***

Сегодня никто не подозревал, что случится непоправимое и опасное для жизни.

Лезть в чужие дела опасно для жизни, но иногда необходимо в них лезть, чтобы спасти жизнь.

Но никогда наперед не знаешь, что ждет тебя за закрытой дверью с опознавательной табличкой «Процедурный кабинет» и картинкой перечеркнутого телефона.

Мужчина дернул дверь – заперта. А на что он надеялся, день открытых дверей отменен из-за карантина. Да и в здоровые времена оставить незапертым имущество – плохая примета. Приведет к финансовым тратам.

Он достал из кармана невидимку, присел на корточки. Из замочной скважины просачивался свет в полутемный коридор. Разве можно его удержать в заточении? Ему нужна свобода. У него цель – сделать все вокруг ярким. Импровизированная отмычка перекрыла веселый лучик.

Мужчина прокрутил невидимку, нащупывая язычок замка. Прислушался. Тишина. Какая-то острая, сухая тишина. Неестественная. От нее трескается и искрит напряжением воздух. Ее может создать только человек. Когда старается не выдать себя. Мужчина почувствовал приближение опасности, но приглушил интуицию, списав на напряженное состояние нервов.

Возился недолго, но шумно, чем очень нервировал и удивлял свидетеля, прятавшегося за ближайшим поворотом коридора.

Мужчина о свидетеле незаконного взлома с проникновением не подозревал. Чувствовал непоправимое и опасное для жизни, изредка оглядывался по сторонам.

Провозившись минуты три с замком, он покорил его своей настойчивостью. Щелчок. Ручка вниз. Медленный, тягучий, как карамель, скрип петель.

– Знал бы, что пригодится, тренировался бы чаще – прошептал он и вошел внутрь.

Свидетель недовольно цыкнул языком и хмыкнул, удивляясь наглости и беспечности взломщика. Это ж надо быть таким упертым и настойчивым, чтоб средь бела дня лезть в логово зверя. Это же надо быть таким везучим, что влезть в логово зверя незамеченным.

Он украдкой выглянул в коридор. Убедился, что больше желающих лезть к хищникам нет. Прошмыгнул к окну. Уверенными и точным движением прицепил видео камеру к полоске жалюзи. Прищурился, пытаясь разглядеть замаскированное средство слежения, убедился, что невооруженным взглядом не увидеть и ретировался с места преступления.

Не хватало, чтоб его застали возле взломанной двери в компании со шпионом-неудачником.

***

Несколько дней назад она даже не подозревала, что сегодня случится непоправимое, опасное для жизни.

Радуга неожиданно сменилась темнотой. Темно-серой с отблесками синего и черного. Безлунная ночь? Тяжелые грозовые тучи закрыли звезды – светила природы? В голове стучал вопрос в такт сердечному ритму: «Чей?… Чей?… Чей?». Он безответно бился об виски и терялся в омуте сознания.

«Чей это ребенок? Чей? В группе «Ромашки» его не было. Никогда не было. А сегодня он хвостиком ходит за мной. Ничего не понимаю. Откуда он взялся? Кто его привел? Новенький? Как его зовут? Почему его не забирают родители? Мне нужно позвонить, но я не знаю их номер телефона. За окном темно (хотя только что была радуга, я же видела). Уже поздний вечер. В садике никого не осталось, кроме сторожа и… меня с малышом. Никогда не думала, что ненавистная мной шутка, гуляющая между воспитателями детского сада, будет пророческая: если вечером детей не забрали, то разбираем их сами (по-моему, черный юмор). Глупая шутка. Я конечно возьму ребенка с собой, не оставлю здесь на ночь, но вопрос остается открытым: Чей ребенок и где родители?».

Свежий ветерок принес резковатый аромат лекарственных трав и такой же лекарственный голос прошуршал:

– Алла, очнитесь.

– Очнитесь, Аллочка.

– Нашатырь нужен.

– Водичкой ее брызгать надо.

– Она же не цветочек, чтобы ее брызгать водичкой.

