Сознание будоражило и сбивалось. Тело проваливалось в сон, а мозг то ли кипел, то ли бродил. «Бум! Бум! Бум!» – раздавалось в ушах, словно насекомое, забравшись в ушной проход, ходило по барабанной перепонке.

Сон обволакивал и тянул на дно, но Валька сопротивлялся, цепляясь за края сознания.

Какое-то шуршание и скрип опрокидывали и манили. Тело размягчилось, лицо оплыло и вжалось в подушку. Тонкой струйкой слюнка потекла из открывшегося рта. Сил напрячь нижнюю челюсть уже не было, и, уютно почавкав, оказав последнюю попытку сопротивления подергиванием правой ноги, Валька провалился в сон.

Тело стало невесомым и вошло в ворота.

Ворота были огромные, обвиты то ли плющом, то ли вьюном. Валька не очень понял, так как был далек от ботанических изысков.

Врата окружали облака, и вся конструкция словно висела в воздухе.

Валька приблизился и вошел.

Ему на мгновение почему-то показалось, что невидимая стража не пустит его, но, напротив, врата легко распахнули, впустив визитера так, словно именно его здесь и ждали.

Валька вошел, и его мозг затопили звуки. Их было много, разные, упругие, они проникали в сознание или выходили из него…

В этом сплетении он обнаруживал странные на первый взгляд звуки и образы, возникающие вслед за ними.

Сначала Вальке показалось, что он сходит с ума, но потом, хоть и не сразу, постепенно, отделяя ощущения друг от друга, он стал узнавать эти и звуки, и образы.

Первое, что он услышал, был странный треск. Спустя несколько минут после прослушивания странного звука в голове возник образ зеленой травы, а за ним подтянулось и воспоминание.

Лето, он маленький лежит в коляске…

Это было так странно – наблюдать себя со стороны, да еще младенцем.

Вдруг над ним что-то с визгом и шумом прожужжало. Огромный шмель пронесся над ним, веки дрогнули, и страх опрокинул сознание. Боже!

Валька тряхнул головой и Валька-младенец в этот момент тоже. Вдруг внутри раздался детский плач. В ту же секунду над детским беспомощным телом повисло что-то косматое и большое, улыбающееся во весь рот. Оно напевало что-то, покачиваясь и обдавая горячим дыханием Вальку-младенца.

В этот момент Валька почувствовал, как весь съеживается внутри, и дернулся изо всех сил! Но тут же понял, почувствовав сопротивление снаружи, что крепко-накрепко замотан какой-то материей.

Тут же, взглянув на младенца в коляске, он понял, в чем дело. Младенец был туго запеленат.

Валькино тело словно проживало то, что наблюдало.

Валька попробовал пошевелить пальцами, и ощущения подтвердили его догадку.

Тело было скованно тканью снаружи и ужасом изнутри.

В попытке позвать на помощь, по инерции, Валька выдавил из себя звук: «Мама!».

Не прошло и секунды, как лохматая голова склонилась над ним и, растянувшись в улыбке, протянула к Вальке-младенцу свои щупальца.

Валька сходил с ума, ему хотелось сбежать от монстра, но как только он почувствовал объятья и тепло, он успокоился.

Мелодичное пение, покачивание и тепло рук…

«Ах, это были не щупальца, а руки…» – пронеслось в Валькиной голове.

На мгновение Валька испытал блаженство и снова стал куда-то проваливаться. Он летел все ниже и ниже сквозь облака, пока не приземлился на что-то мягкое.

Глаза открывать не хотелось, но вдруг тепло объяло его лицо, и, открыв глаза, он тут же пожалел об этом. Что-то упругое надвинулось на него. От неожиданности Валька открыл рот и в ту же минуту ощутил жар внутри. Что-то влажное и горячее втиснулось между челюстями и стало ходить туда-сюда.

Валька снова открыл рот, чтобы набрать в легкие воздуха, и рот затопила теплая струя.

Сонное Валькино тело ворочалось с боку на бок, а рот причмокивал в такт доносившейся откуда-то колыбельной.

