Глава 1

1887 год, Египет

Утро застало женщину в пути. Восток светлел, в сероватой дымке медленно поднималось багровое солнце, розовые тени скользили по склонам гор, придавая им необычайно красивые очертания. Но женщине было не до красот раннего утра. Путь ей предстоял долгий, а ноша была тяжела, верёвка от мешка врезалась в плечо и содержимое его при каждом шаге больно било ей по ногам. Но она всё шла и шла, и песок засыпал её следы…

Пески зыбко перемещались, приоткрывая тайны вечного Египта…

* * *

Несколько дней назад на своём крошечном участке земли, женщина откопала странные глиняные таблички, испещрённые палочками, точками и царапинами. Табличек было так много, и сохранились они настолько хорошо, что даже неграмотная крестьянка поняла – это возможность заработать. В другой стране такие находки проходят мимо внимания местных жителей, но только не египетских феллахов!^[1] Европейцы щедро платят за любую древность.

Женщина шла в Луксор продать свою находку – таблички, на которых только палочки и точки.

Пройдя долгий путь, уставшая и обессиленная, она вошла в Музей древностей. В нерешительности остановилась у дверей, со вздохом облегчения сняла с плеча тяжёлый мешок. Она боялась пройти вперёд, боялась обратиться к сотруднику музея, который переносил с места на место какие-то коробки, боялась, что её находка вызовет лишь смех у такого серьёзного учёного. И было стыдно отрывать его от очень важной работы.

Несколько раз она пыталась заговорить с ним, но он лишь отмахивался. Ему было не до неё! Привезли новые артефакты – мумии культовых ибисов – и всё необходимо принять, произвести опись и отсортировать. Хасану, недавно получившему место в музее, так хотелось проявить себя, показать усердие, что женщина с большим мешком только раздражала своей назойливостью и никчемными глиняными табличками. На таких табличках в Древнем Египте дети учились грамоте, пока, им не разрешалось писать на более дорогом материале – папирусе. И таких табличек в хранилище уже тысячи!

Но, бросив ещё раз беглый взгляд на табличку, что она держала в руках, и…

* * *

И его внимание привлекли ровные чёткие знаки. Они не были похожи на детские каракули!

К сожалению, перетаскивая таблички в мешке, женщина сильно повредила некоторые, превратив их в пыль.

– Откуда вы, уважаемая? – спросил он.

– Из Амарны, – тихо ответила женщина.

– Да?.. – удивлённо протянул он, припоминая, что уже был вблизи этого селения. – Помню, помню… Очень интересное место! У вас там и межевые стелы, и гробницы в горах! Почему их так много? В них же никого не хоронили?!

Женщина устало пожала плечами:

– Не знаю…

– Уважаемая, подождите минуточку, я что-нибудь придумаю. Но мне кажется, эти таблички не представляют особой ценности, скорее всего, это школьные тетради, – сказал он, косясь на мешок, а у самого почему-то засосало под ложечкой. В душу закралось сомнение. – Подождите!

«Надо показать их Саиду, – подумал Хасан, – Он знает древние языки и уж точно отличит историческую ценность от «хлама истории».

Хасан бегом спустился в хранилище.

– Саид. Саид, – голос звонко разносился по лабиринтам хранилища и отзывался гулким эхом.

– Что там такое? – откликнулся Саид, выходя из самой дальней комнаты.

– Глиняные таблички! Женщина принесла целый мешок! Говорит – нашла. Она из селения Тель-эль-Амарна.

– Никогда не слышал о таком, – сказал Саид, подходя ближе. Он был невысок и худощав.

– Это деревня в небольшой долине, с трех сторон окружённая горами, с четвёртой, естественно, Нилом. Горы там с провалами гробниц.

– Уф, Алла, как сказал! Как прочёл, – улыбнулся Саид.

– Да, я… я был там, – зарделся Хасан, помолчал немного и вновь затараторил. – Целый сезон вели раскопки в этих горах, вернее сказать, в гробницах, но, похоже, что в них никто так никогда и не покоился, хотя сами усыпальницы очень красивые. Таких рисунков я нигде не встречал. Они нарисованы как-то не так, как-то необычно… словно живые.… Ну, люди на них словно живые. Но сама долина ничем не приметна, там нет даже храмов или каких-то построек. Только пограничные стелы, наподобие тех, что любила ставить Хатшепсут. Только они, может, и имеют какую-то ценность. Я думаю, что женщина принесла или школьные таблички, или архив одного из номов. Жаль её, такой путь прошла!

