– Пускают? Кто? – Айна даже остановилась и опять засмеялась своим детским смехом, от которого Давиду стало тепло, и он тоже засмеялся, и они опять смеялись вместе. Пока хватало духу, спросил:

– Если ты свободна в воскресенье, может, сходишь со мной в кино? На премьеру?

– На премьеру? – Айна смотрела удивленно. – Какую?

– Какая будет. Хочешь?

Давид даже не понял, как это у него вырвалось. Он сам никогда не бывал на премьере. В Стокгольме были так называемые «премьерные кинотеатры», где показывали новые художественные фильмы, шведские и американские, редко из других стран. Чтоб достать туда билеты надо было заранее долго стоять в очереди, и стоили они много дороже. Но, конечно, приглашать, так уж на премьеру. До воскресенья еще есть время. Главное, чтобы Айна согласилась.

– Конечно, хочу. А как ты достанешь билеты?

– Достану. В среду скажу, куда. Только ты не уходи сразу, а то я могу задержаться.

– Я подожду, – пообещала Айна.

Они уже дошли до остановки.

– Не провожать? – на всякий случай спросил Давид.

– Нет, спасибо. До среды.

– До среды, Айна!

Давид вышел из трамвая и дошел до квартала Дротнинген (королева), свернул на улицу, которая почти вся состояла из лестниц, и пошел вверх. Поднявшись, он обернулся и посмотрел назад: по этой лестнице надо идти вниз: не потому, что легче, а потому, что в светлое время отсюда открывался замечательный вид на залив и город за ним. Сейчас только огни на мосту светились в темноте, а за ними мерцали окна дворцов на Страндвеген, в одном из них жила Айна.

Когда Давид только перебрался в Стокгольм и стал помогать Борису, он никак не мог понять, зачем нужны названия кварталов. Не просто названия, – дома имели нумерацию и по улице, и по кварталу. Первое его задание было отвезти какие-то учебные пособия в Лицей для девочек. Адрес ему дали Артиллерист 1, а дом, оказалось, стоял на улице Банергатан 38, «Артиллеристом» назывался квартал. Позже он нашел объяснение в одной книге: кварталы пришли из римских времен. У военного лагеря было четверо ворот, между ними проходили две пересекающиеся дороги, деля лагерь на четыре части. Потом кварталами стали называть постройки, ограниченные четырьмя улицами. В XVII веке в Стокгольме уже планировалась сеть перекрестных прямых улиц, и участки между ними получили названия, а дома – номера.

Давид повернул направо к своему кварталу. Здесь все было как сорок лет назад, во времена писателя Августа Стриндберга, и, наверное, еще раньше: старые дома, газовые фонари и мощеные улицы. Район бедноты, рабочих и ремесленников. Еще здесь, говорят, живут художники и писатели. Давид не мог понять, почему эти кварталы носят такие названия. Ладно, в Дротнинген дома в основном каменные. А квартал, где живет он сам, состоящий из крохотных, в большинстве своем деревянных домов, назывался Кунг (король). Какой король заглянет в эти тесные, вонючие, заваленные всяким хламом дворы, где между нужником и забором тянутся веревки для сушки белья, стоят корыта для стирки и бочки для дождевой воды, в домах нет водопровода, одна колонка на всю улицу. А внутри? Низкие потолки, крохотные комнатушки, в которых темно и сыро, в квартирах из двух-трех комнат семьи с пятью детьми…

Давид снимал угол у отставного штурмана в дворовой пристройке. Вся квартира состояла из маленькой комнаты и кухни побольше. В кухне за занавеской стоял топчан, на котором спал Давид. Старик целыми днями сидел возле дровяной плиты и мастерил клетки на продажу. По вечерам он часто уходил в пивную. Каждый день, идя с работы, Давид надеялся, что хозяин уже ушел. Тогда он мог спокойно посидеть за столом, позаниматься, почитать, поиграть на кларнете. В те вечера, когда они оба были дома, старик любил поговорить. Ему было скучно, и стоило Давиду прийти домой или выйти утром из-за своей занавески, как штурман начинал рассказывать всякие истории, иногда интересные, но часто по второму и третьему разу. Давид давно искал, куда бы съехать, но найти недорогую квартиру было не просто.

