смотрела в окно. Напротив расположился сухонький старичок табачного цвета с как будто бы вырезанным из дерева лицом. По соседству с ним ехала худощавая пожилая женщина с собранными в хвост седыми волосами. Позади – ещё несколько стариков и старушек.

Иногда автобус останавливался, выпуская редких пассажиров; кое-кто входил, кряхтя и чертыхаясь, затаскивая тяжёлую поклажу.

Приподняв голову, Костя вновь откинулся на трясущееся сиденье, обтянутое чёрным дерматином; как ни влёк его северный пейзаж, почему-то непреодолимо клонило в сон.

Строить планы на лето Костя начал ещё задолго до окончания своего первого учебного года в университете. Ему хотелось забраться куда-нибудь подальше от цивилизации. «Неужели жизнь исчерпывается вот этим?» – размышлял он о неизбежных достижениях современного мира, окружавших его повсюду, ощущая себя глубоко обманутым. Однажды ему в руки попался томик Фёдора Абрамова, и, зачитавшись рассказами северного писателя, московский студент почувствовал непреодолимое желание побывать в этих краях. «Интересно, как там сейчас живут люди? Что изменилось с тех времён?» – думал он. Эти вопросы не давали ему покоя; загадочный Русский Север поманил его со страниц рассказов Абрамова, и как только сессия была сдана, юноша со спокойной совестью взял билет до Архангельска.

…Неожиданно автобус тряхнуло так, что бабкин пестерь подскочил, упал на пол и раскрылся, из него посыпались крупные спелые ягоды. Костя смотрел на них и не мог понять, что это за ягоды: они были ему незнакомы. Не сбавляя скорости, автобус летел, подхваченный дорогой, словно корабль по волнам: то поднимаясь в гору, то спускаясь вниз, при этом раскачиваясь из стороны в сторону и опасно наклоняясь на поворотах. Ещё чуть-чуть – и может произойти непоправимое, но автобус в решающий момент выруливал на крутых виражах, удерживая равновесие; виртуозно вписывался в повороты, преодолевал узкие серпантины и рискованные спуски. Казалось, что похожий на гигантского дрозда водитель над ним невластен: автобус движется, ведомый какой-то другой, невидимой силой… По пути почему-то не попадалось ни единой машины.

Вдруг на одном шатком деревянном мостике пазик подпрыгнул, послышался глухой удар, будто у него что-то отвалилось. Водитель, не обращая внимания, поехал дальше.

– Володя, останови! Деталь какую-то обронили! Кажись, колесо запасное! – крикнула бабка в гарусном платке.

А «табачный» старичок чему-то усмехнулся.

– А, ладно, – лениво махнул рукой водитель, – дадут другое на автобазе, – и затянул песню.

Костя взглянул на него и понял, что шофёр просто не может остановиться: автобус его не слушается!..

– А е-са-у-у-л догадлив бы-ыл!.. – горланил водила, лихо обгоняя несущийся уазик: это была первая встретившаяся попутка.

Картина природы вновь стала меняться. Дорога вилась между красно-белыми скалистыми породами, образующими естественный коридор. Она ещё больше сужалась и, казалось, вставала на дыбы на очередном подъёме. Автобус на удивление легко взлетал по ней. С высоты открывался потрясающий вид: синела река Пинега с песчаными косами; на фоне небесной панорамы виднелись далёкие заречные деревни, а у подножия, как на ладони, – острые верхушки елей и извилистая лента дороги. Косте хотелось, чтобы автобус на мгновение остановился, позволив ему зафиксировать изумительный пейзаж в памяти, но этого не произошло: не замедляя хода, он нёсся к обрыву и, словно отчаянный лыжник, ринулся вниз. Под горой показался очередной узкий мостик, а навстречу бежал разогнавшийся лесовоз…

– Про-па-дёт, – он го-во-рил, – тво-я буй-на го-лова! Ой, да про-па-дёт…

– Ну тормози же, баран!.. Неужели?!..