Алла попыталась идентифицировать голоса, но это не получилось. Никак не получалось соединить их с лицами людей и она оставила это невыполнимое дело. Люди и лица пропали из ее сознания и воображения. Она их забыла, или никогда еще не видела? С этим вопросом она не хотела разбираться, потому что пришлось бы напрячь мозг с его воспоминаниями, а это оказалось очень и очень трудно. Так же трудно, как найти родителей ребенка в пустом детском саду. Чей это может быть ребенок?

– Да что вы говорите такое?! – возмутился женский голос. – Холодная водичка хорошо отрезвляет.

– А она что пьяная? – в мужском голосе слышалась издевка.

– Вот нашатырь. Расступитесь.

Алла знала реакцию на резкий запах, и, кажется, за секунду уже отворачивалась (или ей это показалась?) от голоса, сообщившего о спирте. Но ватка с нашатырем уверенной рукой медсестры Инги была доставлена прямо к цели, и в нос дал резкий запах. Алла бессильно застонала и приоткрыла один глаз. Свет резкой болью обжег не только глаз, но и мозг. Его хватило бы для освещения сцены, вместо софитов. Она опять застонала. Открыть глаза и шевелиться – выше ее возможности.

Лучше бы смотрела радужную спираль, по которой только что летала, кружилась и качалась, при этом испытывала незабываемые радостные эмоции. А теперь вернулась в сознание, а глаза открыть не смогла – болезненная темнота.

– Наконец-то, пришла в себя – сказал старушечий голос.

– Расходитесь! – потребовала Инга, решив всех разогнать. – Цирк что ли? Столпились тут. Дышать нечем, а ей воздух нужен. Идите, идите по своим делам.

– Ой, точно я же на ванны опаздываю – спохватилась хозяйка старушечьего голоса.

– Вот и идите, мойтесь, ха-ха-ха – издевательски пошутил мужчина.

Алле было все равно, кто возле нее столпился, кто шутки шутит и разряжает обстановку, а кто переживает и раздражает остальных. Безразлично. Сплошная усталость, апатия и равнодушие. Если бы не слабость, она бы сказала: «Не обращайте на меня внимание. Я постараюсь никому не мешать и тут пока полежу с закрытыми глазами».

Она не знала, где лежит. На полу? На холодном мраморном полу или на скамейке? А может на кровати? Тело ничего не чувствовало, а мозг, казалось, превратился в кашу.

Люди послушались требования Инги, засуетились. Настала недолгая тишина. Медсестра зачем-то терла ваткой виски Алле. Противный запах нашатыря проникают через кожу в мозг, глаза, нос и даже в желудок. Ее затошнило.

– Открываем глазки, – требовательно попросила Инга – открываем, открываем, я говорю.

Только потому, что женщина настойчиво требовала, Алла сделала усилие и приоткрыла глаза. Потом резко закрыла, яркий свет резанул по глазам.

– Открываем, открываем – более мягко сказала Инга.

Алла не любила, когда ее просят, тем более просят не первый раз. При этом она испытывала неловкость вперемешку со стыдом, причем и за себя и за того человека, который просил, поэтому она через силу открыла глаза, прищурилась и попыталась рассмотреть все вокруг.

Она постепенно возвращалась в себя из обморочного состояния, а вместе с ней и память. Вспомнила, где находится и видение забытого в детском саду ребенка растворилось. Рядом на кушетке сидела Инга – единственный сотрудник пансионата «Горный воздух», любившая белые халаты. Медсестра широкого профиля слыла мастерицей на все руки: делала массажи, ингаляции, лечебные ванны и не менее лечебные клизмы. Сейчас она приводила Аллу в чувства.

– Вот и хорошо. Вы нас напугали, Аллочка, – строго сообщила она. – Хорошо Олег Владимирович зашел вовремя, а то я и не знаю, сколько бы вы тут пролежали.

– Я только успел подхватить – мужчина у окна развел руками.

Алла непроизвольно отворачивалась в темный угол комнаты, поэтому не увидела его сразу. Но вспомнила по голосу: вынужденный сосед по номеру, так она прозвала его при первой встрече. Олег Владимирович – статный красивый мужчина лет сорока.