Старый моряк вырос на Сёдере и знал тут каждую улицу. Но не всем его россказням можно было верить. Например, он утверждал, что в возрасте Давида пил пиво со Стриндбергом на «Мусебакентеррасе» возле Южного театра. Кстати, оказалось, что холм Мусебакен получил свое название не от библейского Моисея, как сначала думал Давид, а от Моисея-мельника, чья мельница стояла на холме.

Еще старик рассказывал, что в молодости стригся в парикмахерской у девчонки, которая стала известной актрисой Гретой Гарбо. Давид видел Гарбо в американских фильмах и готов был поверить, что она жила здесь на Сёдере, но остальное штурман вполне мог приврать. Были истории и явно правдивые, например про то, как тушили пожар в конюшнях тридцать лет назад, или про взрыв на улице Коксгатан, не так уж давно, в 1944 году, и совсем рядом с домом. Давид даже готов был поверить, что старый штурман знал одного из погибших там пожарных.

Среда, 2 ноября

В среду Айна нашла его сама. Их отпустили пораньше и, подождав немного, она поднялась наверх, чтоб узнать про кино. Айна часто ходила в кино, одна или с Ингой, но не на премьеры. Не потому, что премьеры дороже, а потому что у нее не было времени стоять в очереди, добывая билеты.

Давид разговаривал в коридоре со своим преподавателем. Айна остановилась в нерешительности, но Давид уже увидел ее и помахал рукой. Она вошла в класс следом за ними.

– Это Айна, – сказал Давид. – Можно она послушает?

– Добрый вечер, – учитель повернулся к Айне. – Фрёкен может сесть здесь.

Айна села на стул у стены. Давид сел к роялю, а учитель встал у окна. Давид заиграл какую-то незнакомую мелодию, но его остановили.

– Спокойней. Это детский альбом. Всего лишь кукла.

Давид заиграл снова. Пьеса была печальная, но совсем короткая, он сыграл ее два раза, потом еще одну, тоже короткую и еще более печальную.

– Вот так и сыграешь. – Учитель был доволен.

– Но я могу что-то более серьезное, это же совсем для начинающих.

– Не надо ничего серьезного! Слушатель там случайный, не стоит его утомлять. До свидания, Давид! До свидания, фрёкен!

– Скучно? – спросил Давид. – Детская музыка.

– Печально, – Айна очень стеснялась, – печально, но легко.

– Это Чайковский, русский классик. Легко, потому что это детская печаль, из «Детского альбома». Я это в детстве играл, некоторые пьесы еще до школы. Болезнь куклы и ее похороны.

– Похороны куклы?

– Да. Ты же не выкидывала любимых кукол, когда они ломались.

– У меня не было кукол, которые ломались.

– Совсем не ломались? Никогда? Значит, все твои игрушки целы?

– Все мои игрушки пропали. Осталось две свистульки и еще теперь… матрешка.

– Матрешка?

– Это русская игрушка. Такая бабка деревянная круглая, красками разрисованная. Она открывается, и там внутри другая сидит поменьше. Ее вынимаешь, она тоже открывается, и так штуки три, может быть и больше.

– Здорово. Деревянную трудно сломать. А если кукла с фарфоровой головой, она может разбиться.

– Знаю. Я сама чуть не разбила такую куклу… Чужую, – сказала Айна и тотчас перевела разговор. – А я слышала, ты на дудочке играешь, а ты на рояле.

– На дудочке? Можно и так сказать. На рояле все музыканты должны играть, независимо от специальности.

– От специальности? Музыкант – это не одна специальность?

– Нет, конечно. В оркестре бывает 30–40 разных инструментов. Одних, как ты сказала, дудочек штук пять-шесть. Ты когда-нибудь слышала симфонический оркестр?

– Симфонический? Это большой, со скрипками и роялем? В кино слышала много раз. А вживую только духовые, которые на улице играют – Королевский гвардии, Красного креста, Трамвайного парка.

Айна стеснялась спросить про билеты в кино: а вдруг не достал?

