Пролог

«Они будут недовольны».

Телега Ди́тара утопала в снежных сугробах, глубоких и мягких. Ехать по занесенной снегом тропе оказалось бы тяжело и мучительно даже для здорового и крепкого мужчины – что уж говорить про такого старика, как он. Селянин часто останавливался, чтобы счистить со старых колес налипший снег, что еще больше замедляло его в пути. А между тем снег все прибывал и прибывал, падая влажными и тяжелыми хлопьями с черного неба. С каждой милей разобраться, куда ехать, становилось все сложнее. Основные тропы и раньше заносило снегом – привычное дело для этих краев, – но Дитар давно научился определять дорогу с помощью звезд. Бывало, что вьюга не позволяла разглядеть их в небе, и тогда старику приходилось полагаться на свою память. Он зарабатывал на жизнь тем, что отвозил в поместье Ричи съестное: дорогу к нему Дитар запомнил лучше, чем к собственному дому, поэтому занесенные снегом тропы не пугали его. Он и в темноте различал очертания знакомых деревьев, скрытых под снежными шапками.

Зрение служило старику основным ориентиром, пока ему не перевалило за шестьдесят. Тогда он ослеп на один глаз и больше не мог видеть так хорошо, как раньше. После случившегося Дитар боялся, что полностью лишится зрения, а значит и единственной работы. Скоро болезнь возьмет свое, обреченно думал мужчина, пытаясь объехать дерево, закованное в ледяную корку. Ноги его коня увязали в глубоком снегу, и он тащил телегу слишком уж медленно. Им ни за что не успеть к назначенному времени. Но старик не винил ни себя, ни свою лошадь. В такую погоду ни один уважающий себя человек не покинет свой дом и не оставит пригретое место у очага. Только он, старый дурак, решился на это безумие.

Еще с юности Дитар привык все делать вовремя и потому редко опаздывал, но сегодня его подвели и зрение, и погода. Вдобавок ко всему, его единственные сани, на которых он передвигался намного быстрее, пришли в негодность. Из дома мужчина выехал в полдень, а до Зимнего леса добрался только к глубокой ночи. «Они будут недовольны», – снова подумал старик. Его окоченевшие руки начинали дрожать, когда он вспоминал господ Ричи. Опозданий они не прощали и славились жестокостью, на которую многие простые жители закрывали глаза: иначе им было не выжить. Зато всем, кто доставлял провизию в срок, хозяева платили исправно и щедро – вот почему такие, как Дитар, ехали в самую глушь, не обращая внимания на непогоду, ужасные дорожные условия и господ со странностями. Выбирать не приходилось. Жили так многие в округе. Жил так и сам Дитар. Каждый раз, когда до жуткого поместья оставались считанные мили, старика начинало трясти от мысли, что придется встречаться с хозяевами дома. Три мужика из его родной деревни пытались подзаработать похожим способом, пока зловещее поместье не забрало их жизни. По окрестностям ходили слухи, будто в соседней Беле́ске четыре брата исчезли после того, как решили наведаться к господам со своим скудным урожаем. Незадолго до трагедии сын мельника видел братьев пьяными: они устроили привал возле дороги и распивали медовуху, громко обсуждая, как поделят награду. Спустя четыре часа шумного отдыха мужчины снова отправились в путь, но из поместья Ричи так и не вернулись.

