ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 Этот день не предвещал ничего хорошего. Лизка поняла это сразу после того, как под ноги бухнулась и разбилась вдребезги последняя чашка из хозяйского сервиза. «Опять опаздываю, итак на волоске от отчисления в Универе, Петруша опять в блокнотике своем меня на заметку поставит», – думала Лиза, наспех собирая осколки. На кухню вбежала с вытаращенными глазами соседка Любка, недовольная тем, что уже которое утро ей не дают выспаться после очередного ночного застолья. Во рту ее традиционно торчала папироса, которая периодически затухала и снова дымилась, но ничуть не мешала Любке продолжить увещевать нерадивую молодую соседку:

– Вот потому все мужики от тебя и разбегаются, что растяпа ты! Тонька приедет в выходные, устроит тебе, – Любка оскалилась своим беззубым ртом.

– Отстань, Люба, за собой смотри! – Лиза гремела разбитой чашкой в пакете. В нем уже почивали хозяйская хрустальная ваза из серванта и разбитое зеркало с входной двери. Наспех причесавшись и бросив быстрый взгляд на оставшееся еще целым зеркало в прихожей на стене, Лизка отметила для себя, что, несмотря на бессонные ночи, отражение ей нравится. В свои двадцать шесть лет она так молодо выглядит, что ей иногда отказываются продать спиртное в магазине, просят показать паспорт и удивляются. «Вся в маму», – думала Лизка, сбегая по лестнице. «Еще бы счастья маминого немножко!» Родители Лизаветы счастливо живут уже тридцать шесть лет, вырастили троих детей. Лизавета младшая и самая непутевая, как любит говорить ее отец. Старший брат Пашка уехал в 18 лет из родной Рязани в Москву поступать в институт международных отношений. Решил и поступил без проблем, красный диплом об окончании средней школы сыграл свою роль, а приложенные старания и полученные знания в сочетании с упертым характером помогли ему окончить этот самый институт и неплохо закрепиться в жизни.

 Средний Колька после школы пошел служить в армию. Романтики ему захотелось, а юношеский максимализм подгонял и подстегивал. Не без участия своего родного дяди, полковника Рябова, он пристроился в хорошую часть под Ломоносовым, возил командира части, а по окончании службы успешно женился на его дочери. Николай зарекомендовал себя честным и исполнительным. Тесть помог зятю трудоустроиться в перспективную строительную компанию в Питере. Там он работает начальником Отдела Снабжения и по сей день, чем радует своих родителей, молодую жену и ее родственников. Другое дело Лизка! Собирали единственную дочку старики, как на Северный Полюс: четыре огромные сумки с провизией на первое время и один большущий допотопный чемодан. Колька должен был встретить в Питере. Но до Питера Лизка так и не доехала. Девушка была натурой страстной, впечатлительной и доверчивой. В купе ее попутчиками оказались трое разговорчивых и веселых ребят. Они возвращались из командировки. Не успела Лизка расположиться, не без их помощи, на своей нижней полке, как на столике в купе расстелилась скатерть-самобранка с коньяком, шампанским, курой – гриль, солеными огурчиками и ароматным салом. Молодые люди услужливо, наперебой, предлагали симпатичной молоденькой девушке присоединиться к их компании, поддержать, так сказать, беседу. Лизавета, как девушка общительная, долго не отказывалась. Тем более, что уж очень приглянулся ей кареглазый, высокий, улыбчивый Роман. «Ехать целую ночь, не спать же ложиться, как старая бабуля», – думала Лизка, доставая и распаковывая аппетитные гостинцы, приготовленные заботливой мамой. Шутки, анекдоты, забавные истории не заканчивались в арсенале трех друзей. А Ромка сидел уже совсем рядом, намекая, что девушка ему небезразлична.

 Лизку по современным меркам считали старой девой в Рязани. Учитывая, что общение ее с мужским полом до этого заключалось только в «обнимашках» у подъезда своего дома. Родители строго бдели за ее целомудрием, мотивируя это тем, что приличный человек иначе замуж не возьмет. Братья, пока еще жили дома, отгоняли всех ее поклонников. Почувствовав волю и свободу выбора, Лизка отрывалась в компании малознакомых парней, позволяла себе кокетничать с понравившимся Ромкой и чувствовала себя раскованно, как вырвавшаяся из клетки птичка, но совершенно не соображала, правильно ли она поступает. Просто тогда ей хотелось делать все, что подсказывает сердце. Лизка, выпив приличное количество спиртного, уже позволила Роману приобнять себя и поцеловать в щечку, от этого она ощущала себя безумно взрослой и самостоятельной.

