5

Фамильное гнездо Асмодея располагалось в старом районе, где памятники архитектуры XVIII века соседствовали с убогими домишками пятидесятых годов XX века. Хотя он находился в двух шагах от центра, воздух был очень чистым, а по деревянным мосткам бродили куры и даже козы.

Дом, стоявший на холме, превзошел все ожидания девушки. Сложно было представить более нелепое и вычурное сооружение. Три каменных крыла, выкрашенные в зеленый цвет, две башни с круглыми окнами, один деревянный пристрой.

«Наверное, архитектор был шизофреником, – улыбнулся Заратустра. – «Кстати, кирпичная часть появилась только во второй половине XX века. А еще в доме есть ротонда, что весьма необычно для такого строения».

Довольно большую площадь занимал запущенный сад с сохранившимися мраморными скульптурами.

– Остатки роскоши былой, – прокомментировал Чайна.

– Сентиментальщина, – скривился Асмодей. – А вот дом мне нравится. Построили в середине XIX века, а в начале XX мой прадед привел здание в нынешний вид. Ротонда – его рук дело.

– Наверное, это был необычный человек, – предположила Ким.

– Да, ницшеанец и философ. Видите северную башню? С нее прадед вел метеорологические исследования. А еще у него был собственный кружок, состоявший из искателей смысла жизни. Так называемого Шаолиня.

– Чего-чего? Китайского монастыря? – удивился Чайна.

– Нет, это некое мифическое место, где каждый находит свое счастье. Типа Шамбалы или Китеж-града.

– Я знаю, что такое Шаолинь, слышала от отца, – кивнула Ким.

– Некоторые считают, что это место находится во Вьетнаме, – продолжил Заратустра. – Другие – что у каждого человека свой Шаолинь. И они ближе всего к истине. Я знаю одну девушку сногсшибательной красоты. И большую умницу. Она тоже искала Шаолинь.

– И нашла?

– Нет. Но была близка к нему.

Ким не понравилось выражение лица Асмодея. Она ощутила смутное недовольство и даже зарождавшуюся ревность.

– А кто сейчас живет в доме? – спросила девушка.

– Никто. Он старый, требует ремонта и солидных вложений. Раньше здесь проживала моя прабабушка, но она умерла несколько лет назад. Я наезжаю время от времени, навожу порядок, зимой протапливаю камин. Люблю побыть один, выпить чашечку кофе, полистать старый фотоальбом. Знаешь, сталкер во мне родом из этого дома, – сказал Асмодей.

Ким улыбнулась открыто, радостно, так, как не улыбалась никому:

– А мне покажешь?

– Покажу, если интересно. А впрочем, я заболтался. Проходите, располагайтесь. Сейчас я поставлю чайник.

Изнутри дом выглядел еще более несуразно. Антикварная мебель XIX века соседствовала с советской 60-х годов, а современный камин с гарнитуром времен Перестройки. На стене большой комнаты, куда привел гостей Заратустра, было нарисовано родовое древо с фотографиями предков.

Девушка уютно расположилась в кресле, поджав под себя ноги.

– Выпей пуэра. Это очень полезный для здоровья чай, который хранится в земляных хранилищах, – Заратустра протянул Ким фарфоровую чашечку, нечаянно коснувшись ее руки.

Фаерщица негромко вскрикнула и уронила чашку.

Лицо Асмодея мгновенно изменилось:

– Так, хватит заговаривать зубы. Ты должна рассказать мне все. О себе, о том, что связывает вас с Ингрид, о том, почему боишься прикосновений и почему так хочешь огня. У этого дома страшное запутанное прошлое. Он – живой, и ты действуешь ему на нервы.

– Прости, мне очень жаль, – потупилась Ким. – Это была дорогая чашка?

– Фарфор, – неожиданно улыбнулся Заратустра, вытирая лужу. – А ты похожа на Инея. Не внешне. А чем-то неуловимым в глазах. Как будто ты хранишь жуткую тайну.

– Я расскажу о себе все, – пообещала Ким.

– Мы надеемся на твою откровенность. Предельную откровенность, – сказал Заратустра, поставив перед девушкой новую чашку.

– Я задам первый вопрос, – вмешался Чайна. – Ты действительно равнодушна к отношениям между мужчиной и женщиной?

