© Анастасия Евлахова, 2021

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2021

Художественное оформление © Ксения Грибанова

* * *

Глава 1. Кукольная принцесса

– Сегодня, – шептала Инга. – Сегодня!

Иголка скользила в пальцах, норовила уколоть, но Инга не замечала. Ей хотелось не бормотать себе под нос, а кричать во все горло, но вместо этого она только поминутно откладывала шитье и вскакивала, чтобы выглянуть в окно.

Внизу цветными карамельками рассыпались крыши города. Полоскались пестрые стяги в порту, кренился, причаливая, очередной механоход. Чуть дальше, у самых скал, поблескивал гранями Ледяной дворец. Его отстроили всего месяц назад, и Инга еще помнила пустую зеленую террасу на подступах к заливу, которую хотели переделать в городской сад. Теперь же там вырос гигантский зеркальный павильон, и в нем вечером откроется Выставка чудес.

Закусив губу, Инга шила еще быстрее. Сегодня она впервые увидит столицу. И не сверху, из королевского дворца, который лепится к скале ласточкиным гнездом, – она пройдется по улочкам, аллеям и площадям, как все горожане. И никаких больше королевских запретов и гвардейцев, которые никуда не пускают. Последние стежки, еще совсем немного – и готово. Инга вывернула юбку, поправила оборки и встряхнула. Неужели свободна?

После тишины ее тесной спальни суета в мастерской показалась оглушительной. Комнату загромоздили ящики всех мастей и размеров, а между ними вертелись слуги: заталкивали, впихивали, втискивали… Из щелей коробов растопыривалось сено, торчали суставчатые пальцы, локоны и банты.

– Да что же вы, милейший, да тише вы!

Отец метался меж ящиков. Отталкивал, перекладывал сам, чтобы кукла в коробе легла ровно, чтобы не повредился драгоценный механизм, не заломилась рука, не треснул нежный шарнир. Только заканчивал с одной, как поднимался и бросался к другому ящику:

– Ну миленький, ну что же вы…

Оттеснял лакея и принимался за дело с начала: подоткнуть сено, чтобы лежало под куклой не колом, а мягкой колыбелью; каждый суставчик выпрямить, все пальцы вытянуть; волосы оправить, чтобы не выбивались из сеточек; огладить костюмчики-платья, проверить, не потерялся ли какой башмак…

Дочь он заметил, только когда Инга тронула его за рукав. Увидел ворох материи у нее в руках и кивнул в сторону:

– Для пастушки. Вон там. Скорее.

Эту куклу еще не опустили в короб, и она ждала своей очереди в углу, одетая в одну рубашку. Стараясь не испортить ей прическу, Инга принялась натягивать на куклу платье, которое только-только закончила.

На Ингу смотрело равнодушное, белое, совершенно человеческое лицо, и она невольно отвела глаза. Когда отец запускал таких кукол, они двигались так ловко, так слаженно и ровно, а голоса их звучали так правдоподобно, что трудно было представить под шелками и слоем гладкой, по-человечески мягкой кожи механизм. Потому-то при дворе, да и во всей столице, их называли чудесными – только вот Инге от этих чудес становилось не по себе.

Справившись с лентами на корсете, Инга оправила рукава, наскоро огладила юбку и бросилась обратно к отцу. Упаковывать пастушку предстояло лакеям: кукла была слишком тяжелой.

– Пирожочек, сбегай мне за чаем, – попросил кукольник, распрямляясь над очередным ящиком. – И перехватить бы чего съестного перед выходом…

Инга засуетилась:

– Сейчас, пап! Сейчас сбегаю!

Поскорее бы разделаться со всеми этими поручениями. Ведь к Выставке нужно переодеться, и платье уже подготовлено: лежит у нее на постели, расправленное и отглаженное, голубое – под цвет глаз. Инга сшила его из обрезков, щедро украсила остатками лент и даже не верила, что эта красота предназначалась не кукле.

Инга никогда еще не одевалась так роскошно, и теперь она представляла, как скинет невзрачное рабочее платье, облачится в праздничное, подправит растрепавшиеся от беготни локоны и станет красивее всех отцовских работ. Тогда, может, отец отвлечется от своих кукол и заметит наконец свою дочь?

