Глава первая

– Сиена Линн, вы арестованы за незаконное владение магией, – объявил мужчина в черной широкополой шляпе. У него было злое, хищное лицо и улыбка, от которой мурашки бежали по спине. Одет в кожаный плащ по щиколотку и сапоги до колен. Натертые до такого блеска, что в них отражался огонек масляной лампы, висевшей у двери. С массивных подошв стекала вода. За окном стоял декабрь, и в городе уже выпал первый снег.

– В-вы ошиблись адресом, – сглотнув ком в горле, соврала я. – Меня зовут Кэтрин Стар. Я работаю подмастерьем в швейной лавке и не знаю ничего о магии.

Мужчина перешагнул через порог моей квартирки, и за ним вошли двое бугаев. На них были синие мундиры с серебряными пуговицами, на которых красовался герб императорского дома – феникс с пламенными крыльями. Жандармы Седьмого отделения, занимающегося поиском нелегальных магов. А в черном, стало быть, экзорцист. Только им разрешалось не носить форму.

В прихожей не осталось места, и мне пришлось отступить в сторону единственной комнаты.

– Ошиблись, говорите, – мужчина пронзил меня острым взглядом. – А это что?

Он сунул руку за пазуху и извлек скатанный в трубочку листок.

Я догадывалась, что на нем. Моё лицо, нарисованное с удивительной точностью. Зелёные глаза, темные волосы, ниспадавшие легкой волной. И обещанная награда в две моих швейных зарплаты.

– Это не я, – продолжила я врать, едва глянув на свой портрет.

Как они меня нашли? Я ведь так старалась быть осторожной. И как теперь выбраться?

Моя квартирка была на втором этаже прямо над лавкой. Можно выпрыгнуть в окно, но вот получится ли уцелеть? Снега еще толком не насыпало, чтобы рассчитывать на мягкое приземление.

Я невольно посмотрела в окно. Одна из створок была приоткрыта, впуская морозный воздух. Мужчина в черном проследил мой взгляд.

– Даже не думайте, – сухо сказал он. –  Если не разобьетесь, то внизу вас все равно схватят наши люди.

Ну надо же, сколько жандармов привели для ареста одной меня. Впрочем, это их третья попытка, а Седьмое отделение не любило проигрывать.

Первые признаки пробуждающейся во мне магии заметила моя гувернантка, когда мне было девять. Я пыталась вылепить из глины лошадку, но у меня никак не получались ноги. То слишком тонкие, так, что подгибались, то слишком толстые и некрасивые. Перепробовав и так и сяк, я разозлилась и бросила поделку на пол, где та неожиданно вспыхнула сиреневым пламенем.

– Батюшки! – воскликнула мадам Жозефина. – Ведьма!

И подобрав юбки, выбежала из дома.

Тушить огонь пришлось мне самой. Накрыла его скатертью и затоптала. А потом остаток дня сидела в углу и тряслась, боясь, что скажут родители.

Они держали несколько галантерейных лавок и всегда работали допоздна. Я их почти не видела, оставленная под присмотром гувернантки. А родители, видимо, чувствуя за это вину, откупались от меня подарками. Жизнь была даже и неплохой, только мы друг друга почти не знали.

– Сиена! – позвала с порога мама таким тоном, что я все поняла. Мадам Жозефина им рассказала. И как выяснилось, не только им.

– Сюда скоро приедут из Седьмого, – протараторил мой отец. Никогда прежде я не видела его таким испуганным.

– Одевайся, мы уходим, – скомандовала мама и, схватив меня за руку, потянула к выходу.

Я даже не успела с собой ничего взять.

Отец поймал на улице извозчика, и меня спешно отвезли в деревню к двоюродной бабушке.

Хотя мои родители были весьма состоятельны, мы не были дворянами. Только благородным разрешалось пользоваться магией и обучаться ей в дорогих академиях. Всех же остальных, кому не повезло родиться с запретными силами, превращали в «усмиренных». Живых мертвецов, послушных системе.

Магия исходила от эмоций, и поэтому их лишали в первую очередь. После обряда «очищения», усмиренный был не способен ни любить, ни ненавидеть. Он становился еще одной шестеренкой в гигантском механизме империи. Усмиренные по-прежнему могли работать, сохраняя интеллект и большинство навыков, не связанных, например, с искусством. А вот бунтовать их не тянуло. Власть это по понятным причинам полностью устраивало.

Расставшись с родителями, я их больше никогда не видела. Зато у бабушки прожила несколько спокойных лет. Я помогала ей по хозяйству, ухаживала за скотиной и, как могла, избегала общения с другими детьми. Я не разрешала себе дружить, ни тем более влюбляться.

Соседские дети иногда дразнили меня за нелюдимость, обзывались, швырялись шишками и даже камнями. Но мне удавалось сохранять хладнокровие и не реагировать. Я даже гордилась своим благоразумием и самоконтролем. Лишь бабушка иногда грустила, глядя на мое одиночество, и приходилось уверять ее, что все в порядке. А заодно и себя.