Бабка в гарусном платке охнула и выпустила пестерь, а «табачный» мужичок вскочил, раскинув загорелые коричневые руки словно ветви старого дерева. На одной из них Костя заметил причудливый след выжженной татуировки, напоминающий какой-то до боли знакомый символ…

Автобус оторвался от земли, раздался удар и звон стёкол; юношу подбросило, как на трамплине, он полетел головой вперёд и почувствовал, что проваливается в тёмную бездну… Очнулся он, услышав доносившиеся сквозь шум мотора голоса.

– Сосед-то наш, Николаич, всю машину разгрохал! Ремонту не подлежит. Хорошо ещё сам цел остался!

– Там постоянно кто-нибудь разбивается.

– И все одно и то же говорят…

– Близ деревни Шардонемь, – кто-то громко произнёс название, и Костя, окончательно приходя в себя, открыл глаза.

…За окошком проплывали лесистые холмы. «Табачного» старичка уже в автобусе не было; его соседка, повернувшись к сидевшим впереди парням, участвовала в общем разговоре.

– Тогда темнело ведь рано по осени. Он мне сам рассказывал: ехал, ехал, – всё спокойно, а у этой деревни вдруг что-то чёрное, как плащ, или птица с огромными крыльями, на лобовое стекло бросилось!.. Он сделать не может ничего: машина – набок на всём ходу!.. – оживлённо говорил парень в вязаной шапочке, стараясь перекричать дорожный шум.

– Там очень часто такое случается, – вступила в разговор Костина соседка. – С нашей деревни мужик рассказывал: ехал раз, и тоже что-то ему возле Шардонеми померещилось, будто кто-то стоит на дороге. Остановился, выходит, – никого. Сел в машину, а за ним будто кто гонится… Чудом, сказал, не влетел никуда. И больше за руль не садится. То ли место это такое несчастливое, то ли дух там какой-то лесной на шофёров охотится… Надо бы освятить тот участок.

– Ты про Ефимыча? – уточнила придерживавшая пестерь бабка.

– О нём, о нём, – закивала женщина.

– Захар Ефимыч-то ведь и странным стал после этого, – вставила старушка с хвостом.

– Так и есть, Петровна, – поддакнула бабка.

Её пестерь стоял на прежнем месте, аккуратно завязанный, будто и не падал. Водитель молчаливо держал руль и дымил беломориной. «Неужели мне всё приснилось?» – подумал Костя, и его взгляд упал на единственную раздавленную ягоду. «Непонятно», – удивился он и снова задремал.

* * *

Автобус вдруг вырулил круто вправо, фыркнул и резко затормозил на песчаном пятачке, окружённом соснами.

– Ну что?.. Пора выходить – Веркола! – радостно объявил водила.

– Спасибо, спасибо, Володя, – повторяла бабка, приноравливаясь к пестерю.

– Погоди, подмогну! – крикнул водила.

– Да я уж попривыкла, Володечка. Ты вон лучше Петровне пособи: у неё там потяжелее будет, – отозвалась старушка.

Костя взял у неё пестерь, а водитель тем временем, выскочив из автобуса, принялся помогать соседке «табачного» старичка вынести здоровенную сумку.

– Что везёшь-то, Петровна? Кабыть не кирпичи? – протянул он, обнажая коричневые пеньки зубов.

– Да всё по мелочи, Володя. Я ж в Карпогоры ездила. У нас ведь не купить ничего, сам, поди, знаешь, – выпалила она скороговоркой.

– Ну, Пахом, другорядь когда? – спросил водила у сутулого мужичка, отвернувшись от запасливой старушонки.

– А ты, парень, чей будешь? – услышал Костя.

На него пристально смотрела бабка, хозяйка пестеря.

– Так… погостить приехал, – помедлив, ответил он.

– К родным, чай, приехал? – уточнила Петровна.

– Да нет, так…

Старушки удивлённо уставились на паренька.

