Все события и персонажи в данной книге являются вымышленными. Любое совпадение с реальными людьми или событиями – случайно. Роман выпущен в январе 2021 года.

Часть первая

Название этого местечка состоит из 11 слов, и среди них есть такие как «федеральное», «управление», «по», но не обольщайтесь, это не то и я не тот. Когда нужно было накатать всё точно, приходилось брать блокнот и переписывать название с обложки, потому что там, хрен пойми откуда, вразнобой были не только ненужные слова, но и некоторые начинались с большой буквы. Я отмотал тут чуть меньше десятки, но так и не выучил их точное расположение. Придётся уволиться через два месяца, но я еще не знаю об этом, а пока к нам занесло директора нашей службы. Мы впихнули себя в костюмчики и старались особо не шевелиться.

Совещание планировалось на 11:00 в актовом зале, где обычно крупная крашеная диваха талдычила о бесконечных нюансах заполнения деклараций о доходах, но все должны были сидеть раньше. Мне, как и всем, вообще не хотелось там торчать, и в этот раз что-то особо, поэтому я и задержался. Погода для мартовского четверга была чертовски хороша. Машины за окнами передвигались как в шестидесятых, и кажется, я слышал крики чаек. Я запер наш кабинет в 10:55 и, крутя ключики по кругу, плёлся куда надо. В актовый зал, как и во все кабинеты, можно было попасть, приложив электронный ключ, что я и сделал.

Все уже сидели на местах. Несколько столов были прижаты друг к другу и образовывали громадную букву П. Ножки этой буквы упирались в дюжину рядов из стульев. Они стояли для сотрудников, так сказать – записывающих, так сказать – внемлющих, но на самом деле всем было вообще плевать на всё, что тут происходило.

– Данила, – встретила меня та самая диваха, – Нормальный вообще? Чё опаздываешь? Садись.

– Да я…это…доделывал

– Садись, и давай быстрее… – она кивнула башкой на единственное свободное место в первом ряду, в САМОМ-САМОМ центре, прямо между ножек злополучной буквы П.

– Я туда не сяду. И не надейтесь.

– Чё? Место пустовать не будет. Давай-давай-давай.

Другого не было. Мой начальник смотрел на меня поверх очков. Так он демонстрировал, что я идиот, и это бремя взвалилось именно на его плечи. Но мне было пофигу; я знал, что меня не уволят, тут никого не уволят. Если и было сейчас в нашем пятиэтажном здании самое дерьмовое место, это было именно оно, так что об «Into the dead 2», «Crossy Roud» и «Инсте» придется забыть на несколько часов. Хотя бы есть блокнот, можно что-нибудь в него накидать.

– Хорошее место нам досталось, хе-хе, – сказали мне рядом.

– Ага, шикарное.

Первым зашёл начальник управления, затем начальница административного отдела, затем сам руководитель, потом замы и вся мишура. Встали-сели. Вообще директор у нас – ничего. Он не был ни хозяйственником, ни зубастым гэбэшником… Точнее он, конечно, был гэбэшником и другом нашего президента, но совсем не зубастым, но об этом попозже. Высокий, наверно, крепкий, седые, всегда уложенные волосы, нормальный зрелый голос. Никогда не видел, чтобы он на кого-то орал или сильно злился. Даже когда я был в Москве, на его совещаниях всегда хватало место спокойствию, чем пользовались в своих целях мелкие сошки. Директор улыбнулся и устроился прямо передо мной. Он всех поприветствовал, похвалил, затем сцепил пальцы, и началось совещание. Начальники выходили с докладами. Мне приходилось слушать нечто подобное раз 100, даже миллион раз, и всё в своей башке. Я попытался оценить на сколько это потянет. На выступление даётся минут 5-10. Но здесь такая дилемма: ему на самом деле насрать на то, что ты базаришь, но если рассказываешь слишком коротко, будут вопросы, так что крутись как хочешь. Я открыл блокнот и, стреляя глазами время от времени на выступающего, на последних страницах пытался накатать какое-нибудь стихотворение. Эти бляди мне никогда не давались, наверно потому что я не люблю стихи. Потом я стал рисовать домик. Нарисовал из трубы дым, тот оказался ещё хуже стихотворения. Прошло минут 20. Директор вроде и не смотрел в мою сторону. Никогда мне не доводилось так долго торчать без телефона. Мне доводилось жать ему руку, принимать поздравления, грамоты, но ТАК, мы как будто торчали с ним в бытовухе и всем было невмоготу нудно. Хотелось надеяться, что на максимально палевное место, он обратит внимание в последнюю очередь. Люди такого уровня и бэкграунда обычно делятся на два вида: те, кто доказывают, что только великая дисциплина спасёт мир, поэтому надо бы всех гнобить, и те, кто устал от всего. Этот походил на последних. Я не пытался ловить его взгляд, лишь изредка, задумчиво посматривал в его сторону, мы были друг перед другом на расстоянии 3–4 метров и ничего, кроме кислорода, выхлопных газов и пердежа между нами не было.