– Хорошо, что ты сама сюда поднялась. – сказал Давид. – А то мне не уйти было.

– Ты же сказал, что встретимся после уроков. Как я могла уйти?

– Ну, мало ли… Может, ты передумала идти со мной в кино…

– Почему? – удивилась Айна.

– Ну, ты же не хотела, чтобы тебя видели со мной вечером… возле дома.

– Мы же не будем встречаться вечером возле дома, а пойдем в кино. Или не пойдем?

– Пойдем, конечно. Я достал два билета на пять часов в воскресенье. Тебе уже пора?

– Да, уже поздно. Спасибо за музыку.

Они шли к остановке. Было сыро, туман окутывал улицу, фонари казались расплывчатыми пятнами. Айна подумала, что опять будет в Стокгольме мягкая, почти бесснежная зима, как в прошлом году. Таких суровых зим, какие были в ее детстве, она больше не видела. Правда, три года назад, когда она только попала в столицу, снегу здесь было много. Но температура все равно не опускалась ниже минус 10. А в прошлом году снег был вязким, липким. Он не был глубоким, но автобусы все равно застревали. Пассажиры-мужчины выходили и подталкивали автобус, буксующий в мокром снегу.

– Где мы встретимся? – спросил Давид.

– А в какой кинотеатр? – Айна подняла голову, но в тумане не видно было его лица.

– «Рёда кварн», знаешь?

Конечно, Айна знала. «Рёда кварн» – «Красная мельница» – был известный премьерный кинотеатр в центре города. На улице с дорогими магазинами и ресторанами. Еще там был «средневековый замок», так называли большой пассаж совсем рядом с кинотеатром. Он очень нравился Айне тем, что был не из кирпича, как обычно, а из камней разных оттенков и украшен узкими ненастоящими башенками с птицами наверху. Над главным входом сидели две обезьяны, держа на головах колонны второго этажа. Между колонн, по обе стороны от окна, стояли статуи – с одной стороны женщина с зеркалом, с другой – дикарь с дубиной. Пассаж поэтому называли еще «Вильдман» – дикарь. Дубовая входная дверь была украшена рельефами, изображавшими разных ремесленников. Айна любила рассматривать детали. Любовь к деталям, то немногое, чему научил ее когда-то дед. Тяжелую дверь с рельефами ей довелось открыть лишь однажды, когда она сопровождала бабушку. Пол в фойе был выложен белым и черным мрамором, как шахматная доска, дальше шла белая мраморная лестница, но по ней Айна не поднималась, и вообще внутрь не входила: только открыла дверь для бабушки и посмотрела, что ее встретил швейцар. Зато Айна несколько раз была в магазине деликатесов в том же здании, но с отдельным входом с улицы.

 
Но веселой стайкой, как букеты,
где сирень и роза, и тюльпан,
тянутся стокгольмские кокетки
посмотреть кино в «Рёда кварн», —
 

пропел вдруг Давид. Это же «Мелодия Стокгольма», Эверта Тобе, которую так часто поют по радио!

 
Фильмы Греты Гарбо все до одного! —
 

подхватила Айна, и они допели вместе:

 
Слышал песню сердца моего?
 

Опять они смеялись вместе, и от этого было хорошо и тепло, несмотря на туман и сырость. Потом Давид чуть не налетел на прохожего, вынырнувшего внезапно из тумана, и опять им было смешно.

Они уже стояли на остановке. Подошел ее трамвай, и они сели.

– Не провожать? – спросил Давид.

– До Норрмальмторг, – Айна подняла голову, посмотрела ему в глаза. – Давай там и встретимся, у входа в отель. Если дождь, там можно укрыться.

– В полпятого.

– В воскресенье в полпятого. До свидания, Давид.

Он спрыгнул на площади в последний момент.

Воскресенье, 6 ноября

Они встретились, как договорились, и пошли к кинотеатру. Народу было много, они с трудом пробились сквозь толпу, Давид взял Айну за руку, и она не отдернула руки. Пока не открыли лестницу на балкон и двери в партер, в фойе было очень тесно и жарко. Айна сняла пальто и осталась в шерстяном платье на кокетке. Она принарядилась ради премьеры, да и вся публика была нарядно одета, только Давид был одет, как всегда. Зато ботинки он начистил так, что в них отражался свет боковых ламп.

