вмешивалась странная, почти неизвестная ему прежде грусть и тревога. вернее, она была ему известна, но раньше она была не в нем: грусть жила в грозах и закатах, в белом паре, который поднимается над озером, если сидеть на берегу ночью, или в том, как осенью соскальзывают вниз листья. теперь же ему показалось, что и в нем, как в природе, живет эта тревожная грусть где-то на дне радости, как тихая, неуловимая песня