Урушадзе А. Кавказская война. Семь историй. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. — 336 с., ил. — (Серия «Что такое Россия»). — Тираж 5.000 экз.
Амиран Урушадзе, автор книги. 2018 г.
... Не менее значимым противостояние с горцами было и для Российской империи. Именно на Кавказе преодолевала она цивилизационную шизофрению, порожденную вечным поиском принадлежности к Западу или Востоку.
(с. 8)
Эта цивилизационная шизофрения (курсив в цитате мой) весьма насторожила меня в самом начале, на второй странице текстовой части книги. Ну не люблю я такого красноречия: оно свидетельствует, что автор намерен подлаживаться под невзыскательного читателя. Второй настораживающий фактор – отсутствие каких-либо примечаний. И оба я проигнорировал! Это была ошибка. Не надо мне такие книги читать: пользы ноль, и даже мировосприятие людей, которым такое чтиво нравится, остаётся для меня загадкой. А ведь эту книгу даже на какую-то там премию выдвигали! (не прокатило, конечно).
Уже в заглавии книги, а затем и во введении, автор обещает читателю «семь историй». Объяснение следующее:
Тут нет хитрой нумерологии или какого-то суеверия. Просто когда определял самых важных героев Кавказской войны, их получилось семь.
Вот они:
горец – коренной житель Северного Кавказа, желавший сохранить свою свободу, независимость и традиционный образ жизни;
горец на русской службе, в отличие от своего соотечественника, добровольно стал российским подданным, уверен в необходимости преобразования горских порядков и пытается этому способствовать;
казак – вольный человек, ставший частью военной машины Российской империи в противоборстве с горцами;
«настоящий кавказец» – русский солдат или офицер Отдельного Кавказского корпуса, который за долгие годы службы на Кавказе хорошо узнал край и горцев;
Шамиль – третий имам Чечни и Дагестана (1834—1859), вождь свободных горцев, самый упорный и опасный соперник Российской империи на Кавказе;
Михаил Воронцов – первый кавказский наместник (1844—1853), в период его управления краем произошел перелом в Кавказской войне;
Николай I – российский император (1825—1855), всё царствование которого проходило на фоне Кавказской войны.
(с. 9)
Программа интересная; беда в том, что автор с ней не справился. Рассказывать истории он не умеет, поэтому никаких цельных историй не ждите: они у него раздроблены и перемешаны с второстепенным материалом. Поэтому в книге не семь, а добрых семьдесят семь историй; структура книги бестолкова и хаотична; много лишнего, уводящего от семи заявленных во введении персонажей. Семь глав, на которые разделён текст — не что иное, как способ обмануть читателя; первая из них вообще не о Кавказской войне, а о её предыстории. И уж совершенно излишним, притянутым за уши, представляется мне рассказ о казачьем бунте на Дону в 1792—1794 гг. (с. 223—235). Автор оправдывает привлечение этого сюжета тем, что взбунтовавшиеся казаки не хотели служить на Кубанской линии; но к войне эта история прямого отношения не имеет.
Кое-где автор не прочь приврать для красного словца.
13 октября 1832 года русские войска штурмовали дагестанское селение Гимры. Башня, в которой засели Шамиль, имам Гази-Мухаммед и еще тринадцать мюридов, была окружена со всех сторон. <...>
Гази-Мухаммед ринулся на солдатский строй. Поначалу его напор и ярость привели наступавших в замешательство, но скоро имама подняли на штыки.
Шамиль, видевший смерть мюршида (учителя), предложил оставшимся последовать его примеру и если не прорваться, то хотя бы умереть с честью, в открытом бою священной войны. Охотников идти на русские штыки не нашлось. Теперь уже Шамиль готовился к одиночной вылазке. Сильный и ловкий, он далеко прыгнул из башни, оставив позади солдатскую цепь, опутавшую горское укрепление.(курсив мой. — А.Г.) Поднявшись после прыжка, Шамиль бросился бежать, однако его успели настичь трое солдат. В неравном бою Шамиль сразил преследователей, но и сам получил рану — тяжёлый удар трехгранного штыка в бок. Истекая кровью, беглец сумел скрыться в одном из тайных горных проходов.