  Тем временем один из ребят явно перебрал с дозой алкоголя и забрался на верхнюю полку, тут же вырубившись, небрежно распластавшись и раскинув руки в разные стороны. Роман, Алексей и Лиза остались коротать остаток ночи втроем. Алексея слегка раздражало, что все внимание девушки было обращено только на его приятеля, и он постоянно выходил в тамбур перекурить. Когда молодая парочка в очередной раз осталась вдвоем, а все спиртное было выпито, Роман притянул девушку к себе, порывисто наклонился и поцеловал ее в губы. Девушка от неожиданности хотела отстраниться, попыталась оттолкнуть наглеца. Роман схватил ее за плечи сильными ручищами. Парень остервенело и напористо пожирал ее губы. Одной рукой он придавил ее к стенке купе, а другой пытался сдернуть лифчик под кофточкой, но застежка не поддавалась. Лизка тихо рыдала, сквозь слезы умоляя оставить в покое, физических сил бороться с возбужденным мужчиной не хватало. Она брыкалась и выворачивалась, но парень как будто сошел с ума. Насильник все же справился с бюстгальтером, рванул его, разорвались хрупкие застежки на белье. Он кусал ее грудь так, словно она была единственной женщиной на земле. Рукой он в этот момент с силой зажал глупой доверчивой девчонке рот, чтобы не закричала. Этим моментом и воспользовалась Лиза. Она собрала остатки сил и вцепилась зубами в пальцы насильника. Роман едва успел расстегнуть ширинку на своих брюках, как острая боль прошила его руку. Вспвшка ярости затмила остатки человечности.

– Кайфоломщица! – Заорал он и с размаху ударил кулаком Лизу в голову, несчастная потеряла сознание, из носа потекла струйкой кровь. Тело девушки без движения лежало на полке спешащего поезда Рязань-Петербург. Свихнувшийся Роман перевернул свою жертву на живот, стянул с нее трусики и вонзил свой возбужденный орган в невинное лоно. Девушка от новых болезненных, рвущих изнутри плоть, ощущений пришла в себя и закричала, что было мочи. Но голос свой она не слышала, он клокотал в гортани сдавленными хрипами. Выход из непоправимой ситуации она нашла неожиданно: размышлять Лиза была не в состоянии, зато взглядом уловила перочинный ножик на столике. Братья всегда учили, на всякий случай, стоять за себя, за свою честь и достоинство до конца. Именно это она и сделала, схватив моментально ножик и вонзив его, не оборачиваясь, в трепыхающееся над ней тело. Ножик был небольшой, а силенок у бедняжки маловато, спасительный предмет угодил насильнику в предплечье. Он заорал от острой, пронзающей боли и выпустил жертву. Лизе казалось, что кошмар длился вечность, лишь потом выяснилось, что прошло всего пятнадцать минут. Это позже рассказал на допросе Алексей, который вернулся из вагона-ресторана, куда он ходил за добавкой для продолжения банкета. Алексей столкнулся в дверях купе с Лизаветой, которая с криками о помощи рванула по коридору вагона к стоп-крану, дернула его и поезд остановился. От резкого торможения начали просыпаться пассажиры, выскочила заспанная с опухшими глазами проводница. Среди толпы зевак . моментально нарисовались начальник поезда и дежурный наряд транспортной полиции. Где были все эти люди раньше? Почему у нас никто никогда ничего не слышит и не видит, лишь бы его самого не коснулись неприятности?! Лиза билась в конвульсиях от шока и ноющей боли в купе у проводницы. Та пичкала ее успокоительными и протирала полотенцем запекшуюся кровь на лице девочки. Полицейские вбежали в купе пострадавшей, но обнаружили только храпящего Василия на верхней полке, на нижней валялись скомканная, окровавленная простыня и маленький перочинный ножик. Вещей насильника и его друга не было. Разбудили пьяного Васю, сняли с поезда и доставили в ближайшее отделение. Он был единственным безучастным свидетелем, способным помочь следствию, которого теперь было не избежать. Лиза все еще рыдала в купе проводницы, навидавшейся за семнадцать лет работы на железной дороге всякого. Женщина гладила Лизу по ее густым, вьющимся волосам, приговаривая:

– Не плачь, моя хорошая! Сама виновата! Кто же пьет с мужиками незнакомыми! Повод, значит, дала, дура ты, молодая! Урок тебе! На вот, «Постинорчика» съешь, чтобы не оказаться в «неловком положении». Все забудется, а с мужиками построже, запомни на всю жизнь, тогда они тебя только уважать больше будут! Ты девка красивая, одна не останешься, я жизнь повидала, поверь, – закончила проводница утешать девушку, потому что та перестала плакать и теперь только поняла – начинается взрослая жизнь.

