– Надо чётко представить себе место, куда хочешь попасть, если ты об этом, – ответил тот. – Шляпу потом вернёшь!

Но Пират уже воспользовался советом и растворился в воздухе. Он очутился в каком-то клубе. Музыка была там определённо не в женином вкусе, но сейчас это никого не волновало – Женя танцевал, не стесняясь никого вокруг. Он прыгал, едва не задевая головой потолок, тряс волосами, словно на него напал рой пчёл. Чувствовал вкус алкоголя, который ему наливали ребята из какой-то весёлой компании, но не ощущал ни малейшего признака опьянения. Ему на глаза попадались красивые девушки, которых грех было не одарить улыбкой.

Последние два возможных мысленных перемещения Жени были в направлении туалета.

Следующий день Пирата начался в чьей-то чужой квартире. Через зашторенное окно едва проникал свет пьяного полуденного солнца, и всё же один пронзительный лучик вцепился в женины глаза, разбудив его самого. Подслеповатым сонным взглядом Женя окинул комнату, приподнявшись на локте. Помимо него ещё человек десять валялись в комнате-студии – кто на диване, кто на ковре, одна тоненькая девушка даже умудрилась уместиться на кухонном гарнитуре. Она сладко спала, слегка посапывая, свесив одну из своих кукольных ручек со столешницы и погрузив ступни ног в раковину для мытья посуды. Все гости квартиры уснули в, казалось, совершенно неудобных позах, но лица их выглядели такими самозабвенными, что Женя ни разу не усомнился в том, что вчерашний вечер высосал из них все силы.

Если бы не дикое, почти магическое притяжение к графину воды, стоявшему на подоконнике, Пират бы не собрал волю в кулак и не встал на ноги, а поспал бы еще часик-другой. От его рубашки разило потом. Ещё бы, так танцевал вчера. На диване валялась чья-то тёмно-синяя футболка. В этой комнате все были одеты, и Женя решил, что хозяин этой вещи не обидится, если ему её вернут как-нибудь на неделе. Короткий путь в душ. Перехватил из холодильника по привычке, хотя голода не чувствовал, и тихонько прикрыл входную дверь.

«Вот нелогичный мир, – думал он, минуя одну лестничную клетку за другой. – Голода здесь нет. Чувства насыщения – нет. Сон – есть. Сушняк – тоже. Ноги не пачкаются о землю, хоть чечётку на пыльном полу танцуй. А вот пятна от пота на одежде остаются. Какая-то странная концепция. Ну и ладно. Наверное, я всё-таки многих вещей не знаю об этом месте».

Выйдя на улицу, Женя секунду-две просто стоял и, щурясь, смотрел на солнце и крыши домов, утопающие в облаках, думая: «Ну а дальше-то что?»

Перво-наперво Женя решил попробовать свои новые способности к телепортации. Один лишь взмах ресниц превратил городской пейзаж, который сторожили статные высотки-стекляшки, отражавшие белое небо, в бирюзовый свод потолка океанариума. Со всех сторон вокруг Жени плавали жёлтые, синие, красновато серебристые рыбёшки. Вдоль стенки аквариума поднимался морской конёк, сбоку от него прилипла морская звезда. Повинуясь течению, колыхались зеленовато-голубые водоросли, прозрачно-фиолетовые медузы, цветные ниточки круглоротых актиний, переливающиеся голографическим розоватым серебром… Над головой Жени стремительно пролетел скат, а справа от него – в другую сторону – проплыла беременная акула. И лишь одни многочисленные разветвления кораллов были статичны. Белые блики от воды бегали по одежде Пирата. Теперь он был стопроцентно в своей стихии. Безуспешно пытаясь облечь всю эту неземную красоту в мысли, он не нашёл лучшей формулировки, чем «это будто космос, только под водой».