Многие из сидящих умели отключаться лучше меня, я же не находил себе места. У парней и девушек из первого ряда нога была закинута за ногу – некий, так сказать, уголок замыкания – «Сюда вы не зайдёте, но я как бы слушаю, всё норм».

Я ощутил что-то странное – глаза стали слипаться, а голова тянуться вниз. Я раскрылся, но это не помогло. Возможно, немного тянет отдохнуть – такое бывает. Я расслабил веки и уже через секунду с болью в шее дёрнул голову вверх. Я отрубился, какого чёрта?! Уснуть на таком дерьме почти также опасно, как за рулем. Вроде никто не видел. Но оказалось, что моему телу этого было мало, я вновь ощутил сильнейшую слабость, и мои веки стали тянуться в сладкий петтинг друг к другу, наравне с чем, внутри меня поднималась паника. Пришлось опять скинуть ногу и страшным усилием воли попытаться привести себя в чувство. Ничего не выходило, а моя дёрганность только привлекла внимание. Это было супер странно, потому что я ночью спал, не пил ни мёда, ни молока. Короче всё как обычно, даже лучше, но телу было похуй.

Мне похуй.

Голова опять шатнулась и опять дёрнулась вверх. Ебать меня в рот! Если я усну на совещании перед директором – это будет невъебенно смешной катастрофой. Не так страшно увольнение, как проявление неуважения к человеку, которого меня приучили уважать, тем более, он действительно заслуживал уважения: он не крикливый солдафон, а нормальный тип, понимающий что к чему, но тело со мной не соглашалось.

Выключаюсь.

В темноте я увидел себя со стороны: там я тычу сонное хлебало в лицо руководству, которое вчера прилетело из Екатеринбурга и теперь было свежо как огурчик-Рик. Охренеть, конечно, ребятки. Каждый раз шансы на катастрофу возрастали. Они и изначально были ого-го, но теперь моя фартовость представлялась невъебенной удачей, подарком судьбы что ли. Мне вспомнился генерал в одной из российских республик, он уснул на совещании с Главой, его подняли, унизили, уволили, уничтожили. Даже по телевизору крутили этот цирк. Не думаю, что это справедливо, скорее всего он много работал, поэтому и вырубился, но всем было понятно, почему его выперли и почему это правильно. Меня бы не выперли, но жопу разодрали. Растирать лицо и глаза было паршиво, но больше ничего не оставалось. Я принялся костяшками теребить остатки третьего века, словно меня донимала грязь. Обернулся. Здесь всё было правдивее. Половина листала телефоны в блокнотах, так, что могло показаться, будто они записывают. Но ЧТО ЗАПИСЫВАЮТ, ЧТО ЗДЕСЬ БЛЯДЬ ЗАПИСЫВАТЬ?! Иногда они вскидывали голову, будто лица и губы выступающих помогут лучше записать мысль. Остальные же держали телефоны просто в руках. И только девушка прямо за мной встретила мой взгляд и пялилась. Она была из другого отдела, чуть младше меня. Она не смеялась, не сопереживала, эта сука просто ждала, она ждала, чтобы меня выебли, и это будет не скучно, и это будет в первом ряду. Увидев моё сонное лицо, она обрадовалась, что знает куда смотреть, но не показала этого, даже бровью не повела. Я отвернулся.

