Для одной страны ты – разведчик, для другой – шпион. Осталось понять, где твоё сердце и истинная Родина.

Предисловие

Дорогой читатель, эта повесть написана на основе биографии прадеда моего любимого мужа. Ван Ин Зун был незаурядной личностью, свободно говорил на нескольких языках, по происхождению был китайцем, но работал на Российскую Империю и СССР. Семья бережно хранит вещи, связанные с Ван Ин Зуном. Я соединила вместе исторические факты, семейные истории, добавила каплю воображение и записала эту историю как легенду, так как легенда – это и есть приукрашенная фантазией реальность.

Глава I. Ван Пей Сен.

1968 год. Советско-китайская граница в районе озера Хасан.

Крепко сложенный двадцатилетний метис Слава не в первый раз переходил границу с Китаем. Его восточная внешность, знание языка и китайская одежда позволяли в случае обнаружения сделать вид, что он заблудился. Слава шёл с задания, он нашёл на кукурузном поле тело пропавшего неделей ранее офицера-разведчика. Точная информация о гибели нужна не только командиру, но и семье погибшего.

Заслышав приближение китайского патруля, Слава с кошачьей ловкостью залез на старую липу. В июле липа стояла пёстрая, как будто в камуфляже: ярко-зелёный лист перемежался с жёлтыми семенами. С этого дерева хорошо было видно и вспаханную пограничную полосу и приближающихся китайских пограничников.

С обратной стороны липы было большое дупло, судя по его содержимому, там зимовал гималайский медведь, а может и парочка. Скомкав шерсть из дупла, Слава выкинул её в сторону кустов, а сам как можно плотнее вжался в древесную полость.

Служебная собака почуяла запах медведя и облаяла кусты. Лазутчик улыбнулся, проводил патруль глазами.

Парень спокойно слез с дерева, пошёл к контрольной полосе, но на пути были кусты со спелой малиной, а Слава был голоден, и ему хотелось пить. Две горсти ягод спасли бы его положение. Слава соблазнился. Какая же сладкая ягода!

Неожиданно он услышал треск и чавканье. Раздвинув стебли малины, Слава увидел бурого медведя, который наслаждался ягодой с не меньшим удовольствием, чем человек. «Значит, собака почуяла не только запах шерсти», – подумал парень.

Не оглядываясь, Слава сделал три аккуратных шага назад, резкая боль пронзила его левую ногу, Слава вскрикнул и упал.

Медведь, встревоженный криком раненого, ринулся через кусты. Парень повернул голову и увидел старого китайца в маскировочной одежде.

– Чжэньбао дао нельзя, привет бабке Нине от брата,– сказал китаец с акцентом, развернулся и ушёл через малинник.

У Славы было повреждено сухожилие, он подобрал сухой сук и поковылял через вспаханную полосу. К счастью, его уже встречали на советской стороне.

Нина всегда была образцовой хозяйкой. Вот и сегодня она затеяла китайские пирожки на пару. Рецепт она помнила ещё с далёкого китайского детства, вот только пекинской капусты в советском магазине «Овощи и фрукты» не продавали. Нина заменяла её белокочанной.

Квартира у Нины была обычной хрущёвкой, полученной ею по праву жены репрессированного. Но получить жилые метры удалось не сразу. Квартиру дали только после письма Климу Ворошилову, которое скинула в почтовый ящик в самой Москве проводница поезда. Проводницу Нина, конечно же, заранее отблагодарила подарком. Письма, отправленные до этого Ниной из Хабаровска, до Ворошилова не доходили.

Прихожая и кухня в хрущёвках находятся рядом, поэтому, когда Нина услышала слова популярной песни «Над Амуром тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят», она уже не сомневалась. Это приехал её внук.

Парень, стараясь не хромать, зашёл на кухню.

– Привет, баб!

– Славик, привет, вот это да! В отпуск или командировку?

Взгляд Нины уловил хромату внука.

– После госпиталя отпуск дали, не удачно упал. Мне предлагали дальше служить на острове поближе к Хабаровску, но не получилось, на реабилитацию посылают. О, баодзи!

Слава придвинул к себе тарелку с готовыми паровыми пирожками, смачно надкусил верхний пирожок.

– Вкусно. Соскучился по твоей еде. Баб, а тебе китайский брат привет передавал.