– Баю-бай, баю-бай! – напевал мелодичный голос.

Выбора не было. Или задохнуться от жара, или вкусить теплый поток.

Валька выбрал второй вариант и не ошибся. Тепло теперь разливалось не только снаружи, но и внутри. Блаженство охватило Валькино тело, и он полетел.

Теперь он летел вверх.

Его словно поднимали невидимые крылья.

– Я лечу! Я лечу! – напевало Валькино тело.

Теплый вихрь захватил его, и он снова провалился в сон. Быстрая мысль пронеслась в его мозгу о том, что он уже спит и теперь вот снова.

– Сон во сне, – пробурчал Валька и совсем отключился, еще глубже погружаясь в неведомую бездну.

Через несколько минут или секунд темноты и бессознательного состояния Валька очнулся и снова начал падать.

Перед ним снова были ворота, тот же плющ обвивал их, но они уже сверкали, и нарастающий шум голосов был иным.

Голоса стали четче. Среди них явно слышался детский смех. Кто-то детским голосом крикнул: «Дурак!», и Валька ощутил толчок в спину.

Спустя какое-то время раздался резкий звонок, и Валька оказался в классе.

На руках ощущалось что-то липкое, и Валька увидел себя маленьким мальчиком лет семи-восьми. Он сидел за партой и шарил рукой по рабочей поверхности снизу.

«Жвачка!» – пронеслось в Валькиной голове.

Противное ощущение не отпускало пальцы.

Было мерзко и противно и хотелось выйти, чтобы скорее помыть руки, но тело сковывало.

Подняв голову, Валька почувствовал на себе «горгоний взгляд» и понял причину скованности.

Если бы не фон в виде доски, на которой мелом было начертано «Классная работа», то ту, что пред ним предстала в образе горгоны, невозможно было бы отделить от образа.

Узкая блестящая юбка, словно чешуя, огибала подвижное тело, а начесанные волосы, обрамлявшие лицо, мало чем отличались от змей.

Но страшнее всего был этот немигающий взгляд, который прямо сейчас уставился на Вальку.

«Горгона» изогнулась и, приблизив лицо к Валькиному лицу, прошипела:

– Шалишшшшшь, Соколов? Снова? Завтра же родителей в школу!

И резким движением она вырвала из потянувшейся было Валькиной руки дневник.

Валька, окаменевший от ужаса, понял, что оказался между Сциллой и Харибдой.

Он ужасно боялся гнева классной, но и не меньше боялся реакции матери, доверие которой не смог оправдать.

Он снова начал тонуть.

Он опускался все ниже и ниже, пока снова не впал в забытье на какой-то лесной поляне.

Очнулся он от того, что кто-то дышал ему в лицо и повизгивал.

По лицу словно провели влажной тряпкой, но на сей раз страшно не было, и Валька открыл глаза. Над ним нависала растерянная морда пса.

Валька сразу же узнал его.

Лет в двенадцать ему купили собаку, о которой он так мечтал.

Это был он, живой и теплый, и хотя Валька осознавал, что прошло много лет и пса давно нет в живых, он потянул к другу руки, чтобы обнять его.

– Тришка! – обнимая собаку, прошептал Валька, и на его глаза навернулись слезы.

Пес радостно залаял, прыгая вокруг Вальки.

Где-то послышался смех матери и строгий голос отца.

Тришка умчался на голос, оставив Вальку наедине со слезами.

Слезы душили похлеще воспоминаний. И если последние явно оказывали сопротивление, то первым была дана воля.

Валька окончательно проснулся, обнаружив себя на кровати, где он и уснул, обнимающего мокрую от слез подушку…

Тело его содрогалось от рыданий, а сердце отдавало стуком в горле.

Смешанные чувства обуяли Вальку. Было больно, печально и так тяжело, что казалось, рыданиям не будет конца!

Валька рыдал, рыдал навзрыд.

Зрелый мужчина превратился в мальчишку, наполненного чувствами, и сейчас эти чувства, словно плотина, прорвали барьеры сознания, затопив тело и душу.

