Фима напрягся, осознав, что понятия не имеет, как все это переводится на иврит. Два слова маячили перед ним, ухмыляясь, царапали память игривыми, верткими котятками, исчезая в тот миг, когда он почти ухватил их.
На мгновение почувствовал себя свежим и бодрым, готовым начать новую страницу своей жизни, но полотенце, влажное еще со вчерашнего дня – с позавчерашнего, с дней предыдущих, – вновь окутало его затхлым запахом ночи, будто надел несвежую, не один день ношенную рубаху.
мораль защищает тебя в большей степени, чем ты защищаешь мораль, а в отсутствие морали даже жестокие, ничем не сдерживаемые волчьи челюсти обречены на гниение и отмирание.