Дитар считал свою деревню умирающей, и не зря: в этом году они лишились пятерых молодых мужчин – их всех унесла лихорадка. Из способных работать людей в деревне остались сам Дитар, здоровяк Мо и четырнадцатилетний юноша по имени Дилл. А вот Джун, старый приятель Дитара, уже не мог браться за физическую работу: с тех пор, как ему исполнилось восемьдесят, он все чаще оставался дома и никуда не выходил без надобности. Суставы его совсем стали плохи. Он бедствовал, как и все в их маленькой деревеньке, и не без зависти говорил, что Дитару еще повезло, раз он в состоянии обеспечивать свою семью. И правда: старик делал все, что в его силах. Сено и корм для скотины он закупал у торгашей в городе, что позволяло ему заниматься животноводством. Он разводил коз, получал от них молоко и делал сыр, а свиней и кабанов зарубал на мясо, солил его и закатывал в бочки. Пока здоровье позволяло, Дитар мог работать и в поле, но на их промерзлой земле ничего не росло. О том, чтобы вырастить хотя бы одну картофелину или луковицу, оставалось только мечтать: сельское хозяйство, загубленное вечным холодом, находилось в упадке уже много лет.

Жизнь здесь не находила продолжения. Мертвая почва отвергала семена, а людей умирало больше, чем рождалось. Все стремились убежать на юг, к солнцу и теплу, подальше от суровой зимы. Подальше от вампиров. Гибельные земли принадлежали им – выходцам из знатного рода Ричи, вокруг которого ходило множество слухов. Их зловещее поместье давно обросло различными догадками – одна хуже другой – и древними легендами. Поговаривали, что и сам дом, и его хозяева прокляты, но Дитар не верил в эти россказни и считал их пустыми байками. Ни один из тех мнимых смельчаков, кто заговаривал о поместье Ричи, на самом деле никогда там не был и знать о проклятии не мог. Правда не интересовала сельских жителей. Они во всем справедливо обвиняли вампиров: кровопийцы заняли весь северный регион и захватили часть западного, оттеснив простых людей на окраины. На своей территории вампиры подчинялись господам Ричи и поэтому редко нападали на людей без приказа, но их все равно сторонились. Дитар, как и другие жители деревни, побаивался братьев Ричи и вместе с тем сочувствовал им: он видел в них избалованных мальчишек, вкусивших власть и роскошь. На жалость, что возникала в добром сердце старика, его внутренний голос шептал: «Нельзя им сочувствовать, старый дурак. Они будут недовольны тобой. Сегодня ты сильно опоздал, а опозданий они не прощают».

Все ему говорили, чтобы он перестал ездить в проклятое поместье. Дитар не представлял, кому могла прийтись по душе давящая атмосфера этого места, но за годы службы он привык к ней. Большую часть того, что старик заготавливал на зиму, он отвозил своим господам и получал неплохие деньги за доставку продовольствия. На выручку Дитар мог себе позволить безбедно жить целый месяц, что он, собственно, и делал, не забывая откладывать часть средств на покупку скотины или зерна. Каким бы странным и пугающим ни было поместье, лишаться своего единственного заработка из-за глупых сплетен старик не собирался.

Он утешал себя возможностью подзаработать больше, подъезжая к массивным черным воротам. Зимняя чаща осталась за его спиной. Решетчатые ворота украшали шипастые розы из стали темнее, чем небо над головой. Они гордо, с надменным превосходством возвышались над стариком и заставляли всякого, кто окажется внизу, чувствовать себя ничтожным и жалким. Дитар снял побитые молью перчатки и подышал на замерзшие руки, желая согреться в этом месте не только телом, но и душой.

Долго ждать не пришлось. Ворота перед ним открылись, пропуская повозку, и старик уже более уверенно въехал во двор. Дорога сразу стала ровнее: слуги заблаговременно расчистили ее от снега, так что телега поехала легче и веселее – даже колеса почти не трещали.

Величественное строение встретило Дитара негостеприимно и холодно. Свет в окнах не горел – пустые глазницы зорко следили за передвижениями чужака. Белый фасад здания с обеих сторон от главного входа украшали полотнища с фамильным гербом семьи Ричи. Старик слышал, что их герб – черная роза на зеленом фоне, которую обвивает серебряная змея, шипящая, с раздвоенным языком – самый зловещий среди гербов других благородных семей Вейссарии. Вот бы еще узнать, что он означает, но спрашивать хозяев Дитар никогда бы не решился: уж больно они сердитые. Поместье Ричи насчитывало всего два этажа, однако небольшую высоту с лихвой покрывала длина здания. Она составляла чуть более двухсот ярдов, отчего со стороны поместье выглядело растянутым змеем.