Сейчас на кровати лежал не Валентин Геннадьевич, а просто Валька! Не строгий и всеми уважаемый начальник омывал подушку слезами, а обычный парень, забывший и о своих мечтах и о своих чувствах.

И вот сейчас этот серьезный мужчина встретился с ними.

Спустя минут десять конвульсии прекратились, рыдания смолкли, и обессиленное тело снова погрузилось в сон.

Молодой подтянутый мужчина лет тридцати стоял перед знакомыми уже вратами, прижимая к левому боку коричневый портфель с документами.

Он был абсолютно уверен, что и теперь войдет легко во врата, но, только сделав шаг, оказался отброшен.

Сидя на траве, он услышал голос.

Голос исходил откуда-то сверху, и что-то подсказывало, что с ним говорит не иначе как сам Бог.

– Просраааал таланты! Не оправдаааал доверррие!

И манера и интонации насторожили Валентина, ибо божественный голос сейчас напоминал ему кота Матроскина из мультфильма «Простоквашино».

Пока Валентин вставал и отряхивал костюм, Бог продолжил, по-кошачьи растягивая слова:

– Вспоминай, что зарыл в землю! Дерррржи отчет!

Валька понял, что, похоже, сейчас он не где-нибудь, а на Страшном суде, и действительно, как только он об этом подумал, перед ним, восседая на облаках, появилась приемная комиссия в лице четырех экзаменаторов:

В центре восседал огромный кот с венком на голове. Полосками он и правда походил на Матроскина, а вот замершая улыбка явно досталась ему от Чеширского кота.

Ниже, вдоль стола экзаменаторов, растянулась золотая цепь, по которой кот тут же постучал молотком и объявил начало экзамена.

По правую руку от кота сидел «простоквашинский» Шарик, и Валька чувствовал его расположение. Сейчас ему почудилось, что Шарик как-то связан с его любимым псом Тришкой, и в этот момент Шарик подмигнул, словно подтверждая Валькины мысли.

Слева от кота восседал зеленый крокодил, в котором Валька без труда узнал крокодила Гену.

А рядом с крокодилом сновала длинная крыса.

– Мы не можем начать, – сказал крокодил, поворачиваясь к Матроскину, – комиссия не в полном составе!

Кот повернулся к крысе и, облизнувшись, оперся лапами о стол, явно готовясь к прыжку, но в этот момент, как из-под земли, появилась старуха Шапокляк и, подхватив на ходу крысу, посадила ее в сумку, а сама уселась рядом с крокодилом.

– Ну, теперь можем начинать! – объявил Матроскин.

Наблюдая все это, Валентин снова стал терять почву под ногами, но на сей раз отключиться не удалось.

Из кустов выскочила стража из «Бременских музыкантов» и подхватила его под руки.

Дрожа всем телом, Валентин стал ждать приговора.

Кот рулил процессом, Шапокляк обвиняла, крокодил воздерживался, то и дело падая на траву и сливаясь с ней, а Шарик как мог оправдывал подсудимого. Периодически кот обращался к падающему крокодилу, напоминая ему о его ответственностями лишь одной фразой:

– Вы на Страшном суде, и я бы вас попросил!

О чем попросил бы кот, так и осталось неизвестным, но, несмотря на то что судьбу Валентина решали мультипликационные герои, он чувствовал всю неизбежность и неотвратимость своей судьбы.

В какой-то момент он снова дернулся, пытаясь бежать, но стража не дремала и скрутила его еще сильнее, после чего Валентин оставил всякую надежду на то, что сможет избежать своей горькой участи.

Валентин словно потерял сознание, точнее он все видел и наблюдал, но, словно парализованный, не мог сказать ни слова в свое оправдание.

Весь суд сводился к тому, что он, когда-то одаренный мальчик Валька, дожив до середины, так и не реализовал свои таланты.

Шапокляк как главный обвинитель была непреклонна и склоняла судью Матроскина к самому суровому приговору.