– Постойте, госпожа, погодите, – заскрипел позади знакомый голос.

Инга обернулась и скривилась. Ну конечно, это Гаспар – один из отцовских деревянных лакеев. Неказистый, угловатый, весь в сучках, а вместо лица – нарисованная картинка. Пародия на чудесных – аристократок среди механического воинства отца. Но красота и грация Деревяшкам не требуется – только исполнительность.

– Постойте, госпожа, погодите, – повторил Гаспар, ковыляя за ней в своей узкой зеленой ливрее.

Слов Деревяшка знал совсем немного, но Ингу он раздражал не поэтому. За пределами отцовских «покоев» – мастерской и крошечной спаленки его дочери – Гаспар следовал за Ингой всюду. Так приказал ему отец, но Ингу эта опека только раздражала. И чего отец так боится? Зачем его дочери собственный телохранитель?

Инга припустила по коридорам бегом, оставив Гаспара далеко позади, а потом задержалась у портьеры, которая отделяла башню для слуг от королевских залов.

Занавеску, по обыкновению, держали задернутой, а стражи стояли и на той стороне, и на этой. Смотрели они строго, так что разглядеть, что там, «у короля», Инге удавалось нечасто. Но сегодня гвардеец подвигал суровой щеткой усов, ничего не сказал, и Инга прильнула к щелочке между портьер без опасений. Сегодня можно, сегодня особый день!

За Занавеской начинался совсем другой мир: золото, зеркала, зелень, которую так любила королева, и паркет с причудливыми узорами из двенадцати сортов древесины. За Занавеской шуршали шелковые юбки, постукивали каблучки и звучали приглушенные вежливые голоса. Иногда за Занавеской хихикали, но никогда не хохотали, не ускоряли шага и ничего не роняли.

Инге очень нравилась «та сторона», ее чинность, красота и аккуратность. Там, кажется, никогда не бывало суеты, грязи и печалей, и ее страшно манило туда, за Занавеску.

Безотчетным движением она потянулась к цепочке у себя на груди и сжала крошечную подвеску-ключик. Отец говорил Инге, что эта безделушка когда-то принадлежала ее матери, и Инга не снимала цепочку даже на ночь. Вот бы этот ключ открывал какую-нибудь потайную дверь на ту сторону… Ведь за Занавеску нельзя и нельзя выходить из дворца, в город. Можно, конечно, прогуливаться по дальнему уголку сада, куда не заглядывают придворные, и по заднему двору, отведенному под хозяйственные постройки, но разве между конюшней и складом надышишься? Зато сегодня Инга с отцом не просто покинет знакомые коридоры – она увидит город. Поскорее бы!

Гвардеец кашлянул, и Инга отпрянула. Портьеры схлопнулись, и парадная зала дворца исчезла.

– Постойте, госпожа, подождите! – донеслось из-за угла.

Инга закатила глаза. Гаспар ходил с ней даже на уроки фон Билля: маячил у входа в винный погреб, где на старых бочках корпели над грамотой поварята, три молоденькие горничные, а вместе с ними и Инга. Но чужие уроки ему на пользу не шли. А может, стоит ему приказать? Обучить его паре лишних слов, чтобы не изводил? В голове у него, конечно, пусто, но он слуга и создан, чтобы исполнять приказы…

Инга встряхнула головой. Будет она учить Гаспара, вот еще! Теперь уже не до того…

На кухне было жарко и суетно. Поварята нагружали блюда пирожными, в большом котле пузырился лососевый суп, а из печи доносился аромат копченого мяса. Инга слышала, что на торжественном приеме по случаю открытия Выставки собирались подать сорок четыре блюда, в том числе и вонючий сыр с зеленой корочкой, который выдерживали в дальнем подвале больше двух лет, и гигантский торт-безе, который по частям доставили из самой Агмарры, столицы десертов. Ради иностранных послов стоило расстараться.

В центре кухни, сбившись в шумную, подвижную стайку, болтали горничные.