Страшно, что я перестал себя контролировать. Тело явно хотело мне что-то сказать, оно было как капризный ребёнок и не умолкало. Я снова стал вырубаться. Только подумал, что соберу все силы и волю в кулак, как понял, что подпитываю себя уже во сне. Рывок! И снова меня не заметили, точнее не заметил. Это уже ни в какие рамки. Из-за спины всё больше слышались смешки. Мой начальник тоже меня просёк, ему могло достаться за это, но удовольствие от права выпороть меня после, сводило проблему на нет. Его лицо за прямоугольными линзами смотрело.

Что, что ты тут делаешь?

Тоже что и Вы, отъебитесь.

Нет-нет, я имею в виду на земле. Что ты вообще тут делаешь?

На моих ляжках бедствовал жир, сбоку, там, где заканчивалась жопа и начиналось бедро, я и ухватил себя. Жир предсмертно завопил. Это было очень больно. Пока сжимал, я держался, но хватка ослабевала, и всё начинало плыть. Сжал сильнее. Настолько сильно насколько мог, потом ещё сильнее. Стало трудно дышать. Это не давало уснуть, но пальцы всё время разжимались. Я пытался не вертеться, но всё равно поигрывал спиной и горбился. Я приводил себя в чувство в течение минут десяти и смог продержаться потом минут 20. Наступил перерыв. Все побежали по туалетам. Я опустил ногу на пол и поник. Кто-то на мгновение положил мне руку на плечо, я не увидел кто, остальные хихикали. Непонятно, видел ли руководитель меня. На самом деле он был идеальным госслужащим в сложившихся обстоятельствах. Идеальным. Может дело в том, что служба такая, не очень серьёзная, не знаю. Он делал всё, что нужно, всегда что нужно. Мне было перед ним стыдно. В его лице читалась усталость, словно он всё понимал, но типа такой: делайте-делайте друзья, я делаю, видите как, и вы делайте.

В очереди в туалет я стоял последний, сзади никого не намечалось. Внутри я принялся умываться, горячей воды не было, что было кстати. Я водил ладонями по векам, ушам и за ними. Раз за разом. Половина головы была уже мокрой, но я всё равно продолжал. Потом выключил воду и посмотрел в зеркало. Пока пялился, стал вытирать руки бумажным полотенцем. Сзади из-за двери выглянул огромный силуэт. Мужику было за 60, ростом он был почти 2 метра, и он ни хера тут не делал.

– Красна девица, что ли? Стою тут, жду, а он в зеркало смотрится.

Он грубо пропихнулся в туалет рядом.

– Очередь тут. Очередь! – и добавил что-то на своём диалекте.

Я не успел сказать, что его не видел, как он уже щёлкнул замком. Выбросил бумажку. Все справляются, и я справлюсь. Но я не справился и через месяц решил покончить со всем этим.

Как раз через месяц к нам занесло нового зама. Крашеная диваха показывала непаханое поле его угодий. Он кивал и строил планы. Мы чё-то все торчали в центре кабинета, пили чай. Он старался держаться, прошёлся, осмотрел цветной принтер.

– Уютненько у вас тут.

Мы кивнули. Он поддался к столу.

– А это чьё место?

– Моё, – сказал я.

Он ещё раз его осмотрел, потом меня. Дело было в том, что мой стол грелся у самого окна, и когда заходишь в кабинет не видно только меня. Потому что я поставил свой полутораметровый сейф-картотеку специально так, чтобы никто не просёк, чем я тут занимаюсь, здесь ли я вообще, что я. У меня хватало времени checkнуть заходящего и, если что, убрать книжку или спрятать планшет. Звучит простовато, но на самом деле это было гениально. Великолепная мысль пришла ко мне случайно во время уборки. Стол стоял нагло и одновременно естественно.

Своё теперешнее рабочее место я просто обожал. Так бывает, когда подгоняешь под себя что-то лет 10 машину, компьютер, жену, собаку, друзей. Когда я только пришёл, меня устроили за чужой стол и чужое кресло.