– Мои старые ботинки здесь неуместны? – спросил Давид, увидев, что Айна смотрит ему на ноги.

– Сияют, как зеркала, – она засмеялась. – Весь день чистил?

– Заметила.

– У маленького роста свои достоинства.

Кинотеатр «Рёда Кварн» был знаменит, но и Айна, и Давид оказались в нем впервые. Это был настоящий премьерный кинотеатр, в нем выступали артисты и режиссёры. Огромный партер с красными бархатными сиденьями, очень удобными. По бокам каменные колонны с завитками наверху. Большие хрустальные люстры под расписным потолком. Не сравнить с обычным посещением кино, все так торжественно, как в великий праздник.

– Наверное, сам король с королевой здесь бывают, – сказала Айна.

– Думаешь? Тогда хорошо, что сегодня их нет.

– Почему?

– Потому что мы пришли смотреть кино, а не на короля с королевой!

Они сели на свои места. Вот открылся занавес, прошел журнал, началось кино.

Фильм был английский, со шведскими титрами, назывался «Третий человек».

Под веселую музыку главный герой приезжает в разрушенный город. Он американец, нищий сочинитель дешевых романов, его зовут Холли Мартенс. Старый друг обещал ему какую-то работу. Вторая мировая война только недавно закончилась, город Вена разрушен и поделен на части между английской, американской, французской и советской армиями.

Давид напрягся и невольно сжал Айне руку так, что она ойкнула. Он смутился и отпустил ее.

Музыка обещает, что все будет хорошо. Мартенс приходит к роскошному дому, где живет его друг, и узнает, что того сбила машина. Под ту же веселую музыку он идет на кладбище и успевает на похороны.

После похорон он сидит в баре с английским полковником. Полковник говорит, что Гарри Лайм, друг приехавшего, был бандитом. Он советует Мартенсу поскорей уехать домой и даже дает деньги на билет. Но Мартенс остается и начинает расследование. Он не может поверить, что его друг – преступник.

Айна увлеклась фильмом и не смотрела на Давида. В какой-то момент он вскрикнул, она повернулась. Давид кусал кулак, уставившись на экран.

Но пока нет ничего страшного, кроме города. Поздняя осень, темные холодные улицы, как и здесь сейчас. Но они не просто темные, – улицы разрушены войной. Руины, увенчанные статуями; углы стен, осыпающийся кирпич, нищие, роющиеся в помойках. А герои фильма живут в роскошных квартирах, уцелевших среди хаоса. Было странно, почему-то все пытаются отправить Мартенса домой из этого страшного города.

В самый напряженный момент, когда Мартенс и Гарри, который оказался жив, поднимались на колесе обозрения, и бывший друг был готов выкинуть писателя из кабины, Давид вздохнул так громко, что сзади шикнули.

Когда они вышли в фойе, Давид отвернулся, чтобы Айна не видела его лица.

– Извини, – Давид шмыгал носом.

Они остановились посреди тротуара. Толпа, выходившая из кинотеатра, обтекала их.

– За что? Спасибо тебе. Я очень рада, что пошла.

– Я не думал, что это будет так… больно.

– Больно?

– Понимаешь… Эта… Вена. Это мой город. Я там родился и жил до…

– До войны?

– Можно и так сказать, но для нас всё началось раньше. С аншлюсом.

– Аншлюс? Что это значит?

– «Присоединение». Когда Гитлер присоединил Австрию к нацистской Германии.

– Захватил?

– Нет. Австрия как бы добровольно присоединилась. До первой мировой была империя Австро-Венгрия. Она распалась, и Австрия стала самостоятельной. А когда Гитлер пришел к власти, он решил, что все немецкоязычные страны должны подчиняться ему.

Давид опять шмыгнул носом. Айна достала из сумочки кружевной платочек и протянула ему. Он не сразу понял, что это.