– Слышали? Две тысячи шестьдесят четыре разные штуковины! – шептала рыжая Аннета, и от волнения у нее, казалось, даже веснушки на носу порозовели.

– Не штуковины, дуреха, а диковины, – скривилась длиннозубая суровая Марна.

Инга помедлила, сделав вид, что поправляет завязки на рукавах. Хорошо бы на нее не обратили внимания, потому что горничные – это все равно что газета для швейцара Барно: самые свежие новости.

– Две тысячи! Да столько хлама даже во дворец не впихнуть! – всплеснула коротенькими ручками круглая Брида. – Говорят, там будет чешуйчатый Касмарский слон, только я что-то не верю, это ж какая громадина!

– Его еще вечером доставили, я сама видела. Посудина огроменная! Бортами чуть не черпала, – подхватила Аннета.

– Опять ты в порт бегала? Смотри на горбуна не напорись… – нахмурилась Марна.

Инга навострила уши. Во дворце любили поболтать про горбуна, но кто он и что в нем такого ужасного – кроме горба, конечно, – Инга не понимала.

– Да видела я горбуна, он там всю неделю ошивается!

– И ты тоже ошиваешься.

– Да там весь город! Грех же не поглазеть, что со всех стран на эту нашу Выставку привозят!

– А горбун-то что?

– Да ничего. Глазел, вынюхивал… Страх, а не человек! А с ним еще два каких-то типа… Такие же жуткие…

Инга поежилась.

– А еще в порту опять искры видели, – припомнила пухленькая Брида.

– Врут! – фыркнула Марна.

– Говорят, колдовство…

– Какое такое колдовство?

– Ну искры же! Из ниоткуда! Из воздуха!

– Только языками и треплют… Не бывает больше никакого колдовства, – отрезала Марна.

– А вот и бывает! – вмешалась Аннета. – Мне иногда такие сны снятся… Колдовские! Голова после них так и пухнет!

– Что ж в этом колдовского? – скривилась Марна. – У меня так каждое утро.

– Да нет, ты не понимаешь. Я как-то… – Аннета понизила голос, и Инге пришлось вытянуть шею, чтобы уловить хоть слово. – Как-то я проснулась с такой вот пухлой головой, а вокруг – искры!

– Не может быть!

– Своими глазами видела!

– Да врешь!

– А вот и не вру.

– А нас тут опять прынцесса подслушивает, – шепнула вдруг, оглянувшись, Брида.

Горничные захихикали. Инга вспыхнула.

– Вы бы тут не топтались, Ваше Величество, – заохала Аннета. – Грязно тут, поди не про ваши белы ручки. Кружева-то свои не перепачкайте. Ах нет, погодите! – Она дернула Ингу за рукав. – Нет на вас кружев. Как же так? Госпожа – и без кружев?

Горничные расхохотались в голос.

– А зря, зря! Вырядилась бы, сошла бы за куколку. Стража бы и перепутала, – подхватила Брида.

– И пропустила бы в залы к господам.

– А там – принц!

– А он-то что? Наш Принц Драная Кепка на всю эту красоту не смотрит.

– А и то верно. Ему бы псину новую или коня…

– Воздушного змея!

– Рогатку!

– Слыхали? – Аннета совсем отвернулась от Инги и понизила голос. – На той неделе он опять на прогулке «заблудился». Он так сычу своему сказал. А у самого весь зад в траве. Опять в гавань, наверное, ускакал. Мне шепнули, что он там в скалах прячет удочки. Самодельные.

– Во дурень, – фыркнула Марна.

Инга окончательно залилась краской и побежала мимо. Одно дело, когда насмехались над ней: положение у дочери кукольника было странным. Они жили во флигеле для слуг обособленно: и не прислуга, и не господа, а деревянные лакеи только добавляли неопределенности – вроде бы и прислуживают, но не люди. И наставник принца, которого за крупные округлые глаза навыкате только сычом и называли, тоже особа не слишком уж важная. А вот наследник…

– Разве можно насмехаться над самим принцем? – спросила Инга у кухарки.

