Роды — табуированная в обществе тема. Точнее, табуируется правда о родах. Если спросить женщин публично, то в основном они будут говорить, что рождение ребенка — это счастье. Расскажут про слезы радости, которые выступили на глазах, когда врачи впервые приложили малыша к груди. И все в таком духе. Почти всегда женщины умалчивают о боли, которая сопровождала их до и после этих слез радости. Да еще и неизвестно, были ли эти слезы. Автофикшн Алтынай Султан «Отслойка» — это честный рассказ о семи днях в роддоме.
В роддоме как в колонии
Саида Мухтарова — тридцатилетняя казашка из интеллигентной и состоятельной семьи. Она замужем за русским, от которого родила дочку и во второй раз готовилась стать матерью. Супруги заранее выбрали клинику, в которой будут проходить роды, и договорились с врачами. Но на 34-й неделе у Саиды произошла отслойка плаценты, что чревато летальным исходом как для ребенка, так и для матери. Саида вызвала скорую. А та отказалась везти ее в выбранный заранее роддом и отвезла в ближайший дежурный. И тут женщина, которая в детстве училась в интернате во Франции, а потом изучала филологию в Сорбонне, впервые столкнулась с системой в лице бесплатной государственной медицины Казахстана.
Но героине книги повезло. Хороший хирург не успел уехать со смены домой, как и первоклассный неонатолог. Эти две случайности спасли Саиде и ее новорожденной дочке Урсуле жизнь. Первую успели положить на операционный стол, а второй — оказали реанимационную помощь. Затем Саиду отправили в общую палату, где ей нужно было внимательно следить за своим швом, сцеживать молоко и приходить в себя. А дочку… Саиде просто не сказали, где ее дочь.
Саиду, как и других женщин в послеродовом отделении, поднимали в шесть утра на кварцевание. Почему в шесть? Почему нельзя дать отоспаться женщинам и новорожденным? Этими вопросами задавалась Саида. Она не понимала, почему обезболивающее после операции дают только два дня, а потом не положено по протоколу. И что делать, если дикая боль не проходит? Саида задавала медсестрам и врачам миллион вопросов, в том числе о том, где находится ее дочь. Но ответа не получала. Потому что так устроена система, в которой женщины и дети — это части конвейера. А медперсоналу некогда разжевывать очевидные для них вещи. Делай, как говорят, и не задавай лишних вопросов — быстрее поедешь домой. Алтынай Султан сравнивает роддом с жизнью в колонии.
Меньше думаешь — проще жить. Наверное, это негласный девиз большинства людей в мире. А если много думать в роддоме, становится совсем грустно. Тут, наверное, как в колонии, легче просто следовать каждодневной рутине.
Для системы женщина — не человек. Ее функции сводятся к быстрому восстановлению после того, как она подарила стране еще одного гражданина или гражданку. Женщина — это источник питания для этого нового человека. Для системы у женщины нет чувств, желаний и ощущений. Ее потребности никому не интересны. И представителями этой системы выступают врачи, медсестры и санитарки.
Врачи — фанатики и сектанты
Ни один сотрудник роддома не вызывает положительных эмоций. Они выглядят как монстры, которые готовы порубить своих пациентов на кусочки, лишь бы те не мешали им работать. Они грубы, абсолютно неэмпатичны и в какой-то степени даже жестоки. Это очевидный вывод, который сделала Саида. А потом изменила свое мнение.
Врачи — такие же жертвы системы, как и пациентки родильного дома. Через медперсонал проходит огромный поток людей, не всегда адекватных. Часто отказывающихся слушать их рекомендации, что в итоге приводит к трагедиям, в которых тех же врачей и обвиняют. А еще трагедии случаются, потому что случаются. Как смерть ребенка, которого так и не смогли спасти. Врач вынужден сообщить об этом матери. Сухо и коротко, потому что нужно бежать к тем, кого еще можно спасти. И женщина обвиняет врача в смерти своего сына. И она не видит и никогда не увидит, как врач рыдает в подсобке из-за того, что не смог спасти этого ребенка, что мальчик был обречен, что эта смерть, как и многие другие, останется с ним навсегда.