Старик объехал здание спереди и остановился у заднего выхода. Двое слуг уже ожидали его, стоя под навесом в легкой для такой погоды одежде. Юноши дрожали от холода и тихо переговаривались с керосиновыми лампами в руках. Завидев Дитара, они поспешили к нему, чтобы помочь разгрузить телегу.

– Тихая ночь сегодня, – сказал им старик, чтобы разбить зловещую тишину.

– Да, – согласился один из юношей, темноволосый и длинный, как палка. Белые шрамы покрывали обе его руки от ладоней до запястий. Дитар не стал расспрашивать слугу о происхождении этих шрамов. Его задача заключалась в том, чтобы как можно скорее доставить провизию и уехать домой, тем более что путь до деревни неблизкий. А чесать языком – это не про него. Темноволосый взял лампу у второго слуги. – Безветренная ночь – что может быть лучше? Метели и снежные бури не дают нам покоя в последнее время.

– Что привезли? – спросил второй, срывая с телеги заледеневшую ткань. Он подошел к товару сзади и обратился к своему сопровождающему: – Посвети-ка сюда. Ничего не видать.

– Три кувшина молока, две корзины сыра и бочка солонины, – перечислил Дитар и помог парню взобраться на телегу. Другой в это время держал в руках обе лампы и освещал продовольствие. – А где господин Райнер?

– Хозяин скоро подойдет, – заверил юноша, который осматривал телегу. Он бегло оглядел содержимое и удовлетворенно кивнул. – Сегодня вы привезли больше обычного. Господин будет доволен.

– Так получилось, – ответил старик безразличным голосом, хотя изнутри его распирала гордость. Наконец-то его труд начали ценить в полной мере. – Я приобрел еще пару голов скота. Выгодное вложение оказалось. Мяса и молока стало в два раза больше.

– Такими темпами вы скоро разбогатеете и сможете перебраться в теплые места, – заметил другой и позволил себе слабую улыбку. – А мы так и останемся здесь…

Про Дитара деревенские говорили, что он добр и внимателен к другим. Старик не знал этих юношей, но искренне сочувствовал их положению. Любому простолюдину известно, что на службу в поместье Ричи не поступают добровольно. Эти несчастные – рабы, заложники кровавых господ.

– Ты чем-то недоволен, Хо́ган? – Голос из темноты заставил всех здорово испугаться.

Руки молодых людей задрожали, но уже не от холода. Дитару показалось, что один из них вот-вот уронит лампы, и весь сжался от напряжения: если горячее масло прольется на телегу, то назад он будет добираться пешком.

– Господин, – одновременно сказали слуги, кланяясь в темноту открытой двери.

Старик повернулся лицом ко входу и тоже поклонился – настолько низко, насколько ему позволила больная спина.

– Господин, – эхом отозвался Дитар после слуг. Не разгибаясь и не поднимая глаз, он добавил: – Я привез все, что вы приказывали. Почту за честь, если вы примете мои скромные дары вашему дому.

– Дары, говоришь? – Из темноты вышел хозяин поместья. Селянин, конечно, уже не раз встречался с ним. И все же ему было по душе, когда его встречал другой господин, потому что тот, что стоял перед ним сейчас, пугал намного сильнее. – То есть я могу забрать у тебя всю еду в качестве подарка, верно? Я могу забрать ее и уйти, не заплатив тебе? И подними глаза. С тобой говорит наследник дома, которому ты служишь, и тех земель, на которых ты работаешь.