– Да, меня не интересует плотская сторона отношений, если ты об этом. А если о любви, то я в нее не верю. Считаю глупостью и… мифом. Людям надо во что-то верить, чтобы было ради чего жить. В любовь или Шаолинь – не важно.

– Ладно, оставим вопрос о духовном, вернемся к плотскому. Ты ненавидишь прикосновения, или это не более чем притворство?

– Мне крайне неприятны любые касания. Общественный транспорт – просто ад, стараюсь больше ходить пешком.

– И как же ты живешь со своим молодым человеком? – удивился Асмодей. – Как его там? Еретик?

– Он не мой молодой человек. Он – нечто другое. Наверное, лучший друг. И тот, кому я сломала жизнь. И тот, кто сломал жизнь мне. И да, мы не занимаемся сексом. По крайней мере, в общепринятом смысле. Почему вы спрашиваете? Разве все это относится к искусству огня? Да и кто вы такие, чтобы лезть мне в душу? Какие-то фаерщики! – Ким вскочила и сжала руки в кулаки.

– Мы не какие-то фаерщики, – устало ответил Асмодей. – Не все так просто, девочка. Я не буду тебе говорить очевидное о том, что труппе нужен адекватный и собранный человек. О том, что мы играем с огнем в прямом смысле этого выражения. О том, что каждый день мы буднично доверяем друг другу свои жизни.

Скажу о другом. Мы – огнепоклонники. Причем особенно почитаем Заратустру. Ты ведь заметила необычность этого дома? Мой прадед был зороастрийцем и искал Шаолинь. И мы – ищем. И я, и Чайна, и Ингрид хотим достичь своего счастья. Но не знаем, в чем оно. А ты… Ты – особенная. Ты увидела замок в огне. И мы хотим тебя понять, раскрыть твою истинную сущность.

– Хорошо… Но что же в итоге получу я?

– Драйв. Свободу. Деньги. Интересную работу. Саморазвитие и самореализацию, – ответил Чайна. – Ты говорила, что работаешь в колл-центре на скучной должности. Неужели никогда не хотелось бросить ненавистную работу и человека, которого ты не любишь?

Ким опустила глаза:

– Хотелось. Вот поэтому я и здесь. И терплю эту дуру-Ингрид с ее детскими обидами.

– Она хочет с тобой дружить, – улыбнулся Асмодей.

– И я хотела… Тринадцать лет назад.

– Ты должна нам все рассказать, – мягко, но твердо сказал Чайна. – И я помогу тебе. Мы очистим наши мысли и проведем настоящую чайную церемонию. Асмодей, у тебя ведь есть все необходимое?

– Отличная мысль, друг! – расцвел в улыбке Заратустра.

Ким мысль казалось не такой уж замечательной, но она бы не призналась и самой себе, что ей невыносимо было находиться в обществе Асмодея. И мучительно рассказывать о своем прошлом.

Пока Чайна готовил все необходимое для чайной церемонии, они сидели молча. Ким лишь краснела от цепкого взгляда фаерщика. Впервые в жизни ей захотелось быть привлекательной. Но девушка лишь одернула толстовку и надвинула капюшон глубоко на глаза. Это не укрылось от взгляда Асмодея:

– Не бойся меня, девочка. Я не причиню тебе боль. По крайней мере, не сегодня.

– А когда?

– Когда придет время.

Наконец все было готово к церемонии Гун-фу. Чайна принес миниатюрные чашечки из китайской керамики и облил водой из такого же чайника.

– Это чай – молочный улун. Он настолько прекрасен, что первую заварку я предпочту отдать богам, – серьезно сказал парень.

Чайна изящным движением разлил чай по чашечкам и накрыл их крышечками. После совочком зачерпнул раскрывшиеся листья и продемонстрировал их Асмодею и Ким:

– Взгляните, насколько прекрасен Фудзяньский улун. Он освежает и очищает кровь. А также придает голове ясность. Насладитесь ароматом. А теперь неспешно пейте и отрешитесь от всех проблем. Несколько минут они молчали.