А магия между тем все росла. Теперь я ее чувствовала, струившуюся по жилам и такую горячую, что я никогда не мерзла. Даже в сильную стужу могла ходить без куртки. Правда, старалась этого не делать, чтобы никто не заподозрил неладное.

Беда случилась, когда мне было шестнадцать. В тот единственный раз я дала слабину, и магия из меня все же вырвалась.

Было начало июня. К нам в деревню приехал паренек из города. Худой и длинный, как жердь, в круглых очках и мешковатой одежде. Его звали Патрик. Он навещал дальних родственников и собирался прожить в деревне всё лето. Я часто видела его с мольбертом и красками.

Патрик неплохо рисовал и готовился поступать в художественную школу. Вставал он ни свет ни заря и шел к реке. Рисовал бесконечные восходы и закаты, пытаясь поймать «нужное настроение». Мы виделись, когда я набирала воды или занималась стиркой. Поначалу мне не хотелось с ним разговаривать, но он был так приветлив и прост в общении, что постепенно я к нему прониклась.

Патрик рассказывал мне о живописи и показывал, как рисовать, как правильно подбирать кисточки, смешивать краски до нужной густоты и как видеть в природе то, что незаметно обычному глазу – мгновение истинной красоты. Его-то он и пытался изобразить, переводя холсты снова и снова.

В то злополучное утро Патрику это наконец удалось. Он разбудил меня стуком в окно и принялся показывать картину прямо сквозь мутное стекло. Пока я одевалась и приводила себя в порядок, двор бабушкиного дома наводнила кучка деревенских. Они начали дразнить Патрика, отобрали картину и принялись швырять ее друг другу. Бедный парень пытался ее отнять, но у него никак не получалось. В итоге он запутался в собственных шнурках и упал.

– Что вы делаете? – закричала я с крыльца. – Верните картину!

Но их это только подстегнуло. Мальчишки заулюлюкали, и один из них швырнул шедевр Патрика прямо в грязную лужу. Этого мой друг пережить не смог. Он вскочил и кинулся в атаку, размахивая худыми руками. Ему тут же врезали по носу, разбив очки. Брызнула кровь.

И во мне разразилась буря. Магия, которую я так долго и так старательно сдерживала, вырвалась во все стороны. Сиреневое пламя охватило крыльцо, на котором я стояла, растущие рядом деревья и кусты, забор чуть поодаль, корыта для корма и, самое страшное, – самих деревенских ребят. На них загорелась одежда и шапки. Одни падали и катались по земле, другие спешно стягивали куртки и бросались в рассыпную. Лишь один, самый умный, не растерялся и, зайдя ко мне за спину, ударил меня чем-то по голове.

Я очнулась, лежа на деревянном полу, замотанная в одеяло и перевязанная веревкой, напоминая своим видом гусеницу. Вокруг было незнакомое помещение, похожее на амбар. Меня окружали ящики и бочки. Я бы хотела закричать, но во рту была тряпка, и получалось только мычать.

Я попыталась призвать на помощь магию, но видимо моя вспышка была настолько сильной, что сейчас не оставалось сил. Я беспомощно провалялась в амбаре до приезда жандармов из Седьмого. Только тогда с ними не было экзорциста…

– Мадмуазель Линн, – вернул меня в реальность сухой голос мужчины в шляпе. – Не советую сопротивляться. По новым правилам мы не обязаны брать нелегальных магов живыми.

Я снова посмотрела на листок, который он держал руке. Самым печальным во всем этом было то, что мой потрет, такой точный и даже красивый, нарисовал Патрик. Моя магия напугала его так сильно, что он встал на сторону обидчиков.

– Как вас зовут? – спросила я экзорциста, чтобы потянуть время.

Мужчина чуть удивленно поднял острые брови и после паузы ответил:

– Нельсон.

– Что ж, господин Нельсон, – проговорила я как можно спокойнее. – Как я вам уже сказала, вы ошибаетесь. Я не мадмуазель Линн, и не обладаю никакой магией.

С тех пор, как мне удалось выбраться из того амбара, я выучила несколько важных вещей. Во-первых, никто не мог определить, есть ли в человеке магия или нет, пока та себя не проявит. Так что если я сама себя не выдам, у них против меня ничего нет.

А во-вторых, чтобы призвать сиреневое пламя, мне не нужно было читать заклинания. Мне даже не нужны были руки. Достаточно было как следует разозлиться, опечалиться или испугаться. Дай я себе волю, жандармов бы уже давно охватил огонь. Беда была лишь в том, что я не училась ни в каких академиях и по-настоящему контролировать магию не умела. Стоило ей вырваться, и никто бы не гарантировал, что не загорятся соседние квартиры, где живут дети, или швейная лавка, чья владелица всегда была ко мне добра.

Поэтому так важно было сохранять спокойствие.

Вот только экзорцист… Прежде я с ними не встречалась, но слышала, что они умели подавлять чужую магию. Это был их дар, как мое сиреневое пламя. Но могли ли они чувствовать магию в других? Может, и мое первое утверждение не абсолютно истинное?

– Тогда уверяю вас, – ответил мужчина, – что мы во всем разберемся. Пройдемте.