Магда колдовала над суповым чаном, смахивая с широкого красного лба капли пота, а теперь оглянулась, ухмыльнулась, обнажив битый зуб, встряхнула мучным фартуком и приобняла Ингу свободной рукой.

– Так они ж дурочки, и смеются они необидно, – ответила Магда, дуя на ложку и отхлебывая на пробу суп.

Хорошо, что король не заходит на кухню. И без того по дворцу ползут слухи: хочет выписать повара из Лозенны, как принято теперь у передовых монархов. Вряд ли лозеннский повар хлебает суп из той же ложки, которой его размешивает. Только вот Магда, не слишком озабоченная, как она говорила, «модной вашей хихиеной», в сотню раз лучше какого-то там ученого умника.

– А мне обидно, – буркнула Инга. – И за себя, и за принца.

– А ты за принца-то не обижайся. Он-то там, а мы-то тут.

Магда потрепала Ингу по голове, а та сморщилась и, уставившись в начищенный котелок, принялась оправлять кудряшки.

– Ох-ох, я и забыла, – ухмыльнулась Магда. – Дело-то сегодня сурьезное, а? Выставка… Эх, повидать бы… Да нам-то не судьба.

Инга переступила с ноги на ногу и потупилась. Она как раз Выставку увидит, потому что среди двух тысяч диковин – отцовские чудесные куклы. А вот Магду туда не пустят.

– Я все-все тебе потом расскажу. Обязательно! – пообещала Инга, а потом осеклась. – Только…

– Что такое, лапушка? – Магда приобняла ее снова, и Инга зажмурилась.

От Магды пахло выпечкой, свежими травами и теплом, а еще Магда всегда ей улыбалась, и ее щербатая улыбка казалась Инге самой красивой на свете. Магда всегда находила для Инги словечко: не насмешку, как горничные, и не очередное задание, как отец, а слово-другое, после которых никуда не нужно было бежать.

– Я не вернусь, – шмыгнула носом Инга.

– Как так «не вернусь»? – не поняла Магда. – Уехать куда, что ль, решили? Король повелел?

– Да нет, Магда. Я сбегу, – шепнула Инга, не поднимая глаз.

Когда она об этом думала, то становилось стыдно. И как она бросит отца? И тут же противный голосок внутри бормотал: он же весь в куклах, нет ему до тебя дела… Ну а Магда? Кого же она будет, пачкая мукой с передника, вот так вот обнимать?

– А Гаспар-то пустит? – засмеялась Магда и всплеснула руками. – Ой, заболталась я с тобой, девонька! Суп-то, суп выкипает!

И бросилась к своей похлебке, а Инга так и стояла – пристыженная, огорошенная. Магда ей не поверила, но Инга знала: она точно сбежит.

– Мне бы для отца чего-нибудь захватить, – буркнула она и все-таки прижалась еще раз к Магде.

Может, больше и не удастся ее так обнять… А отец ведь сегодня даже не завтракал. Ну и кто за ним будет без Инги приглядывать?

– Ох, лапушка, и то верно. Про обед для твоего папки я и забыла, – засуетилась Магда. – Ну-ка, постреленок, сооруди-ка нашему мастеру поднос!

Поваренок, пробегавший мимо, зыркнул из-под колпака и скривился. Еще бы, прислуживать кукольнику с его дочкой тут никто не любил: а зачем, если у них свои слуги, Деревяшки? Вот и теперь за спиной у Инги маячил Гаспар – она чувствовала его пустой рисованный взгляд. Но Магда замахнулась на поваренка ложкой, и он порскнул к дальнему чану как миленький.

Когда Инга вернулась в мастерскую, всех чудесных уже разложили по коробам, похожим на гробы, и они лежали, устремив взгляды к потолку, как мертвые. Но даже там, возвышаясь на колких подушках из сена, они казались в тысячу раз живее Деревяшек, которые безразличным строем торчали у дверей. Сейчас, переводя взгляд с одних на других, Инга думала, что, несмотря на всю красоту чудесных и назойливость Деревяшек, последние ее пугают куда меньше.

Чудесные