Наконец, Ким прошептала:

– Я расскажу вам все. Началось это в далеком 2006 году. Я, Ингрид и мой сожитель Еретик учились в одном классе. В элитной школе для дипломатов, политиков, селебрити. Цирковых артистов. Предвижу ваши вопросы и сразу скажу, что Женька был совершенно обычным здоровым ребенком. Может быть, слишком шустрым и озорным. Ингрид… Ингрид была лидером класса. С ней многие хотели общаться, ей прощались все причуды. И неприятные желтоватые глаза, и привычку расхаживать босиком по классу, и странные длинные платья… Она называла себя ведьмой, а уж по праву или нет – судить не берусь. Но что-то в ней и правда было странное. И это стало особенно заметно, когда Ингрид исполнилось тринадцать лет.

– А ты была ее другом? – спросил Асмодей.

Ким широко открыла глаза и усмехнулась:

– Конечно, нет. Но я всегда много думала о ней, пыталась понять. Ингрид в Норвегии родилась и долго жила там с родителями-переводчиками. Мутная личность, вот что я вам скажу.

– И ты верила, что она ведьма? – спросил Чайна.

– Знаешь, а вообще-то нет. Не доверяю я всякой потусторонщине. Но… когда мы были подростками, в городе и правда творилось немало странного. В лесах около Двойных гор встречали карликов-поутри, которые могли предсказать судьбу. В подземельях водились псоглавцы и часто исчезали диггеры. А в таинственном городе Краснокрестецке бок-о-бок с людьми жили мутанты. Говорят, Верена стоит на костях, многовато у нас кладбищ…

Так вы спрашивали, действительно ли Ингрид – ведьма? Вероятно. И в то же время обычная девчонка-подросток, экзальтированная до крайности. Как она умела удивлять… Могла явиться в класс в длинной черной юбке, зашнурованном корсете и с пентаклем на груди, а затем, разложив руны, предсказывать всем судьбу. А однажды она принесла в класс настоящий череп. И Женька с другими мальчишками играл им в футбол. Какое кощунство…

Но именно в тот момент я захотела стать ее другом. Восемь часов утра, май, на траве еще не высохла роса. Еще до начала уроков мальчишки принялись играть этим черепом, а Ингрид смотрела на них, широко раскрыв глаза. Даже ее друг Женька присоединился к ним, даже Цеся наблюдала и хихикала. Ингрид развернулась и ушла. Никто даже этого не заметил. Она сняла туфли и побежала по мокрой траве. Я последовала за ней и в нерешительности встала на краю лужка.

– Пойдем ходить по росе, – предложила Ингрид и протянула мне руку.

Как же я хотела этого… Сжать ее руку, скинуть тесные туфли и побежать по майской росе.

Но тут меня позвали одноклассники. И, не колеблясь, я пошла к ним.

Хотя, наверное, это все совсем не важно. Даже не знаю, что вам рассказать. Мне тяжело вспоминать. Как будто это происходило не со мной.

– Начни с самого начала, – посоветовал Чайна. – Сколько тебе лет, где родилась и кто твои родители. Помни, что у нас полно времени, чтобы узнать друг друга. Эта встреча – не последняя.

– Да, представь, что пишешь автобиографию, – улыбнулся Асмодей улыбкой чеширского кота. – И для начала объясни, почему тебя так странно зовут. Насколько знаю, Ким – мужское имя.

– Это легче всего, – пожала плечами девушка. – Я происхожу из цирковой семьи. Когда-то династия факиров Арбиных гремела на всю страну. Моя бабушка была ярой коммунисткой, с трудом пережившей распад Союза. КИМ – Коммунистический Интернационал Молодежи. Обычно это имя давали мальчикам, но уж если бабуле что-то взбредет в голову, ее не переубедишь. Моя мама тоже была факиром, до моего рождения. Потом выучилась на бухгалтера и забыла о цирке. Или не забыла. Но ей так проще.

Я тоже должна была связать свою жизнь с ареной. Но, кажется, на мне природа отдохнула, хоть и занималась в цирковой школе до тринадцати лет. Вот откуда я умею крутить пои и веера. Мышечная память – это вам не хухры-мухры.

– Расскажи об отце, – попросил Заратустра. – Он тоже факир?

Ким вздрогнула:

– Не хочу говорить о нем.

– Ты должна, – жестко сказал фаерщик. – Я хочу знать всю правду.

– А если я не скажу? – прошептала девушка.

– Тогда ты уйдешь. Я предупреждал.

– Нет! Не мучай ее, – воскликнул Чайна, протянув руки к Ким.