 Пришлось Лизавете пройти все экспертизы с медицинским освидетельствованием и допросы. На следующий день за ней на машине. приехал брат Николай вместе с дядькой. Поскольку было возбуждено уголовное дело, Лизе запретили покидать место проживания и выезжать за пределы города. Затем, только благодаря связям полковника, ее отпустили в Питер после всех необходимых формальностей. Осталось только поймать насильника и его сообщника. Роман, как выяснилось позже, возвращался домой из мест не столь отдаленных, где отбывал срок за подобное преступление и вышел раньше срока по УДО за прилежное поведение.

 Лиза мужественно прошла все этапы, являлась в суд и к следователю. Романа поймали, он набрался наглости и написал ей письмо из КПЗ с просьбой отказаться от своих показаний. Мол, сама виновата, напилась, так получилось– все! У подонка в строках написанной просьбы не было и тени раскаяния или сочувствия, а только страх за свою шкуру, точнее сказать – задницу. В тюрьме насильников «любят»!

 *****

 Санкт-Петербург встретил Лизу встретил свинцовым небом и непроглядной серостью домов, улиц, людей. Казалось, мрак и сырость – это визитная карточка ее нового места жительства. Теперь, думала Елизавета, после того, что произошло, ей здесь самое место, чтоб прозябать в тоске, одиночестве, полным уныния и отчаяния из-за несбывшихся мечтаний и рухнувших надежд. Юность кончилась…

 Николай всячески пытался поддержать сестру, успокаивая, что ее примут в Архитектурно-строительный институт, определят в общежитие, все наладится и забудется, как страшный сон. Но, к сожалению, девушке в это с трудом верилось. Хотела ли она того, чего желала совсем недавно? Она не могла ответить на этот вопрос даже самой себе.

 Поначалу Николай поселил Лизу у себя дома, познакомив, наконец, со своей женой, которая была старше Лизы на пять лет. На первый взгляд, у девушек много общего, но Мария, жена Николая, встретила гостью сухо и надменно, как Коля ни просил изменить свою позицию по отношению к сестре. Мария была непреклонна.

– Сучка не захочет, кобель не вскочит! Нечего теперь носиться с ней, как с хрустальной вазой. Лучше о жене подумай, мне волноваться нельзя! – не унималась в очередной из вечеров на кухне Маша, ставя Николая в дурацкое положение.

– Я понимаю, виновата она или нет, сестра же все-таки, пусть, поступит и съедет сразу, ну потерпи, родная! – Коля пытался взять тайм-аут.

– Сколько терпеть? Год, два? Мне рожать скоро!   На ее кислую мину мне противопоказано смотреть с утра до вечера! Белоручка, видите ли! Сидит в комнате, в магазин даже боится сходить, обед приготовить – не умеет, прибраться помочь – желания нет. Это не гостиница! – закончила свою тираду на повышенных тонах разгоряченная жена.

 Лиза в этот момент выходила из ванной комнаты, и часть реплик Марии уловил ее слух. Она не сомневалась с первого дня в истинном отношении к себе родственницы. Тем же вечером у них с братом состоялся неприятный разговор. Коля чувствовал свою вину за жену, а Лиза не хотела никого стеснять и быть обузой:

– Коль, я домой вернусь, не могу я здесь больше!

– Ты что, совсем с дуба рухнула! Родители же ни о чем не знают, и знать не должны! Ты поняла? Хочешь родителей до инфаркта довести?! Точно малахольная!

– Не ори на меня, мне и без того тошно!

– Так если тошно, возьми себя в руки и устраивай жизнь, как надо, не перевешивай свои проблемы на других, большая девка уже, чтоб с тобой сюсюкаться!

– Легко тебе говорить, ты же мужчина! – расплакалась Лиза, уткнувшись в плечо брата, которое он тут же ей подставил и погладил мозолистой теплой рукой по щеке.

