Не раздумывая, забегаю в реку. Здесь не так глубоко, как казалось, но это сейчас совершенно не радует. Мы с Ильиной оголтело несёмся навстречу другу, ногами утопая в ледяной воде. На ходу достаю фонарик и что есть мочи ору: дикие животные боятся света и тех, кто сильнее, а ещё они чувствуют страх. А потому запрещаю себе бояться… Столкнувшись с Ильиной на середине реки, прячу её за спину, а сам продолжаю рычать бешеным тигром, глядя в глаза кабану.
Меня трясёт не на шутку. Фонарик дрожит в руке. За спиной отчаянно всхлипывает Лера, цепляясь озябшими пальцами за мою толстовку на плечах. И только лесному хряку всё побоку. Раздувая безобразные ноздри, он бьёт копытом по прибрежному илу и даже не думает отступать.
– Пошёл вон! Убирайся! Р-р! – Я целюсь фонариком в поросячьи глазки, но на улице ещё недостаточно темно для искусственного света.
– Вон! – свирепо рву глотку и начинаю бить по воде кулаком, поднимая вокруг себя нехилые брызги.
– Вон! – верещит Лера над ухом и принимается мне помогать.
Не знаю, сколько проходит времени – кабаньи мозги однозначно не созданы для принятия быстрых решений, но всё же зверюге хватает ума нехотя отступить.
– Мы победили! – самозабвенно голосит Ильина и кидается мне в объятия. А я, опустошённый, измученный, перепуганный и окончательно выжатый, в ответ прижимаю её к себе. Кутаюсь в её едва осязаемое тепло, как в пуховое одеяло. Жадно впитываю каждый вдох и ловлю выдох. Носом зарываюсь в растрёпанные волосы, пропахшие дождём и немыслимым счастьем. И какое-то время молчу: боюсь спугнуть радость с воодушевлённого личика Ильиной. И всё же, прежде чем выйти из холодной воды, произношу:
– Нет, Лер, мы с тобой проиграли! Этот хряк лишил нас последнего шанса на спасение!
Лера смотрит на меня снизу вверх, силясь понять, о чём я говорю. А я отпускаю её из жадных объятий, крепко сжимаю за руку, а потом веду на свою сторону реки: спасительный берег отныне закрыт для нас обоих.