– Спасибо… Когда Гитлер в марте 38-го года приехал в Вену, был праздник. Народ на улицах кричал «Хайль Гитлер», и все поднимали руку в нацистском приветствии. В Австрии было полно своих нацистов, но я еще не понимал тогда. Я сначала удивлялся, что мои родители не радуются вместе со всеми.

Давид так разволновался, что ему стало тяжело дышать.

– Знаешь, ужасно смотреть на разрушенную Вену. Улицы, по которым ходил, гулял с родителями, с дедушкой. Парк, где играл с друзьями. Всё разрушено, кругом развалины. Когда я уезжал, город был еще цел… Вена была такой красивой. Мы ходили в театры. По воскресеньям ели пирожные в кафе. На этом чертовом колесе я катался с папой каждый год. Мама не каталась, у нее кружилась голова от высоты, она стояла внизу и махала нам. Каждый раз, когда мы смотрели вниз, чтобы помахать маме, я хватал папу за руку…

Вдруг оказалось, что они вышли уже на Страндвеген и Айна держит его под руку.

Давид остановился, посмотрел на Айну и судорожно вздохнул. Она выглядела испуганной. Это она из-за него, из-за его переживаний.

– Извини, я тебя напугал.

– Нет. Мне жаль, что ты так расстроился. Вена, наверное, была очень красива до войны?

– Да, похожа на твою Страндвеген.

– На мою? – Айна засмеялась. – Ты же сам, наверное, жил в таком доме, с мраморной лестницей и зеркалами в подъезде?

– Нет, у нас была квартира попроще, но я бывал в таких тоже. Маму приглашали петь в салонах, папа ей аккомпанировал. Я помню парадные лестницы с огромными зеркалами… – Он помолчал. – Ты сама живешь в такой квартире. У тебя, наверное, спальня как у Анны.

– У меня? Как у Анны в кино?

Айна вдруг засмеялась так неожиданно и весело, что Давиду сразу стало легче.

Он не заметил, как получилось, что они пошли не вдоль домов, не по бульвару, а по набережной, у воды. Вдоль берега стояли пассажирские пароходы и баржи, груженные дровами. Отсветы фонарей играли в заливе. Вот дома на той стороне закончились, показался мост, за ним в просвете мерцали воды следующего залива, над которым возвышался тёмный берег Сёдермальма.

– А я вон там живу. Между церковью Катарины и водонапорной башней, – Давид показал на самые высокие черные силуэты на горе.

– А я вон там, – Айна обернулась к улице и показала куда-то вперед. – До завтра?

– До завтра! – он смотрел, как она перешла улицу и быстро пошла в сторону Нарвавеген.

Понедельник, 7 ноября

В понедельник Айна встретила Давида, когда он только спустился со своего этажа. В коридоре и на лестнице стоял гул, все торопились домой.

– Давай подождем.

Они отошли окну.

– Все в порядке? – спросил Давид.

Айна посмотрела на него с удивлением. Это же он вчера расстроился почти до слез, не она. Вид сегодня у него был усталый, наверное, плохо спал.

– А что у меня может случиться? Ты сам-то в порядке?

– Да, конечно. Просто… вдруг тебя дома отругали.

– Дома отругали? За что?

– Ну, что ты в кино пошла с каким-то парнем.

Айна еще больше удивилась, потом засмеялась.

– Ты решил, что если я живу на Страндвеген, то…

– То у тебя комната, как у Анны в кино, и строгие родители.

Айна смеялась так звонко, что на них оборачивались. Давид тоже засмеялся, уж очень ее смех был заразительным.

– Да, – сказала она. – Да, я живу в большой квартире в дорогом районе. Пять комнат: три спальни, салон и столовая плюс кухня и комнатка для меня. Все это я должна убирать каждый день. Я домработница в семье адвоката.

– Домработница? – Теперь удивился Давид. – А я думал…

– Ты думал, что на Страндвеген живут только богатые? Но кто-то же должен их обслуживать.

– Так вот почему ты учишься в вечерней школе.

– Да. Мне нет 18 лет, и я имею право учиться, что и делаю три вечера в неделю. И каждую третью неделю у меня выходной.

– Раз в три недели? А все остальное время на работе?