Только лишь налюбовавшись этими чудесами природы, Женя немедля воспользовался своей второй попыткой телепортации (по словам мужчины из белой комнаты, их было по три на каждый день). Теперь он очутился в ботаническом саду. По левую руку от него возвышались по любым меркам огромные оранжереи, сквозь стёкла которых виднелись тонкие пальчики пальмовых ветвей и просвечивали нежные бутоны кувшинок. По правую руку от Жени художники устроили пленер с карандашными набросками. У одной только девочки, сидящей рядом с огромным кактусом, была акварель с пучком пушистых кисточек.

Пират устроился на лавочке рядом с сакурой, рассматривая окружающие его причудливые растения. Некоторые из них он видел впервые. А вот тысячелистник рос во дворе дома, в котором Женя вырос. Через какое-то время его внимание переключилось на людей – художников, сидевших на траве напротив него. Интересно было следить глазами за тем, как они созидают ту самую волшебную конвергенцию красот внешнего мира и внутреннего своеобразия каждой души. Кто-то рисовал растения, кто-то – своих товарищей, кто-то – здания оранжереи и пышное облако, в которое слились кроны близстоящих деревьев. Девочка с акварелью изредка поглядывала на Женю. Ему сначала показалось, что это от смущения ( ещё бы: какой-то лохматый пень так явно и открыто следит за их творческим процессом), но тут она поднялась и смело направилась в сторону лавочки под сакурой, где сидел Пират.

«А она хорошенькая», – успел подумать он, пока девочка шла к нему.

Из-под мужской фуражки, какие обычно носили таксисты в СССР, торчали рыжевато-русые волосы, едва достающие до подбородка. Руки и ноги были тонкие, угловатые, но двигались достаточно живо и динамично. Подойдя к Жене, она заговорила. Голос у нее был как у мальчика лет десяти-двенадцати:

– Слушай, ты в такой забавной позе сидел, что я не удержалась!

И девчонка достала из-за спины и протянула ему маленький акварельный рисуночек, на котором Женя узнал себя в пиратской шляпе у штурвала с лазурным ореолом из волн, бесстрашным и воинственным взглядом смотрящим вдаль. «Откуда это всё взялось в её голове? Как могло воображение незнакомой девочки так точно дорисовать все недостающие детали?» – пронеслось в его мыслях.

– Ого-о, спасибо. Это нереально круто, – промолвил Женя, беря в руки рисунок.

Художница улыбнулась, на её щеках проступили веснушки, а кончики волос прямо на глазах посинели.

– Удивительные штуки в этом мире происходят, да? – спросила она.

– Э-э-э-эмм… Да, это странно, – помедлив, ответил Женя.

– Но разве плохо быть странным? Мне кажется, это должно не пугать людей, а наоборот притягивать. Ведь это же изюминка, точнее изюминки, целый килограмм изюма!.. Это есть во всех нас. Вот у тебя, например, какие странности?

Женя на секунду задумался и ответил:

– Я вешаю носки на люстру.

– Зачем? – изумлённо улыбнулась девочка, подняв брови чуть ли не до самого козырька фуражки.

– Ну-у… я часто не могу найти пару для очередного постиранного носка (распространённая проблема, не правда ли?). А когда они все в одном месте и всегда на виду, у них просто нет шансов потеряться.

Художница, казалось, пришла в восторг.

– Ва-ау, какая идея! Почему я до этого не додумалась раньше?

Тут кто-то из остальных живописцев окликнул энергичную девчонку.

– Давай пять, Пират. Хорошего тебе дня!

С этими словами она хлопнула по жениной ладошке и вприпрыжку вернулась к своим товарищам.

«Интересный народ эти художники», – подумал он.

В тот день Женя нашёл ещё хороший магазин пластинок и несколько крыш в разных частях города, с которых открывались красивые виды на город, а последнюю попытку телепортации использовал на то, чтобы оказаться на самом уютном чердаке, какой он только смог представить себе.