Он жестом указал на дверь. Один из жандармов вытащил тяжелые, покрытые рунами наручники, и у меня внутри похолодело. Нет, они знали наверняка, кто я.

– Позвольте мне взять документы, – я натянуто улыбнулась и шагнула к письменному столу.

Больше времени на раздумья не оставалось. Как кошка, я выпрыгнула в окно, двинув плечом открытую створку. И уже спиной почувствовала сильный толчок. Чужая магия вошла в мое тело, мгновенно парализуя.

Под окном квартирки, которую я снимала, аккурат был красный навес швейной лавки. Я рассчитывала зацепиться за его край и приземлиться на ноги, но сейчас, не в силах двигаться, лишь кубарем покатилась вниз.

Мое лицо вот-вот собиралось поздороваться с припорошенной снегом брусчаткой, как вдруг меня подхватили чьи-то сильные руки. И вместо серого булыжника я увидела серые глаза.

Мужчина был лет на десять меня старше. Высокий брюнет с волевым гладко выбритым подбородком. На нем было темно-зеленое пальто из мягкой шерсти и алый шарф, чуть щекотавший мне нос.

– Что здесь происходит? – грозно спросил он, продолжая держать меня на руках.

Парализованная, я могла только моргнуть.

– Ваше Сиятельство, – к нам подбежал худой жандарм, на ходу стягивая шапку. – Ведьма вот. Ловим.

Лоб моего спасителя прорезало несколько морщин, и он посмотрел на меня вопросительно. Я снова беспомощно моргнула.

Не отдавайте меня им.

Я попыталась сказать это вслух, но вышло лишь невнятное мычание. Его Сиятельство нахмурился и снова обратился к жандарму.

– На каком основании вы ее арестовываете?

Юноша помялся и посмотрел себе под ноги.

– Не имею права… – начал было он.

Моего спасителя это все явно начало раздражать, и я почувствовала, как напряглись его мышцы.

– Фамилия? – чуть громче спросил он.

– Н-ни… – замямлил жандарм.

– Оставьте его, граф, – раздался голос Нельсона. – Он не имеет права разглашать детали следствия. Но поверьте, у нас достаточно оснований, чтобы считать, что эта девушка – ведьма.

Его Сиятельство снова посмотрел на меня и еле слышно сказал:

– Моргни, если это правда.

И я моргнула. Вот так глупо призналась. Но было в серых глазах незнакомца что-то неотразимое. Ему невозможно было солгать.

А может, вместе с телом парализовало и мои мозги.

– Я забираю ее, – неожиданно объявил граф и, развернувшись, понёс меня к ждавшей на углу улицы карете.

Мое сердце бешено заколотилось.

Как забирает? Куда? Что делать?

Те же вопросы, похоже, мучали и Нельсона.

– Ваше Сиятельство, – он ускорил шаг, чтобы догнать нас. – Вы не можете…

Через плечо мужчины я увидела, как брусчатка перед Нельсоном вдруг разом заледенела, и экзорцист чуть не поскользнулся.

– Могу, – не оборачиваясь, ответил граф. – Попробуете помешать – пожалеете.

Я увидела, как белым льдом покрылось и основание уличного фонаря.

Когда мы приблизились, с облучка кареты соскочил юноша в сюртуке и распахнул перед нами дверцу. Его Сиятельство уложил меня на мягкое сиденье, а сам устроился напротив.

– Трогай, – скомандовал он.

Я часто заморгала и, разлепив губы, снова издала мычащий звук.

– Ничего, через пару-тройку часов паралич пройдет, – успокоил он меня и, стянув отороченные мехом перчатки, положил их рядом с собой. – Я граф Адам Дарквуд. Если будешь меня слушаться, с тобой ничего не случится.

Я моргнула, не зная, что и думать. Все это было так странно, словно не взаправду. Может, экзорцист наложил на меня какую-то иллюзию, и мне все это видится?

– Я намеревался кое-кого навестить, – продолжал мужчина, – но пришлось ловить тебя. Надеюсь, оно того будет стоить.

Я не представляла, что он имел в виду, но от его холодного голоса становилось холодно и мне.  В голове роились вопросы. Кого благородный граф мог навещать в бедном районе? Зачем ему обвиненная в колдовстве беглянка? И куда мы, в конце концов, едем?

Хоть на последний вопрос я вскоре получила ответ.

Через решетчатые ворота карета въехала во двор шикарного особняка. Десяток слуг сразу принялись заниматься лошадьми и неожиданной добычей их господина. Мной то есть.

– Отнесите ее в гостиную и приготовьте чай, – распорядился граф.

 Пара мужичков подхватили меня, как мешок картошки, и внесли через двойные двери внутрь особняка. Все здесь было роскошным. Паркетные полы, покрытые мягкими коврами, позолоченные канделябры на множество свечей, мраморные статуи в холлах, а на стенах бесконечные портреты, пейзажи и натюрморты.

Меня внесли в гостиную с обитой красным бархатом мебелью и усадили на диванчик. Разлепив губы, я все же смогла выговорить по слогам:

– Спа-си-бо.