– К кому приехал-то, сынок? Я здесь всех знаю, – продолжала расспрашивать неугомонная бабка, не сводя с него любопытных глаз.

– Подай-ка ей, молодой человек, пестерь, – пришла на выручку женщина в очках, сидевшая рядом с ним в автобусе.

– А какая у вас ягода? – поинтересовался Костя, подавая пестерь.

– Как какая? Морошка, – в один голос ответили женщины.

– Морошки, что ль, не видал никогда? – удивилась Петровна, от чего Костя ещё больше смутился.

– А всё же к кому ты приехал, я не поняла? – не унималась любопытная бабка.

– Просто так, ни к кому. Посмотреть я приехал деревню.

– Чиво смотреть? У нас и смотреть здесь-то нецево…

Брови бабки поползли вверх, а глаза округлились.

– Да отступись ты от него, Фоминична! – крикнул хрипловато водитель автобуса. – Есть у нас что повидать. Есть! И музей у нас здесь великолепный, и монастырь заодно посмотрит. Только вот ночевать где собрался, милок?

Костя посмотрел на водителя.

– Сам не знаю. Здесь есть гостиница?

– Гостиницы нет, – сказала его бывшая соседка.

– Была, так закрыли лет как с десять. Всё им бы позакрывать!.. Раньше ферма была, скотобаза… А счас – всё развалили… Живём-то благодаря музею, да так – кто чем… Кто калымит, кто хозяйством спасается, – сплюнув, махнул рукой водитель. – Ты, парень, вот чего: иди вверх туда, в сторону угора, – там Абрамовское печище^[2] есть: увидишь, старинный дом стоит, ему лет двести уже. Ну, не двести – сто пятьдесят будет, с конём деревянным. Вот туда постучись, там женщина живёт, у нас здесь, в музее, работает. Авось пустит, гляди… Добрая она: всех пускает переночевать-то… – И, немного помолчав, добавил: – Фёдора Абрамова, писателя, нашего земляка, знаешь небось? Так это его родственники.

Костя пожал руку водителю, вскинул на плечо сумку и бодро зашагал по безлюдной деревенской улице, поднимавшейся в угор, темнеющий на фоне розового заката. Бабы по-прежнему стояли у автобуса, удивлённо смотрели ему вслед и судачили.

– Пусть поездит. Молодой ещё. Пусть повидает, – задумчиво сказал водитель.

Бабы не спешили расходиться. Они ещё что-то обсуждали, но Костя давно их не слышал. Он быстро шёл по дороге, успевая замечать неяркую красоту здешних мест. Стояла белая ночь; в её прозрачном свете к природным цветам примешивалась сиреневая дымка.

Проступавшие сквозь лёгкий туман старинные силуэты деревянных домов, амбаров, бань отдавали лёгкой синевой и рождали ощущение призрачности…

Разлившееся в поднебесье малиновое марево заката висело над дорогой.

«Дом с деревянным конём… Где он?.. А если не пустят?» – думал юноша.

В воздухе стоял назойливый звон комаров, слетавшихся тучами. Комары беспрестанно кусали Костю. Он устал от них отбиваться и делал это почти автоматически. Временами ему казалось, что он к ним почти привык. Мысли его были заняты поиском дома с конём.

«А если не удастся решить вопрос с ночлегом, – расстелю куртку под ближайшим амбаром, лягу и усну, – решил парень. – Вот только эти комары, проклятые комары!»

Свет в некоторых домах ещё горел. Костя уже присматривал, где бы ему расположиться, как вдруг заметил лежащие на земле этюдники.

«Ура! Здесь братья-художники. Значит, ночлег и горячий чай обеспечены, а может, у них найдётся даже средство от комаров».

Забора не было.

Костя поднял голову. Старинный бревенчатый дом с резным изящным конём на крыше гордо и величаво возвышался на фоне светлого, но плотного, словно «мастихинового»^[3]