Сквозь большое круглое окно от пола до самой крыши во все уголки этой коморки солнца проникал свет, в тёплых лучах которого играли пылинки. Все стены были завешаны посудой, заставлены старой мебелью, игрушками, ящиками с макулатурой вроде журналов про садоводство и кулинарных книг. Бесчисленное множество старых альбомов с фотографиями привлекли внимание Жени. Он взял один из них и плюхнулся на матрас напротив окна в огромную гору пледов, подняв тем самым в воздух целую тучу пыли.

Прокашлявшись, Женя решил, что проветривание этому помещению не помешает и, пробравшись через горы стульев, составленных один на другой аж до самого свода крыши, повернул ржавую ручку форточки. Та податливо заскрипела, и Пират почувствовал влажное дуновение, поцелованное прохладой недавно ушедшей зимы. Он вернулся на матрас, подняв по дороге старинные напольные часы, которые почему-то лежали на боку прямо посреди комнаты. Когда же они оказались на месте, чердак показался чуть ли не вдвое просторнее. Полулёжа Женя начал рассматривать альбом. В нём почти не было портретов. Только старые черно-белые фото рук, делающих какую-нибудь работу и ног в разной обуви или без неё, идущих куда-то по разным местностям. Женя чуть внимательнее изучил снимок, на котором грубые мужские руки в шрамах изящно держали тоненькую иголку и штопали дырку в армейской майке. Следующая карточка – жилистые руки женщины, выполняющие тяжёлую работу у станка. Ещё одно фото – руки флейтистки. Ноги тоже были разные: одни осторожно, самыми пальчиками окунались в холодное море, другие маршировали в строю, третьи – застыли в убийственно живом танце… И только тут Женя подумал о том, что автор этих снимков, вероятно, таким образом не обезличивал фотографии, а наоборот пытался показать, что настоящая сущность человека – и лицо, и цвет, и запах – в его деятельности.

И сразил Пирата сон, пока он был занят мыслями о том, скучает ли кто-нибудь по тому, что делали его собственные руки и ноги.

На следующий день Женя решил не придумывать себе каких-то особенных занятий и руководствоваться лучшим принципом из ныне существующих – пойти куда глаза глядят.

На одной из улиц города его внимание привлекла крестообразная зелёная вывеска с красной надписью. «Зачем в загробном мире нужны аптеки? Кого здесь лечить-то? И самое главное – от чего?»

Немедля Женя приблизился к двери и потянул её на себя. Звякнул колокольчик, приклеенный скотчем к косяку. Запахло детской присыпкой и зубной пастой. Ни пылинки в воздухе. Первые секунды было страшно непривычно находиться в таком чистом помещении. Пират взглянул на полки. Крохотные цветные коробочки были уложены в ровные стопочки. Женя подышал на стекло и пальцем вывел по его гладкой поверхности какую-то незамысловатую спираль.

В окошке появилась девушка. Молоденькая совсем, лет восемнадцати-двадцати на вид. Светлые, ровно обрезанные чуть ниже плеч волосы. Глаза карие, не крупные, но глубокие, как корни старого можжевелового дерева. Полупрозрачные брови, маленький бурундучий носик, большие овальные щёки. Красавица.

Улыбнулась. На подбородке пролегла до жути милая ямка.

«Вот же очаровательная, – подумал Женя и указательным пальцем потёр горбинку на носу. – Не люблю блондинок, но эта – просто милейшая».

– Ну и что вы тут продаёте? – поинтересовался он вслух.

– Почему сразу продаём? – девушка провела рукой по краю прилавка, который был ближе к ней. Женя заметил, что там нет кассового аппарата. Действительно, откуда в загробном мире взяться обменной валюте?

– И всё равно: что за коробочки?

– Да разные есть, – она сняла одну с полки. Квадратную синюю. – Это капсула появления на свет. Съешь её и вспомнишь, как родился в последний раз. А это – она указала на полку с прямоугольными красными коробочками, – капли скорбного дня. С помощью этой штуки можешь со стороны посмотреть первые десять дней после своей смерти. Не всё, конечно, отрывками, в ускоренном режиме, и всё же тебе будет интересно попробовать. И самые мои любимые – пилюли упущенных возможностей. С ними узнаешь, как могла бы сложиться твоя жизнь в самом лучшем случае.