Нина поменялась в лице и уронила готовый баодзи обратно в пароварку.

– Какой брат?! Он давно умер.

– Да живой он, я его три месяца назад видел… Ну, или не его. А почему раньше о нем не рассказывала? Меня по службе проверяли, никаких вопросов не задавали. А я в детстве заветный чемоданчик с иероглифами на замке у тебя видел.

– Раньше нельзя было рассказывать,– уверенно сказала пришедшая в себя Нина.

– А сейчас?

– И сейчас нельзя… Ладно.

Нина помыла руки, села напротив Славы и начала свой рассказ:

– Мы с Ли из богатой семьи, отец на приисках на Желтуге хорошо заработал, многие там спились, проигрались, но он сумел сохранить заработанное. А потом иностранцы стали Циндао строить, отец там двухэтажный дом купил. Помню, мне лет шесть было, нашли с братом шляпу, английский цилиндр. Ли наполнил его помоями и скинул со второго этажа на прохожих. В даосского монаха и послушника-подростка попал, так я впервые Вана и увидела. Досталось же тогда Ли от отца,– Нина покачала головой.

Циндао в наши дни – это огромный мегаполис на берегу Жёлтого моря провинции Щаньдун. В Циндао расположены филиалы крупнейших банков и представительства фирм «Hisense», «Haier», кинематографический центр страны – китайский Голливуд.

В сорока километрах от него расположена гора Ляошань, на её южном склоне находится древний даосский монастырь Тайцин, в котором хранится указ Чингисхана (Тэмучжина) о защите даосизма. В конце девятнадцатого века немцы оккупировали эту территорию и заложили военный порт. Так из портовой деревеньки Циндао превратился в город.

Здесь, в Циндао, и прошло детство наших героев.

1897 год. Деревня Си-Фан, 6 км от Циндао.

Крестьянская лачуга отца Вана, на наш взгляд, напоминала скорее сарай, чем дом. Низкая соломенная крыша, тонкие деревянные стены, приземистый столик, лежанка. Хозяин находился в доме, когда в дверь постучали. На пороге стоял даосский монах лет пятидесяти и худенький подросток.

– Приветствую тебя, учитель, – поздоровался крестьянин.

– Благоденствие дому твоему! Вот, привёл твоего сына, чтобы он мог учиться в Немецкой железнодорожной школе в Циндао. Ван Пей Сен очень способный! – нахваливал мальчика монах.

– Но, учитель! Я отдал сына в монастырь на Ляошань, когда мать его умерла, мне нечем его кормить! В этом году снова неурожай.

– У каждого свой путь… Все в детстве учат «Троесловие», разве ты сам забыл: «Вырастить без обучения – Это вина отца. Учить без строгости – Это леность учителя».  Ван уже выучил три языка и два китайских наречия. Тайцин берет все расходы по обучению Вана.

Отец посмотрел на сына и подумал, что мальчик подрос и скорее помощник, чем обуза, да и на старости будет, кому позаботиться. Хозяин лачуги и мальчик поклонились монаху, и тот пошёл обратно на гору Ляошань, во Дворец Великой Чистоты.

В обычной китайской школе с классическим конфуцианским образованием были многоуровневые экзамены. Обеспеченные родители отдавали своих отпрысков в модную немецкую школу, полагая, что там любимому чаду будет легче.

Сынки богатых родителей любили пошутить над скромными учениками, привязывая кончик косы к лавке, но Ван как послушник монастыря Ван был выбрит наголо. Главным заводилой в классе был Ли Минжи Ланг, сын недавно разбогатевшего китайца.

Один раз Ван встал для ответа учителю, а Ли незаметно подложил на сиденье Вана три ореха рогульника, водяного чёртика. Ученик сел на колючий чилим, но не подал виду. Его натренированные мышцы ягодиц и умение втягивать яички в промежность выдержали это испытание до конца урока. Когда школьный учитель разрешил идти на перерыв, Ван спокойно встал, собрал в ладонь орехи и вышел во двор школы. Ван расколол камнем орехи и предложил их шутнику: «Угощайся!». Все стоящие рядом юноши засмеялись. Этот случай заставил одноклассников относиться к Вану с уважением.