– Пока тут.

Логично, что в первый день как бы осваиваешься и всё такое, знакомишься с людьми, бла-бла-бла. Потом первое задание, регистрация документов и по нисходящей до бесконечности. Казалось, с первого дня я начну входить в процесс, хотелось ринуться в бой, но без всей утвари куда там ринешься? Ждать ждать ждать. Помимо рабочего места, самого конченного из ста, мне подбирали самый конченый монитор и сдували пыль с самого конченного и раздроченного системника на складе, а может, и во всём районе. Я думал, что начну с нуля, но пришлось начинать немного пораньше, где-то с минус пятидесяти трёх. Тогда, мне было невдомёк, что дорога от -53 до 0 и есть самая главная, самая важная в моей, да и, наверно, любой другой жизнедеятельности. Но тогда, сидя на чужом кресле, я не понимал этого. Казалось нужно приложить все силы, чтобы как можно скорее перескочить минусы, всё это, и броситься в бой на всех парусах энтузиазма и удачно складывающихся обстоятельств.

Сперва я получил стол, потом стул без колёсиков. Это считается как низший уровень, новобранец, расходник, как ручка без чернил. Первые недели, пока ходил по кабинетам, разносил документы, брал методички, я заметил, что оказывается, есть кресла шикарные, с подлокотниками, высокие. У кого-то столы с подставкой для монитора, а у кого-то мониторов было два. Оказалось, что таких всего двое. Элита управления. С ними хотелось затусить, но сперва нужно было получить компьютер, а потом подключить его, что, как выяснилось, не было связанными друг с другом действиями.

– А можно мне подставку под э-э… монитор?

– Подставок нет.

– А они как-то приходят, да? Я просто не знаю, – спрашивал я у нашего административщика.

– Освободится у кого-нибудь – попросишь. Подожди-ка, я же ещё комп не поставил. Куда ты собрался с подставкой?

– Да-да, я просто думал может есть сразу. Вот и решил спросить, но я же не знаю, как тут всё. Просто, чтобы монитор был на уровне глаз.

– Ха, размечтался. Нет. Подставки нет. освободится, попросишь у кого-нибудь, привыкай. Всё, давай, мне надо тут, это…работать.

Сколько прошло всего, Господи. Не спроста люди говорят так вдохновенно об уходе с ненавистной работы. За эти годы я чётко осознал много важного. Так уж вышло, что это выпало после тридцати, на этот ебучий кризис среднего возраста.

Хорошо, что человечество выходит за рамки нормальных языков, вешает ярлыки, так оно заявляет о себе Космосу. Но сегодня, на моём столе красовался здоровенный монитор. Диагональ была чуть меньше тридцати дюймов, что по здешним меркам считается просто охрененным размерчиком, ну вы поняли. От неё кайфовали все, просто разрывная плазма, притягивающая взгляды, как растопыренная, залитая маслом задница. В картотеке, что закрывалась ключиком и печатью, работали все отделы, что совсем неестественно, как могло бы показаться, и циферка, выколоченная на печати, 28, несла для меня, мягко говоря, личный смысл. Лампа чёрная, и нежно голубая одновременно, можно завернуть как душе угодно. Но самой главной моей победой, карьерным достижением, считалось именно кресло. Вельветовое, мягкое. Оно напоминало одновременно и распутную milf’у, с её угловатыми бёдрами и острыми сиськами, и заботливую соседку, что приютит, пригреет и накормит оладьями с большим количеством свежего мёда. Как-то я сидел за компом моего соседа, и заглянул другой тип. Он все базарил и базарил с нашей соседкой, базарил и базарил. Были слышны шутки. Потом он завалился на мою вельветовую бабулю. Пару секунд молчал и выдохнул, я знал, что это значит.

– Это что-о-о?

– Данино легендарное кресло, вот что.

– Бляяяяя.

Он откинулся, воссоединился со взбитой тысячи раз подушечкой.