Алла прикрыла глаза и попыталась вспомнить, что было до того, как она потеряла сознание. Кажется последнее – надпись на двери комнаты, табличка с названием и запрещающий знак в виде перечеркнутого мобильного телефона. Она действительно пришла сюда на процедуры по расписанию.

Ее опять затошнило. В ушах зазвенело. Мозг как будто перевернулся в голове вверх мозжечком, нарушилась координация движения и равновесия. Все поплыло. Она медленно открыла глаза. Нет, все стоит на месте.

– Вы молодец – похвалила Инга мягким голосом. – Не растерялись. Я думаю, Аллочка придет в себя скажет вам спасибо.

– Спасибо – прошептала она, хоть это было нелегко произнести (язык почему-то не слушался, разбух и прилип к небу). Она не любила откладывать такие дела как благодарность в дальний ящик комода своего мозга. А еще не любила, когда от нее ждут благодарности. При этом испытывала неловкое смущение вперемешку с неудобством. Причем и за себя и за того человека, который ждал. Ну, такой уж она человек: совестливый.

– Не за что, – ответил Олег Владимирович и прошагал к выходу. – Я пойду, а то мне еще на массаж надо успеть.

Инга смотрела ему в спину восхищенным взглядом.

– Бывший военный, – восхищенно прошептала она, когда он вышел – Красавчик. И очень красивый. Очень. Смотри, какая осанка. – Она посмотрела на полуживую Аллу и махнула рукой. В нее вернулась строгая медсестра.

Инга перестала натирать виски Аллы нашатырем. Держала в руке неизвестно откуда взявшийся стакан с водой, помогла приподняться.

– Выпей!

Алла сделала небольшой глоток, как бы пробуя свои возможности. Получилось. Вода благополучно спустилась и не собиралась возвращаться. Алла жадно попила. Вода оказалась как в сказке живительной. Перестало тошнить, мозги собрались в кучку, во всяком случае, так казалось, тело послушалось хозяйку, а хозяйка услышала тело. В ушах перестало шуметь, а язык из набухшего паралона превратился в нормальный, послушный. Да, на самом деле Живая вода.

– Нормально? – привыкшая к подобным случаям, Инга ничего страшного в них не видела. В медицинском институте их учили не терять голову в экстремальных ситуациях. А с практикой пришло умение не показывать виду. С этой же практикой адаптировались чувства и эмоций к чужой боли, и выработалась антиболь.

Но простую воспитательницу из простого детского сада ничему такому не учили. Поэтому Алла успела удивиться холодному безразличию медсестры, не зная, чему учат в медицинском институте. Воспитателей, конечно, учили первую помощь оказать, но как себя держать в таких ситуациях не учили. Она до сих пор при обработке зеленкой разбитой коленки своего воспитанника чуть сознание не теряет. Слабонервная. Такой уж она человек.

– Нормально – ответила она, не совсем понимая, это правда или нет.

– Вы не в положении? – спросила Инга, указав на живот Аллы.

– Нет – уверенно ответила Алла.

– В таком случае это аллергия.

Алла украдкой взглянула на живот, готовясь увидеть аллергическую реакцию, и собираясь найти силы для паники. К большой радости живот оказался животом, а не резиновой шиной, наполненной воздухом. И Алла удивленно взглянула на медсестру. Та пояснила:

– У вас аллергия на какой-то препарат, или какую-то траву в ингаляторе. Я вам ее больше делать не буду. Даже не приходите и не просите. Вы пришли подышать и у вас случился обморок. Потом пришел Олег Владимирович и вызвал меня. Мне проблемы не нужны. Взяли манеру назначать все подряд. А отдыхающим все мало. Лезут без обследования на все процедуры.

Алла устало прикрыла глаза. Спорить она не собиралась, потому что не умела. А если бы умела, то побоялась бы. Инга напомнила учителя математики, а по совместительству завуча школы по воспитательной части. Каждый урок она давала информацию, которую нужно выучить, хотела, чтобы ученики ничего не забыли и ничего не перепутали. А иногда таким же тоном ругала двоечников. Показалось, что она сейчас услышит «Запиши в дневник! И без родителей в школу не приходи!».

Поглощенная в свои не вовремя вернувшиеся мысли, Алла не удивилась ассоциации. Ее это вообще не волновало. Сейчас волновало и удивляло другое.