Дитар поднял взор, как ему и велели. Пугающие красные глаза Ра́йнера Ричи жадно впились в него. Вампир видел перед собой очередную жертву, а не человека со своими чувствами и мыслями. На тонких бледных губах играла хорошо знакомая старику насмешка. Все высокородные господа вроде Ричи презирали простой люд, но Дитар не держал на них обиду. Пока остальные крестьяне грезили о сытой жизни в стенах роскошного поместья, он находил спокойствие в своем бесхитростном быте. Дитар не хотел оказаться на месте кого-то из господ. Пусть аристократы насмехаются над ним и дальше, если унижение бедных – единственная радость в их жизни.

– Простите, мой господин. – Дитар поклонился ему в ноги и услышал хруст в своей спине. Боль прострелила поясницу, когда он попытался разогнуться. – Я… Вы можете взять содержимое моей телеги просто так. Даром. – Старик надеялся, что его ложь прозвучала естественно. Не мог же он сказать этому чудовищу, что ждет оплату!

Бледные губы вампира расплылись в улыбке, обнажившей острые клыки.

– Не лги мне, – проговорил он в ответ. – Я знаю, что ты ехал сюда целый день, чтобы получить хотя бы монету за свой труд. Ты превозмогал боль в спине и коленях, мирился со снегом и ледяными ветрами, чтобы добраться сюда. И ты говоришь, что я могу взять твою еду, не заплатив? Вы, простолюдины, такие смешные. И все как один – до омерзения глупые. Я должен поверить в эту чушь?

– Простите, господин…

– Впрочем, забудь. – Райнер лениво махнул на него рукой – бледной и худой, как все в нем. Черные короткие волосы вампира торчали во все стороны, словно он их нарочно взъерошил рукой. Райнер вышел из дома в одном тонком плаще, из-под которого выглядывала белоснежная ткань его жилета, идеально выглаженная и баснословно дорогая. Старший Ричи крутанулся на каблуках ботинок и сверху вниз взглянул на слуг. Они испуганно жались друг к другу и прятали глаза. – Так что там, Хоган? Кажется, ты хотел на свободу?

– Нет, господин, – пискнул юноша, к которому вампир обращался.

– Так ты лжешь мне, выходит? – Райнер тронул за плечо второго паренька. – Скажи мне правду, Ри́тен. Хоган ведь лжет, так? Ему здесь не нравится? Он хочет уйти? Хозяин вроде меня его не устраивает?

Ритен дернулся от прикосновения вампира, однако не сделал и шагу назад. Старик подумал, что юноша сейчас солжет, чтобы прикрыть своего товарища, но, к несчастью, тот кивнул.

– Я так и знал! – Райнер расхохотался, и его смех гулко разнесся по зимнему двору. Когда он говорил или смеялся, пар не выходил из его рта. У них, вампиров, всегда так, ведь их нельзя отнести к живым существам. Когда-то они все были людьми, но после испития вампирской крови умерли и переродились в кровожадных чудовищ. Старик вспомнил, как еще ребенком любил слушать истории о ночных созданиях. Деревенские мальчишки собирались у вечернего костра, и старшие ребята пугали младших придуманными ужасами. После таких сборищ вампиры приходили к нему в кошмарах, вожделея его нежную детскую плоть, и отцу всякий раз приходилось успокаивать проснувшегося в слезах мальчика. Он говорил маленькому Дитару, что вампиры никогда не доберутся до него, что они далеко от их деревни, где-то в другом королевстве. Но времена поменялись, мальчик вырос, а порождения ночного кошмара проникли в реальный мир.

– Нет! – вскричал Хоган. – Это он лжет! Это он…

Все случилось настолько быстро, что Дитар не сразу сообразил, что одного слуги больше нет в живых. Из рукава плаща Райнера выскользнул клинок, едва заметный в темноте. Острое лезвие полоснуло по горлу лживого слугу. Кровь хлынула из его шеи на снег, окрасив его в черный цвет, а затем и тело рухнуло туда же. Райнер вытер лезвие об одежду оцепеневшего Ритена и подошел к старику.