Я давно согрелась. В руках Данилы не чувствую ветра, а босые пятки вот-вот расплавятся от жара тлеющих углей. Наш костёр прогорел ещё минут двадцать назад, но Даня не спешит подбрасывать ветки, а я не тороплю его… Стыдно признаться, но в объятиях Кротова мне неимоверно спокойно и по-домашнему уютно.
Улыбаюсь. Ещё позавчера я ненавидела Кротика всеми фибрами своей души, а сегодня жмусь к нему довольной кошкой, только что не мурлычу от удовольствия.
Настоящий Данила совсем другой – я таким никогда его не знала. Хотя…
Если вспомнить рассказы Джокера о брате, то Данька, и правда, поразительно заботливый, до ужаса упрямый и немного скрытный, а ещё он, как и я, постоянно прячется от окружающего мира за маской. Вот только если моя – скучная, чёрная, неприметная, то его чересчур броская и наглая. Теперь понимаю, его колючки – это просто защита израненного сердца. Его показная злость – не что иное, как стон надорванной души. Его суровый взгляд – как крик о помощи, а гнусные шутки – следы саднящих ран на его теле.
Закрываю глаза, чтобы прогнать слёзы, касаюсь щекой мягкой ткани свитшота горчичного цвета. Слышу, как размеренно колотится сердце Даньки, и снова прикусываю язык… Мне так о многом не терпится расспросить Данилу, но я до безумия боюсь разрушить наш хрупкий мир, да и кто я такая, чтобы из праздного любопытства лишний бередить его душу погаными воспоминаниями.