(с. 124—125)
Не знаю, откуда взял автор эту историю (ссылок-то в книге нет). Но бегство Шамиля, как оно описывается в приведённой цитате,физически невозможно. Что-то наш автор сильно переврал. Знаете, как говорил в подобных случаях товарищ Сталин? «Нэ так всо это било, савсэм нэ так» ))
Ещё одна странная история:
В ходе отступления Воронцов вызвал к себе главного критика всех его действий генерала Лабынцева. Явился тот, как всегда, с недовольным видом и стал выслушивать приказания со скептической ухмылкой и ядовитыми комментариями. Вдруг совсем близко от генералов упала граната, которая долго шипела, но не взрывалась. В отличие от князя Андрея Болконского на Бородинском поле, Воронцов совершенно не придал этому зловеще кружащемуся шару значения и продолжал наставлять Лабынцева. Наконец граната разорвалась, её осколки пролетели мимо. Лабынцев внимательно следил за лицом Воронцова, но у графа не дрогнул ни один мускул. Когда наместник закончил давать приказы, генерал неожиданно обнял его и расцеловал. Так старый кавказский воин признал Воронцова за себе подобного. Возвратившись к своим офицерам, Лабынцев сказал о графе: «Однако он солдат!»
(с. 171)
«Войну и мир» наш автор явно читал слишком давно: иначе он помнил бы, с каким наружным хладнокровием ждал князь Андрей взрыва гранаты. Но это мелочь, соль не в том. Обратите внимание, с какой лёгкостью нарушает субординацию генерал-майор Лабынцев. Он лезет обниматься и целоваться к человеку, стоящему в имперской иерархии много выше: к любимцу государя, всесильному наместнику Кавказа! Здесь замечательный пример бойкости пера нашего автора. Источник не указан, но найти его в век Интернета оказалось несложно: это мемуары князя А.М. Дондукова-Корсакова. Вот как данный сюжет выглядит в оригинале:
Между порицателями князя отличался между прочими Ив. Мих. Лабинцев, со свойственной его натуре резкостью и грубостью. Кн. Воронцов всё это очень хорошо знал. Раз, разговаривая с Лабинцевым в Шаухал-берды перед своей палаткой, куда преимущественно направлялись неприятельские выстрелы, князь открыл табакерку, желая понюхать табаку, когда в нескольких шагах от них упала граната, грозившая разрывом своим убить или изувечить обоих разговаривающих. Первым движением князя было посмотреть в глаза Лабинцева, а сего последнего пристально впереться в глаза князя – в таком безмолвном испытании прошло несколько секунд. Гранату, между тем, не разорвало, потому что скорострельная трубка выскочила при падении. Князь, рассмеявшись,протянул Лабинцеву руку и сказал: «теперь можно посмотреть, куда легла граната». С тех пор не слыхал я, чтобы Лабинцев когда-либо дурно отзывался о князе Воронцове, как военном.
Помимо коренных дефектов, в книге множество раздражающих частностей. Например, расширительное толкование понятия «горец».
Образ жизни благородного горца (если таковым считать проживавшего на равнине кабардинца) ...
(с. 17)
То есть бывают горцы горные, а бывают горцы равнинные:)
Раздражает и стилистика автора:
... Это был казак-кипятильник, способный довести апатичную массу до состояния вулканического горения.
(с. 225)
Раздражают излишние отсылки к современности:
Отсутствие необходимых средств сделало европейскую армию лёгкой добычей. Все её козыри: массированный ружейный огонь, грохочущие артиллерийские залпы, монолитное единство строя – оказывались биты потерей коммуникации с обозом. Вроде дорогого смартфона, оставшегося без подзарядки.
(с. 167)
Раздражает склонность автора поумничать:
С материалистической точки зрения категория времени не более чем фикция. Времени, по сути, нет. Существует лишь движение материи в пространстве, а всё остальное – проблемы и следствия воображения. Движение материи в первой половине – середине XIX столетия не отличалось по сегодняшним меркам высокой скоростью. Нормативы, установленные для российских ямщиков в 1824 году, составляли от восьми верст в час (около восьми с половиной километров) осенью до двенадцати зимой.
(с. 201)
Раздражает, что автор не поясняет читателю тёмные места из цитируемых текстов. А неплохо было бы знать, что такое, к примеру, «джарские обеды» (с. 206). Или «русские абазы», которые, оказывается, нашивали «на татарские женские пояса» (там же).
Раздражают, наконец, иллюстрации. На последней странице книги автор выражает благодарность «художнику Николаю Филатову за неожиданные и прекрасные графические рисунки». Что неожиданные – это факт, а насчёт прекрасного у меня с автором очень разные понятия: в рисунках Николая Филатова я вижу нечто среднее между творчеством душевнобольных и творчеством нейросети. Вот, например, каким художник видит Ермолова:
К чести сотрудников издательства, они этими странными картинками не ограничились и разместили в книге вкладку с настоящими, качественными иллюстрациями: шесть листов мелованной бумаги с репродукциями картин и гравюр, большей частью современных событиям.
Подвожу итог: данная книга - отнюдь не «добротный науч-поп», как некоторые ошибочно полагают, а всего лишь жалкий суррогат. Были бы хоть ссылки, а так... практически макулатура.