«Упала в обморок и стукнулась головой. Не помню последние дни. Почему я в пансионате? Не помню, но помню медсестру Ингу. И Олега Владимировича знаю в лицо. Почему я на ингаляции? Я простыла? Где Вадим? Не помню. Я потеряла память!? И в ушах противно шумит. И мозги плохо работают. У меня склероз, амнезия и маразм. При чем здесь маразм?».

– Я поговорю с вашим лечащим врачом, – продолжала утверждать Инга – пусть отменяет вам ингаляции, пусть что-то другое назначает. На что у вас аллергия?

Алла машинально пожала плечами, не сильно вникая в слова медсестры. Инга и не ждала ответа:

– А мне ваши закидоны не нужны. Вам нужно будет пойти сдать анализы, но у нас их не делают.

Тут дверь приоткрылась, в нее пролезла голова Вити, при этом сам парень остался в коридоре.

– Можно? – спросила голова с улыбкой в тридцать два жемчужного зуба. – Я на пятнадцать ноль-ноль на ингаляцию.

Воспоминания всплыли из глубокого мутного омута сознания и Алла мысленно порадовалась. Во-первых, за то, что вспомнила парня, когда увидела его голову, как будто не знала ее (голову) до этого. Веселый жизнерадостный парень, легкий в общении. И сидел напротив за столом в столовой. Во вторых, порадовалась за себя – есть надежда, что она вспомнит всех и каждого, главное лицезреть их головы, даст бог и все остальное тело. Как хорошо, что сознание просветляется. Как хорошо, что не все еще забыто и потеряно.

Алла попыталась улыбнуться ему в ответ, но радостная улыбка, рожденная в мыслях, на лице получилась вымученной.

Виктор взглянул на бледную девушку, лежащую на кушетке, почувствовал запах нашатыря, и улыбка исчезла с его лица.

– Что-то случилось? – он с нескрываемым интересом вытащил наушники из ушей и на молодежном сленге уточнил – трабл, проблема?

Алла поморщилась. Совсем не вовремя она разволновалась. В мире должно что-то произойти, что бы человек вынырнул из электронного мозга гаджета. Ее давно беспокоила отстраненность людей от мира и будущая глухота современной молодежи от громкой музыки. Ведь ходят с закрытыми ушами.

Виктор открыл дверь шире и попытался войти, но Инга требовательно остановила:

– Ничего не случилось. Подождите за дверью.

Быстрый взгляд Виктора оказался внимательным, оценивающим и переживающим.

– Извините – он хмыкнул и закрыл дверь.

Алла проводила взглядом стакан с водой, который медсестра поставила на кушетку. Жажда рассыпалась по телу сухими песками. Хотела пить, но стеснялась попросить. Вот такой она человек. Стеснительная. И для себя лишний раз боялась рот открыть.

– Давайте договоримся – потребовала Инга, помогая подняться с кушетки. – Я вас в номер провожу, и вы отлежитесь до ужина в постели. Здесь сейчас полно людей будет. Нужно ингалятор заправить.

Слабость подкосила ноги, шум захватил голову. Тело плохо слушалось хозяйку, но это не пугало. Пугало отсутствие мыслей. Вот это странно, где все мысли? Где воспоминания. Может она все же упала, стукнулась головой, получила амнезию?

Каждый шаг давался с трудом. Алла хотела вдохнуть свежего воздуха, но Инга повела девушку через подземный коридор, соединяющий спальные номера с лечебным корпусом. Пока шли в номер, она вспоминала, где находится, с кем и почему. Но в ушах гудело и шумело. Мысли разбросало по закоулочкам, и собрать их в логическую здравомыслящую цепочку не получалось. Они вырывались, разбегались, играли в прятки и удирали, если она их находила и пыталась удержать. Они то скакали как необузданные кони, то расплавлялись как сладкая сахарная вата в теплой воде, то набегали, как волны бушующего океана на скалистый берег, превращались в пену, брызги и поток соленой воды, то улетали, как воздушный шар, нечаянно упущенный выпускником детского сада. Аля, как шестилетняя малышка с полными слез глазами, смотрит в небо на улетающий шарик, пытается поймать, удержать, но понимает, что мысль не вернуть.