– Лизок, не обижайся на нас! Чем меньше мы будем жалеть тебя, тем быстрее ты забудешь все! Понимаешь, в жизни и не такое встречается, просто иди дальше и не оборачивайся. Я не хочу, чтобы ты в панцирь себя загоняла и сидела там, как улитка. Я люблю тебя!

 На следующее утро Мария подскочила на кровати от грохота на кухне, Коля уже был на работе. Воры – первое, что пришло на ум мнительной женщине. Та бросилась опрометью в кухню. Кособокая стремянка, как легкоатлет, добежавший к финишу первым, валялась кверху ногами. Лиза, обхватив себя руками за щуплые плечи, сидела на кафельном полу среди посуды, тарелочек расписных, любимых синих чашечек Марии из кофейного сервиза. Навесной шкафчик, развалившийся на части, больше походил на судно, выброшенное на берег после столкновения с рифами.

– Я пыль вытирала, там под потолком ее столько скопилось,– попыталась реабилитироваться девушка. Слезы предательски лились соленой струйкой.

– Растяпа ты! Кто тебя просил? На своей кухне порядки наводи! – как иерихонская труба, горланила Маша.

– Я все уберу, тебе нервничать нельзя! – попыталась оправдаться Лиза

– Не прикасайся тут больше ни к чему!

 Лиза в слезах вылетела с кухни и закрылась в своей комнате.

 В голове путались мысли, мозг тщетно пытался найти решение. Обида и досада захлестнули все ее существо, за что ее так не любят?

 В этот момент во входную дверь позвонили.

– Колька! – уже было обрадовалась Лиза. Но тут же упала на диван, рыдая. Ведь Колька больше не тот любящий и всегда находящийся рядом брат, он теперь глава семьи, другой, чужой.

 Он, конечно, примет не ее сторону. Опять скажет – непутевая!

 Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату влетел старший брат Павел. Подтянутый, элегантный, мужественный и всегда дипломатичный. Ее Пашка.

– Сестренка моя любимая, выбрался сразу, как смог! Извини, дел много! Ну как ты, роднуля моя, рассказывай! Надеюсь, призраки прошлого тебя не беспокоят? Ну что ты? Все будет хорошо, не плачь! – Они обнялись так крепко, словно они уже никогда больше не увидятся еще. Павел на несколько мгновений стал простым и душевным рязанским парнем, которым его помнила Лиза. Они так давно не виделись, им было, что рассказать друг другу. Когда-то они были очень дружны. Павел всегда был более понимающим и тонко чувствующим человеком, нежели Колька, которому были присущи больше резкие, явно выраженные мужские черты характера.

 *****

 Семейную идиллию прервали причитания и громкие возгласы с кухни, по всей видимости, Маша так и не смогла успокоиться от медвежьей услуги своей любимой золовки. Только Павел предстал перед взглядом беременной женщины, как на него тут же обрушился весь шквал эмоций и негатива. Павел имел, конечно, большой опыт в общении с людьми, но влезать в женские дрязги, по его мнению, занятие неблагодарное, даже если одна из этих барышень его сестра:

– Так, девочки, вопросы кухни решайте без меня! Машенька, не нервничай, дорогая, если вся причина твоего недовольства кроется в присутствии здесь Лизы, то обещаю – в ближайшее время решу этот вопрос, буквально до моего отъезда!

 Маша недовольно фыркнула, развернулась и вылетела с кухни, чуть не сбив с ног стоящую в проходе Лизу. Стало ясно одно – здесь больше оставаться нельзя, лучше на вокзале с бомжами, чем под одной крышей с такой родней.

 Павел похлопал ободряюще свою сестру по плечу и дал слово, что до вечера обязательно придумает что-нибудь и даст знать. С этими словами он, громко хлопнув дверью, вышел из квартиры по-английски, дав понять «гостеприимной» хозяйке, что ее поведение возмутительно, и он не разделяет позицию Марии.

 Несчастная Елизавета уже устала плакать, слезы будто высохли, а вместе с ними и ее душа. Не с кем ей в этом городе поделиться своими чувствами, никто даже не пытается понять девушку. В упадническом настроении она наспех покидала свои пожитки в одну большую сумку и решила ехать на вокзал. Хорошо, что в кармашке джинсов была заветная купюра достоинством в 100 у.е., которую Павел предусмотрительно сунул Лизе перед уходом в ладошку, на мелкие расходы.