– Ну, пойдём, дружище, посмотрим. Стелы царицы Хатшепсут что-то да значат, – сказал Саид.

– Нет, нет, там не было никаких стел Хатшепсут, их-то я хорошо знаю, – заволновался Хасан. – Я так просто сравнил те из Амарны, со стелами Хатшепсут, что стоят здесь. – И он махнул рукой в сторону, словно указывая на величественные обелиски, что возвышались над городом вот уже более трёх тысяч лет.

– Ну, ну, не суетись, – Саид похлопал его по плечу. – Идём посмотрим.

Они вышли в холл, где ждала хоть какого-то ответа уставшая путница. Руки свисали плетьми, мешок с табличками лежал на полу. Она переминалась с ноги на ногу и перебирала кисточки на стареньком платке, нервничая, что пришлось проделать такой путь из-за никчёмных табличек.

– Мир вам!

– И вам!

– Уважаемая, что заставило вас прийти?

– Я нашла вот это. – Она присела и открыла мешок, где было несколько десятков глиняных табличек, половина из которых уже напоминали простые черепки. – Их там очень много, они были в больших ящиках, но дерево уже истлело и рассохлось. Да и как бы я их принесла…

Саид наклонился, взял одну из табличек: глина гладкая, знаки очень чёткие и ровные, но ничего особенного! Обычная клинопись.

– Уважаемая, мне очень жаль, что вы проделали такой долгий путь, но я не могу у вас их купить, – говоря это, Саид посмотрел на бедную женщину, – сердце сжалось от отчаяния в её глазах. – Хорошо… я дам вам немного… вот, возьмите…

Протянул ей несколько фунтов – всё, что было в его кармане, но и этого оказалось достаточно. Женщина трясущейся рукой схватила деньги, и не прошло и нескольких минут, как песок вновь засыпал её следы…

Саид проводил её взглядом и, свернув мешок, понес в хранилище, удивляясь при этом, как слабая женщина могла принести такую тяжесть.

Спустился в хранилище. Здесь царила прохлада и покой… Вечный покой исчезнувшей цивилизации. На стеллажах мирно покоились алебастровые светильники, вазы для жертвоприношений, канопы для внутренних органов умершего, различная храмовая утварь. В дальнем углу стояли деревянные саркофаги с золотой росписью и небольшие каменные плиты.

Саид любил бывать в хранилище, любил, соприкасаться с тайнами Египта и по кусочкам, по крохам собирать его историю. Каждая новая, даже самая незначительная находка вызывала в нём бурю восторга и давала пищу для фантазии, улетая на крыльях которой, он сам становился участником истории: то он раб с огромным опахалом за троном у Клеопатры, то жрец в храме Амона, то парасхит, готовящий фараона к вечному пути, а то и сам фараон, окружённый обнажёнными танцовщицами.

Здесь Саид становился немного философом и даже фаталистом, и его постоянно посещала одна и та же мысль – о бренности бытия и превратностях судьбы. Виной тому были все эти весточки из прошлого. Вот на одном из саркофагов едва читается: «Ты сильнейший из сильных, ты великий воин, ты владеешь большим домом, у тебя много сыновей, они продлят твой земной путь. И ты будешь жить вечно. Твоя душа найдёт свой сах^[2] в этом саркофаге». Но ещё не успевают просохнуть глаза плакальщиц, как враги уничтожают мумию «великого война» и присваивают себе его усыпальницу, а саркофаг… Саркофаг достался другому. И теперь надпись на нём гласила: «Ты слеп. Никогда не увидишь своих жён и детей, но ты велик своей мудростью. К твоим словам прислушивается сам фараон! Твоя душа найдёт свое вместилище в этом саркофаге. И ты будешь жить вечно».

Но зря мудрец – предсказатель приготовил для себя саркофаг. Своими предсказаниями он прогневил фараона. И сожгли мудреца на площади, а прах развеяли по ветру, чтобы душа, никогда не встретившись с мумией, вечно блуждала во Вселенной.

А на саркофаг старательно наносят новую надпись: «Красота твоя не померкнет в веках. В любви ты первая искусница, тобой очарованы доблестные сыны Кеми. Твоя душа – Ба найдёт своё вместилище в этом саркофаге».