– Да ну, любимые? – удивился Женя. – И тебе не грустно смотреть на то хорошее, что теперь уже никогда не произойдёт?

Он представил себе человека, сворачивающего с ровной дороги в грязную канаву.

– Да нет же, – аптекарша улыбнулась ещё шире. – Мне интересно каждый раз снова проживать этот маленький кусочек счастливой жизни.

Женя призадумался:

– Ну-у для меня лично это было бы тяжеловато. Давай, наверное, лучше капли скорбного дня.

– Пф-ф, ну ты, конечно, выбрал штуку полегче, – усмехнулась девушка.

– Да ладно тебе. Хоть я и умирал в мучениях, для меня смерть – не такая уж и страшная тема, – ответил Женя, и немного помолчав, добавил: – Я давно знал, что не проживу долго и отчасти был готов к такому исходу.

– Что с тобой случилось?

– Наследственная болезнь случилась. Мышцы в двадцать два были как у старика – атрофировались: медленно и больно.

– Кошмар, – ответила аптекарша, впечатлившись. – И это совсем никак не лечилось?

– Не-а. Мать моя от той же патологии умерла шесть лет назад.

– Ужас-то какой, – глухо проговорила девушка, необычно акцентировав при этом букву «с». Она тихонько протянула руку и положила склянку с каплями в ладонь Жени. – Держи. Они одноразовые. Похожие медикаменты нельзя принимать чаще, чем раз в два дня, имей это ввиду. Выливаешь пузырёк в стакан воды и выпиваешь. На пустой или полный желудок – не имеет значения.

– Хорошо, спасибо.

– А теперь стишок расскажи.

– Что?

– Ну это своего рода оплата. Так надо.

Женя вспомнил дни в больнице:

– Солнце светит на ебало,

Чтоб оно не остывало,

Как малиновый пиро-ог…

– Достаточно, – перебила его девушка, рассмеявшись. – Хорошего дня тебе.

– И тебе.

И тут Пират впал в ступор. Не этими же словами с ним попрощалась художница в ботаническом саду?

Совпадение ли? Случайны ли вообще эти встречи? Может быть, попав в этот мир, Женя, сам того не ведая, запустил какой-то таинственный механизм, загадочную цепочку событий, скованную кем-то заранее? И пока эти вопросы неистово рвались за пределы черепной коробки Жени, он положил капли в карман, дёрнул дверь на себя и покинул аптеку.

– Хм-м, калпи скорбного дня…

Женя, подкатив штаны, снял носки и пошёл по песку босиком. Прохладноватый хруст под пятками сопровождал путь от конца последней тропинки до пенистой линии залива. Ветер уносил далеко крики чаек и людей, которые повышали голос не в злости, но в стремлении пересилить свист прозрачных вихрей и серых волн. Небо – почти белое, из одной палитры с северными водами.

На краю берега, где песок ещё не был влажным, но море уже было достаточно близко, Женя стянул с себя свитер, оставшись в одной футболке. Расстелил его на земле и присел. Вытащив из кармана капли, он немного повертел их в руках. Запить было нечем. Вода в заливе с виду казалась недостаточно чистой.

«Настоящие пираты не боятся крепкого пойла», – подумал он, повернул крышечку и залпом выпил содержимое склянки.

Пять минут не происходило ничего, но на шестой – будто по голове подушкой ударили. Море поплыло в разные стороны, сжимаясь и расширяясь. Берег полез на небо, облака и чайки запульсировали. Бегавшие рядом дети оставляли после себя цветные следы. Сидеть было тяжело: голова тянула Пирата к земле, и тот, решив не сопротивляться, рухнул прямо на песок. Контуров просто не было: всё смешалось. Женя закрыл глаза. Невероятно, но по ту сторону век мир был совершенно другой: чёткий, ровный. С трудом моргнул – и снова размытый морской пейзаж сменился ясной картиной маленького городка в средней полосе России. Железная дорога. Старые выкрашенные голубой краской ворота с большими алыми буквами. Безнадёжное место, где ничего не меняется годами. Ветхое здание из серого камня. Морг при областной больнице.