Та отшатнулась:

– Хорошо, слушайте. Мой отец сел в тюрьму… уже пятнадцать лет как. Родственники рассказывали, что за убийство и разбой. Но недавно бабушка обмолвилась, что он был террористом и пытался взорвать церковь с серебряными куполами. Отец стремился уничтожить светлые зоны. Давно это было. Скорее всего, он уже не в нашем мире.

Повисла тишина.

Затем Асмодей мягко сказал:

– Прости, девочка. Вижу, как тебе больно вспоминать прошлое. Но это необходимо. Иногда жизнь – это и есть боль. А ты производишь впечатление мертвеца.

Ким вздохнула, чувствуя жар, разливающийся по телу.

– Знаю, что мертвец и отмороженная. Но вы хотели услышать мою историю. Так слушайте.

– Не поверите, у меня было вполне нормальное детство. Чай, тебя так интересовали мои волосы… Так вот, до тринадцати лет, они были до пояса. Я училась неплохо – цирковая школа приучает к дисциплине. Имела много друзей в классе. А отец меня по-своему любил, даже баловал. И он не был злым или жестоким человеком, только очень задумчивым. Часто рассказывал сказки о каком-то замке в Тибете, где каждый находит свое счастье.

У Асмодея пересохло в горле:

– Расскажи эту сказку нам.

– Я ее не помню, – растерялась Ким. – Столько лет прошло.

– Ты должна ее вспомнить, – твердо сказал Заратустра. – Остальное сейчас не так интересно. Поговорим об этом позже.

– Но… я не могу.

– Тогда мы расширим твое сознание. Чайна, у меня есть очень старый пуэр. Завари его так, как надо.

– Ты с ума сошел? Никто не знает, как чай на нее подействует. Это непредсказуемо. Я в этом не участвую, – развел руками фаерщик. – И ты не спросил Ким, хочет ли она вспомнить.

– Я хочу, – заверила девушка.

– Все под контролем, – улыбнулся Асмодей, но улыбка вышла неуверенной.

Чайна пожал плечами и приготовил чай – не меньше ста граммов и настаивал двадцать минут до иссиня-черного цвета. Асмодей сам протянул чашку Ким и напутствовал:

– Пей не спеша, дыши после каждого глотка и не бойся.

Внезапно Чайна рассмеялся:

– Мой уважаемый Заратустра, у тебя сейчас такой вид, будто ты встанешь перед ней на колени. Это китайская традиция – подать чашку, стоя на коленях. Вот что значит – научный интерес.

– И что же она означает? – поинтересовалась Ким.

– Просьбу о прощении, – сообщил Асмодей. – Или же… предложение о женитьбе.

– Или и то, и другое, – дополнил Чайна. – А если девушка принимает чашку, значит, она согласна.

Ким быстро выпила пуэр. Несколько минут ничего не происходило. Затем она почувствовала странную легкость.

– Легенда о Шаолине такова, – заговорила фаерщица каким-то не своим, приглушенным голосом. – Каждый человек ищет счастье, смысл жизни. И для каждого оно свое. Но есть некое материальное место, Шаолинь, где каждый получает то, что хочет. Но сбываются не общепринятые желания – любовь, здоровье, деньги. А именно то, чего больше всего хочет конкретный человек. Увидев раз Шаолинь, он понимает, для чего пришел в этот мир. Но трагедия многих ищущих в том, что они зацикливаются на поиске. И не замечают, что живут.

– Но как его найти?

– Не знаю, отец не говорил. Наверное, он погиб за свой Шаолинь, но так и не нашел его. Помню, он часто куда-то уезжал.

– Куда уезжал, Кимушка, ответь?

Внезапно Ким упала на пол и начала трястись. Изо рта ее пошла пена. Чайна бросился к девушке.

– Не трожь, – приказал Асмодей. – От прикосновений будет только хуже. Облей ее водой.

Это помогло.

Ким пришла в себя:

– Получилось. Я вспомнила давно позабытое.

– Да, ты рассказала немало интересного. А теперь отдохни. – Асмодей указал на кровать, накрытую кружевным покрывалом. Вышитые подушки лежали на ней горкой.

Девушка легла и сразу провалилась в глубокий сон.

Через два часа фаерщики деликатно разбудили ее и отвезли домой.