Но обманутая жена отомстила искуснице за пролитые слёзы. Темной ночью она пробирается в усыпальницу, крадёт все четыре канопы и бросает их в Нил. Быстрые воды, подхватив деревянные сосуды, унесли их за сотни миль.

Так и обнаружили археологи в саркофаге одинокую мумию молодой женщины, смерть которой наступила из-за самой банальной болезни. Мумия искусницы была покрыта струпьями, и красота её «вечная» померкла ещё при жизни. Но зато саркофаг, в котором она покоилась, был не просто красив, это было настоящее произведение искусства!

Саид подолгу разглядывал замысловатые рисунки на нём, любовно поглаживал позолоченную роспись и повторял заученные им когда-то латинские слова:

– Vita brevis… Vita brevis…

– Vita brevis, ars longa, – говорил Гиппократ. – «Жизнь коротка, искусство вечно». Жизнь проходит безвозвратно, и время превращает тело в прах, а созданное человеческими руками переживает создателя на тысячелетия.

* * *

Саид аккуратно, заботливо обтирая, раскладывал таблички на стеллаже и старался найти отколотые кусочки от тех, что потрескались и поломались в пути. Скорее всего, таблички не представляли какой-либо ценности, но он привык ко всему, что находят в земле Египта, относиться с почтением. Тщательно подбирая осколки, Саид вглядывался в них, пытался прочесть, но ничего интересного… Лишь какие-то подсчёты, и что-то вроде сказок. Всё, как обычно, – школьные тетради!

Вдруг странная надпись привлекла его внимание: «Великий дом»…

– Ого! «Великий дом»! А ведь так египтяне называли фараона! – присвистнул от удивления Саид, – …а вот и картуш! Почти стёртый… в картушах они писали только имена фараонов или членов его семьи. Наверное, дети учились писать прошение к фараону на аккадском.^[3], – размышлял Саид, продолжая читать.

К Великому дому… обращается его раб Ареботи, призываю, обрати…

Ну, это понятно: все рабы, все… Но что за тон: «призываю».

Мог ли простой учитель позволить себе такую вольность – учить детей требовать у фараона?

К Великому дому… обращается его раб Ареботи, призываю, обрати своё внимание на бедственное положение твоих слуг. Хетты ведут двойную игру, финикийцы не платят дани, они смеются нам в лицо. Твоих сборщиков налогов, о, Великий сын Гора, избили палками до смерти. Номы бунтуют, и я терплю крайнюю нужду, хлеба осталось на несколько дней!

Я отрезан от мира, и каждый день жду смерти. Это уже четвёртое послание. Умоляю о помощи.

Вот это да! Когда ж хетты и финикийцы были так смелы и наглы с великим Египтом? Это уже интересно!

Обращаюсь с мольбой, поторопись, о Великий сын Гора. Да будет Эхнатон жить вечно вековечно.

– Эхнатон – имя взято в картуш, но… Но я не помню, чтобы это имя встречалось мне раньше. – Саид задумался и почти механически взял следующую табличку.

Войско одержало победу, но какой ценой! Тысячи Уэу^[4] погибли. Умер с мечом в руке славный полководец и любимец фараона Неферхотеп. На приготовления Неферхотепа к вечному пути казна отпускает золото…»

«Должно быть, много золота, – улыбнулся Саид, – если об этом упоминается в документе».

Саиду становилось все интересней, он взял другую табличку.

В женский дом фараона, да будет он жив, цел и здоров, доставлены две наложницы, красотой своей затмевающие солнце, но господин земли от края до края её даже не взглянул на них.

И дальше шло прошение: «Главный евнух просит или не присылать женщин вообще, потому что фараон, кроме своей любимой жены, никого не хочет видеть, или чтобы их пристраивали в жрицы богини любви Хатхор, ведь не могут же они кормить сотни никчемных женщин». Саид присвистнул, в кои веки мужчина отказывался от новых красавиц в гареме, и какая должна быть эта любимая жена, что фараон считает её единственной?

Саид пересматривал таблички, и чем больше всматривался в неказистые с виду весточки из прошлого, тем больше убеждался: в его руках нечто бесценное…

* * *

Пройдёт совсем немного времени, и неизвестная ранее деревня с обычным арабским названием Тель-эль-Амарна, возникшая на месте древнего города Ахетатона, даст название самому интересному периоду жизни этой страны – Амарнскому. А таблички окажутся «находкой века», архивом «министерства иностранных дел Аменхотепа III и его сына Аменхотепа IV – Эхнатона».