Врачи из разных отделений столпились над одним столом. Скальпель ровной полосой прошёл от бедра к колену. Доктора что-то обсуждали между собой, но Женя едва ли понимал все эти сложные медицинские термины. Ему был противен этот интерес к его собственному телу. Будто бы он всегда был препаратом – и никогда человеком. Потом привели группу из человек двадцати студентов, большинство из которых мало волновала редкая мышечная атрофия. Преподаватель бегал вокруг стола с пинцетом и, блестя потным лбом, выглядывавшим из-под шапочки, тыкал то в одно сухожилие, то в другое.

Женя прикованным взглядом смотрел на тело, которое некогда было его собственным. Теперь оно казалось более чем мёртвым: жёлто-синее, вязкое истощение въелось в лицо, которое он каждый день видел в зеркале. А ещё эти зеваки толпятся здесь, тупо уставившись на него и не видя за диагнозом человека, который совсем недавно был ещё жив.

К счастью для Жени, картинка внезапно сменилась, закрутившись в воронку, как вода в ванной. Теперь его взору предстало кладбище. Чёрная мокрая земля, впитавшая в себя то, что пару дней назад было снегом. Необычайно солнечный день для конца декабря. Тёплый и грязный. В это место не ездил общественный транспорт, да и на собственной машине добраться туда было нелегко. Старое, Богом забытое кладбище. Во всю эту слякоть явно не вписывались люди, собравшиеся вокруг ямы между сгрудившимися надгробиями. Даже в скорбных чёрных одеждах они казались яркими: парень с татуировками на запястьях, выглядывавшими из под куртки, девчонка в кожанке с огромным количеством металлических запонок, еще одна девушка – с синими волосами… Неформалы. Люди, некогда культивировавшие смерть, впервые столкнулись с ней вживую. Высмеивать-то её не страшно, а видеть собственными глазами..? Удивительно, не правда ли? Мертвец на эскизе для тату, обвешанный цветными кишками, по которым ползают улыбчивые опарыши, выглядит привлекательно для них, а чистенький бледно-синий друг, лежащий в могиле – нет?

Но сейчас Жене не хотелось осуждать их, потому как все лица, которые он видел, были преисполнены глубочайшей скорбью. Казалось бы, все знали, что он был болен. И всё же они не могли смириться с фактом. Был друг – и канул в небытие. Жене хотелось закричать: «Э-эй, ребят, не печальтесь вы так, я попал в классное место! Смерть – не значит конец! Не бойтесь её! Не грустите из-за меня…» Но губы сковала свинцовая печать молчания. В этой картине он был всего лишь наблюдателем.

Один из жениных родственников прочёл над гробом просто сногсшибательную религиозную речь, после которой у самого Жени возникла одна только мысль: «Какого чёрта, мудила?» Но обиды не было: Пират смеялся в лицо этой посмертной неприязни, подавив где-то внутри нотку вечно грустной мелодии и беспричинного сожаления.

«Если они все пришли сюда, значит они действительно скучают по мне», – подумал Женя. Смешанное чувство одолевало его: с одной стороны он был заражён всеобщим горестным настроем, а с другой – рад вновь увидеть столько близких ему людей. Они были здесь вместе. Все, кто был ему дорог, такие разные, уместились на двух-трёх десятках квадратных метров. Сквозь скорбные речи друзей Женя впитывал, запоминал движения их рук и ног, следил за каждым вздохом, каждым брошенным взглядом. Он рассматривал шрам за ухом у парня из соседнего двора, считал малюсенькие родинки на щеках девочки из колледжа… Последнее, что он успел – взглянуть в морщинистые глаза отца. Казалось, забылись все ссоры, драки, вся грязь и ругань. Теперь, со стороны, Женя видел в его взгляде осознанность.