«Где Вадим?»

Хорошо, если он сейчас поддержит, успокоит. Ей всегда становилось спокойно в любой ситуации, стоило ему только сказать тихим уверенным голосом: «Не волнуйся, все будет хорошо. Разрулим». И ей этого хватало. Все переживания и страхи улетучивались. Просто она ему во всем доверяла, а он никогда не подводил.

К огромному сожалению, Вадима в номере не оказалось. Как жаль.

– Вы ложитесь, – Инга помогла девушке лечь в постель – на процедуры сегодня уже не ходите, а на ужин обязательно спуститесь. Но я не настаиваю. Главное отдых и сон. Завтра врачу покажитесь. Обязательно. Ясно?

– Да. – Алла побаивалась людей с командным тоном и естественно соглашалась.

– Лежите, отдыхайте, восстанавливайте силы. Я ухожу.

Как только за медсестрой закрылась дверь, Аля поднялась с кровати и, стянув с себя балетки, пошла к тумбочке, а точнее к графину с минеральной водой. Каждый вечер они ходили на местный бювет за водой, которую им прописали. Вода. Живая вода.

Язык опять разбух, как будто во рту не было влаги три дня. Она подняла тяжелый графин и попила. Жадно. Много.

«Много нельзя. – Остановила она себя. – А то может стошнить».

Но тело просило живительной влаги.

Напившись, она открыла дверь на балкон. В комнату ворвался легкий ветерок и принес свежий воздух. Алла вдохнула полной грудью, осознав, что ей не хватало: воды и воздуха. Она прошла в ванную, долго умывала лицо, шею, руки до самых плеч.

Вот теперь воды хватит. Можно и отдохнуть, тем более шум в голове не прекращается. Она легла на кровать поверх одеяла. Уставилась в одну точку на ширме, отделяющей полуторную кровать вынужденного соседа Олега Владимировича. В день приезда в пансионат, в его номере прорвало трубу и затопило комнату, и его подселили к ним. Администратор долго и надоедливо извинялся, обещал, что это ненадолго. Подселить больше не к кому. «Везде либо женщины, либо еще что-то не подходящее» (так и выразился). В огромном пансионате «Горный воздух» свободных номеров не оказалось. Поэтому предложили немного потерпеть неудобство. «Извините. Извините. Извините».

Аллу этот факт расстроил, а Вадима – возмутил. По своему покладистому неконфликтному характеру она стала успокаивать мужа в духе того администратора: «Потерпим. Если безвыходная ситуация, то нужно помогать людям. Олег Владимирович же не виноват. Он и сам пострадал. Приехал в санаторий, а вместо одноместного номера – плацкарт с полкой в проходе. А что ему остается делать? Выбор небольшой – либо в подтопленном номере, либо за ширмой. Ему это тоже не приносит радости». Вадим только ответил: «Это в твоем духе – проявить доброту и сочувствие», но успокоился и перестал возмущаться и требовать.

Алла знала, что от своей доброты душевной чаще всего приходилось страдать, но с собой ничего не могла поделать (да и не хотела), такой уж она человек. Мягко-характерный. Вадим говорил, что если бы она жила без него, то на ее шее сидели бы человек десять, причем со всеми своими домашними питомцами и тараканами, свесили ножки, по макушке ручками шлепали и волосы дергали (хотя, могли бы в косички заплетать). И она бы всех на себе тащила, молчала и терпела, потому что всех жаль, и во все шкуры она влезла и во всех ситуациях побывала и всем сочувствовала и всех жалела.

Так и с Олегом Владимировичем получилось. Привели его с вещами и только за неудобства: «Извините. Извините. Извините». Каждое утро администратор у всех троих просит прощение, чуть ли не на коленях. Говорит, что мастера и строители все починят. Вот сантехник уже починил краны. Осталось за малым. Но Олег Владимирович продолжает жить в их номере за ширмой. И хоть он ненадоедливый сосед (вынужденный), понимал что стесняет и приходил редко, только за вещами и переночевать. Но это тоже не дело, чужой человек все-таки.