Ван стал лучшим учеником в классе, но самообразование дало мальчику не меньше учителей немецкой школы. После уроков Ван часто приходил в порт. Город разрастался, немцы строили большой пивоваренный завод, прокладывали железную дорогу, порт был сердцем города.

В один из таких дней Ван сидел недалеко от британского судна и слушал речь матросов, повторяя за ними английские фразы, пока матросы не ушли с причала.

На причале лежали бревна, рельсы, уголь, бочки, шныряли чайки. Поблизости от английского судна корейские рыбаки играли в длинные карты. Ван прислушался к ним. Мимо корейцев в сторону Вана пробежала тощая рыжая собака, один из игроков бросился за ней. Собака ловко обежала кучу с углем и спряталась в штабеле из бочек. Бегущий кореец, пытающийся схватить собаку, завалился в уголь и эмоционально выругался.

Ван проговорил ругательство, рассмеялся, он уже немного понимал по-корейски. Ван попытался найти взглядом собаку, но вместо собаки уткнулся глазами в интересное для подростка действие: между рядов с бочками матрос-европеец нагнул портовую проститутку. Сверху чайка-ханжа громко возмущалась действием этой парочки.

По трапу английского судна спустился чопорно одетый европеец, окликнул Вана. Носильщик-кули Ван Пей Сен взял чемодан и пошёл за иностранцем, который думал, что платит парнишке только деньгами. Носильщик же не меньше денег ценил знания.

В 1898 году в провинции Шаньдун начались первые восстания китайцев против оккупации. Уже на следующий год в Китае началось массовое выступление беднейших слоёв против иностранцев. Поводом к нему послужила сильная засуха. «Дождь не идёт потому, что христианские церкви заслонили небо. Если иностранцы не будут уничтожены – дождь не пойдёт. Железные дороги, грохочущие огненные телеги (паровозы) беспокоят дракона земли», – с такими лозунгами и песнями выходили на улицы сотни тысяч повстанцев, на флаге которых был нарисован кулак. Это было Ихэтуаньское или Боксёрское восстание.

Ван отрешённо брёл по улице. Сегодня он видел множество мёртвых людей, и самое страшное то, что одним из убитых был его отец, к которому юноша успел привязаться. Ван шёл туда, где не стреляют, в Тайцин.

Вдруг его окликнули. Повернув голову, Ван увидел одноклассника Ли Минжи Ланг, красивого и высокого, на полторы головы выше Вана, с длинной блестящей косой.

– Ван, привет. Давно не видел тебя. Чем занимаешься?

– Ли? Здравствуй. Иду в Тайцин. Там не стреляют. Я потерял отца, он примкнул к восстанию, разбирал рельсы, его застрелили охранники. Никого из родных не осталось, надеюсь, меня примет учитель.

– А у меня отца и мать убили, но ихэтуани. Отец задолжал наркоторговцу за опиум, сестра у него заложницей. Я должен её выкупить или продадут в публичный дом. Думаю, где бы достать деньги.

– Нинг? Ей лет семь сейчас,– Ван вспомнил девочку.

– В Китае сейчас не заработаешь. Нужно ехать на Аляску или в Приморье, или в Австралию. Мыть золото, как мой отец.

– Тогда нам нужно идти в порт.

– Ван, ты что, со мной? Ты в школе скучным зубрилой был,– Ли искренне удивился,– Приключений захотелось?

– Дао – это не побег, это преодоление препятствий. Я дойду до Тайцина немного позже.

Ли с восхищением посмотрел на Вана, и они стали спускаться в сторону порта по зигзагообразной деревянной лестнице.

–Эй! Ли Минжи Ланг! Верни нашу лодку или заплати за неё!– четверо крепких парней стояли на верху лестницы.

– Бежим!– крикнул Ли и быстро засеменил ногами по ступеням.

– Это у них находится Нинг?– на ходу спросил Ван.

– Стой Ли, дохлая собака!– кричали сверху.

Ван и Ли бежали вниз по лестнице, при этом Ван ловко, как паркурщик, перепрыгивал через перила, катился по ним, а Ли, несколько раз споткнувшись, сильно отставал.

– Нет, Нинг не у них, но я им должен,– сбивая дыхание, бормотал Ли.