– Ну что за жук! – засмеялся он

Он предложил обменяться. Я послал его. Потом он предложил деньги. Я отказался. Он удвоил.

– Нет.

– Да ты прикалываешься!

– Ни за какие коврижки, чувак.

Поразительно, как всё ходит по кругу. Он работал года два-три, он уже всё понимал. Так что теперь нужно было держать хвост пистолетом, и когда я уходил в отпуск, и он очень вежливо, по-дружески, просил меня, чтобы оно перекочевало на эти три недели к нему, я отказывался, потому что тоже был в курсах что к чему. Оно неспроста было старушкой: все новые кресла блестели пафосом и лаком, иногда деревом, и могли стоить невероятных денег. Но даже им было не сравниться с этой штуковиной. Набивка с годами стала мягкой и не косилась, словно сама знала, что и куда надо делать. Господи, да это Джобс с его 3G в 2006-ом, ну или в каком там году он всех окончательно натянул. Когда-то оно принадлежало одному заму, а когда он свалил-свалил, кресло досталось моему соседу. Я точно так же завалился на него случайно, и понял, что оно прекрасно.

– Касарь, – сказа ему я.

– Нет

– Серьёзно? Косарь, блядь. Косарь за НЕТВОЮ собственность, которая станет НЕМОЕЙ.

– Именно так, братан.

Прошёл месяц или неделя, и я стал у него за спиной. Я гладил обивку. Ему нравилось, и он делал вид, что очень занят.

– Две, – сказал я.

– Что?

– Два косаря.

– Ха-ха.

– Чё ты такой упёртый?! У меня тоже, знаешь ли, кресло не кусок дерьма. Возьми его.

– Вот и сиди на своём некускедерьма, а моё не трогай. Понял?

Всё здесь было куском дерьма и особенно кресла. Но шайба торчала у его команды. Он набивал цену констатацией факта. Я был готов отдать и 4 тысячи, но этот урод был хитёр и подл. Он бы всё равно его не отдал, он бы ждал, пока я предложу ещё больше. Но ниже названной мной суммы, разговор уже и начинать бы тогда не следовало. Так что я не стал пороть горячку, и пришлось сесть на свою хуйню. Мы с этим парнем не ладили и ладили одновременно, как Джим и Дуайт, я был Дуайтом, потому что Дуайт самый классный. Несколько раз были на грани пизделовки, особенно я. Но один из важнейших, самых главных, самых изощрённых законов офиса – правило замкнутого пространства. Ссориться с коллегой, с которым хоть как-то притёрлись, всё равно, что стрелять себе в жопу. Тут уж точно, каждый последующий хуже предыдущего. И мы терпели, как два брата, связанных верёвкой, терпели друг друга, иногда это было даже неплохо. Он уволится на 2–3 года раньше меня, пошёл в строительную компанию охранником, ой, простите, помощником заместителя начальника охраны. Но пока он был здесь, я решил ждать. Он знал как это кресло идеально. От мягкой обивки у него стала раскалываться поясница, настолько это дерьмо раскумаривало. И он взял себе обычный стул без колёсиков. Думаете он продал кресло мне? Хуй там! Он поставил его у себя за спиной и сидел на нём после плотного обеда прикрыв глаза и мечтая о пляже с тёплым солнцем и беспоследственном ангеле лет восемнадцати.

С нами был ещё третий человек – М. Наша ровесница, нормальная такая, так что нам в принципе всем повезло. А ей повезло с картой, которая висела у неё за спиной. Она была блестящая, выцветшая, примерно конца восьмидесятых, но всё-таки прикольная, короче такая же, как и карта, которая поставила точку в моей самореализации как государственного служащего. М были до пизды наши недопонимания, она всегда самоустранялась, но в один из дней, когда солнце грело подоконник, время шло размеренно, и каждый из нас потаённо мечтал об иной, лучшей, более живой, нормальной жизни, М сказала:

– Я вот тут подумала, а может карту поменяем?

– О-о – крикнул этот парень и встал из-за перегородки. – М хочет поменять атмосферу? Ты же не любишь перемены, куда тебя понесло?

– Нет, на такое меня хватает.