Алтынай Султан как будто бы специально демонизирует врачей в самом начале, представляя их так, как часто врачей видят пациенты. А потом показывает обратную сторону, тщательно скрываемую медиками. Эта внутренняя сторона системы перемалывает медперсонал с той же жестокостью, что и пациентов. Они хотят, но не могут дать обезболивающее. Они пытаются объяснить что-то матерям, но их не слышат. Они отказывают себе в нормальной жизни, потому что не могут и не хотят выходить из медицины, даже если у нее совсем нечеловеческое лицо.
Роддом теперь казался мне мистическим храмом, а врачи — членами тайного ордена. Фанатично преданные своей работе, они пускались в пляску с жизнью и смертью. Одно неверное движение — и все потеряно. Врачам за это платят гроши, но они, как ошалелые фанатики, не бросают свое дело. Наверное, как всем сектантам, им кажется, что эти жертвы ради высшей цели. Что это их призвание. Не знаю, но врачи — это лучшие фанатики, которых я встречала.
Быть женщиной — стыдно (на самом деле нет)
В роддоме к бесчеловечности системы добавляется еще и мизогиния, которая часто исходит от самих пациенток. Ненависть к богатым, зависть к чужому счастью и радость чужому горю (умер другой ребенок, а не твой). После родов над женским телом власть берут гормоны, и женщины превращаются в «родивших самок, которые защищают своих детенышей». Женщине важно быть хорошей матерью, ведь плохую осуждает общество и семья. Важно быть на правильной стороне. И для этого она готова быть жестокой в отношении других. Говорить женщине после операции, что кесарево — это не настоящие роды. Что смесь никогда не заменит грудное молоко, и морить голодом своего ребенка в ожидании лактации.
«Хорошая мать» не думает о себе, она думает о ребенке. Поэтому ей непонятны требования Саиды о минимальном комфорте и желании помыть голову и принять душ. «Хорошая мать» должна терпеть. «Хорошая мать» должна быть еще «хорошей женой», «хорошей невесткой» и «хорошей дочерью». Алтынай Султан показывает совершенно разных женщин. Суеверных (после родов нельзя мыться сорок дней, чтобы вышли джинны), жертв домашнего насилия (родила раньше срока, потому что муж избил), обманутых мужчинами (родители выгоняют из дома из-за внебрачного ребенка), умерших (по требованию свекрови женщину забрали из больницы раньше времени, потому что некому было убирать дом, у женщины начался сепсис, и она умерла).
Злость, ненависть, зависть и мизогиния со стороны женщин — это реакция на мир, в котором они живут. Такой же злой и ненавидящий их. Мир, в котором женщина всегда «сама виновата». Мир, в котором женское тело — это сосуд грязи. Мир, в котором быть женщиной стыдно.
Алтынай Султан пытается сломать этот стереотип. Ломает она его жестко, нарушая два древних табу: она рассказывает о родах до дикости честно и пишет литературное произведение с использованием натурализма в описании женской физиологии. Алтынай описывает рождение не как счастье и радость. В «Отслойке» слова «боль» и «больно» встречаются чаще других. И «счастье» с ними точно не сможет конкурировать. Эта физическая боль не дает ему никакого шанса. Счастье и любовь не может появиться там, где твои мысли постоянно заняты тем, как снять боль и где найти обезболивающее. Больно ходить. Больно вставать. Больно чихнуть. Больно кормить грудью. Больно сходить в туалет. Все больно. И эту боль испытывает каждая рожавшая женщина. Эта боль не проходит с выпиской из роддома. Она еще долгое время сопровождает женщину. И женщина учится жить с постоянной физической болью.
Автор описывает боль не кричащими словами. Боль в тексте скупа на эмоции. Читатель видит постоянное перечисление физиологических процессов, которые сопровождают главную героиню все семь дней, что бы она ни делала. В «большой литературе» не принято детально описывать женскую физиологию. Так уж сложилось, что в традициях русскоязычной литературы женщину идеализировали. Она была легка, смешлива, терпелива, скромна. Она была любовницей, женой, дочерью, матерью, в конце концов, товарищем. Но она не была истекающей кровью и умирающей от боли рожающей женщиной. Алтынай Султан восполнила этот пробел.