Ван оглянулся, Ли был ближе к дерзким незнакомцам, чем к нему. Ван рванул обратно. В этот момент Ли в очередной раз споткнулся и упал, прокатившись с десяток ступенек вперёд до следующего пролёта. Первый из догоняющих уже готов был схватить Ли за ногу, но Ван в последний момент выхватил Ли и протащил под перилами.

– Заплати за нашу лодку!!!

Ван и Ли побежали дальше, впереди уже был виден причал. Внизу на крики вышли полицейские в немецкой форме.

– Эти люди – ихэтуани, они украли немецкую яхту!!! – кричал Ли, указывая полицейским на бегущих сверху парней.

Резкий свисток оглушил Вана, полицейский бежал как раз мимо него. Четвёрка догоняющих мгновенно развернулась и стала четвёркой убегающих. Ли и Ван спокойно дошли до торгового причала.

У причала стояло несколько судов. Там были и парусные суда, и пароходы. Ли и Ван подошли к торговому судну «Nataliya» с трубой и парусами под английским флагом. На палубе с важным видом, со сложенными на груди руками стоял солидный пятидесятилетий европеец, это был Юлиус Бринер¹, успешный торговец и промышленник.

Ван начал по-английски:

– Добрый день. Вам нужны матросы на судно?

Мужчина молча смотрел на парней оценивающим взглядом. Ван перешёл на немецкий:

– Мы ищем работу, не дорого, за еду.

– Поднимайтесь,– хозяйским тоном ответил мужчина.

«Nataliya» шла в открытом море, был крепкий ветер и небольшая качка. Ван и Ли драили палубу, а Бринер прогуливался по носу судна. С мостика звучала русская речь капитана и боцмана об ухудшении погоды, падало давление.

Ван, ловко работая шваброй, прислушивался к новому для него языку и шёпотом повторял русские слова.

Ли никогда в жизни не работал, в какой-то момент его верёвочная швабра застряла в кнехте. Вытаскивая швабру, Ли споткнулся о ведро, далее о свёрнутый канат, поскользнулся на мокрой палубе. И в этот самый момент судно наклонилось в сторону борта, где безуспешно искал равновесие Ли. Так Ли оказался в море.

Первым на выпавшего за борт отреагировал Бринер. Он кинул Ли канат и громко смеялся. Подбежавший Ван помог вытянуть Ли обратно.

Пока Ли выжимал одежду, Бринер решил поговорить с Ваном, выбрав для этого японский:

– Как тебя зовут?

– Ван Пей Сен.

– Народность ицзу²?

– Да.

– Меня зовут Жюль Бринер. Я – швейцарец. В шестнадцать лет я покинул родной дом и без гроша в кармане отправился путешествовать, устроившись коком на судно. Так оказался в Шанхае. Наш капитан не брезговал промышлять пиратством, я ушёл от него в Иокогаме. Устроился мальчиком на побегушкам в лавку, помогая сбывать шёлк приезжим европейцам. Ты мне нравишься, у меня торговая компания во Владивостоке, мне нужен свой мальчик на побегушках, чтобы торговать с иностранцами. Ты ведь все понял, что я сказал?

– Я не один, мы с Ли вместе.

– Нет, его я не возьму даже дворником.

Ван отрицательно покачал головой.

– Когда пути неодинаковы, не составляют вместе планов,– Бринер процитировал Конфуция, затянувшись сигарой.

Уссурийская тайга очень сильно отличалась от растительности Циндао. Но двум молодым китайцам некогда было любоваться лианами винограда, висящими на сосне, цветением липы и аралии, заслушиваться стрекотом голубых сорок. Лишь иногда они дивились сине-зеленым бабочкам Парусника Маака размером с ладонь, которые садились на камни ручья.

Только хариусы, водившиеся в ручье, радовали парней, рыбу можно было пожарить на длинной палочке и съесть. Можно было найти жёлтую вешенку – ильмак или древесный гриб муэр, все шло к рису, привезённому с собой. Иногда удавалось поймать съедобную лягушку или амурского полоза. Один раз парни поймали кожистую черепаху трионикса, и у них был праздничный ужин.

Ван и Ли мыли в ручье золото. К трудностям физической работы добавлялись полчища кровососущих насекомых. Вот и тогда Ли отгонял от себя звеняще-гудящий рой, ругаясь и смешно размахивая руками.

– Ван, я песню про нас сочинил. Слушай:

Тигры идут на север,

Оставляют в снегу следы.