Переводчик Андрей Игоревич Гастев

© Альфред Теннисон, 2021

© Андрей Игоревич Гастев, перевод, 2021

ISBN 978-5-0053-7486-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

АЛЬФРЕД ТЕННИСОН
IN MEMORIAM A.H.H. OBIIT MDCCCXXXIII

Перевод Андрея Гастева

В 2018 году серия «Литературные памятники» выпустила в свет том избранных произведений Альфреда Теннисона. Фундаментальный сборник получил название In Memoriam от своего центрального текста – главного труда всей жизни Теннисона. Эта поэма считается английским аналогом «Божественной комедии» Данте. Полный перевод элегий на русский язык был сделан впервые только в 2018 году. Один из его авторов, Андрей Игоревич Гастев, поэт и переводчик, предлагает читателю свой вариант полного русского текста поэмы.

Английский оригинал варианта BILINGUA взят с итернет-ресурсов свободного доступа и выверен по изданию The Works of Alfred Lord Tennyson, Wordsworth Editions Limited, 1994.

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

Этот новый полный перевод знаменитой поэмы Теннисона – второй по счету в России, – появился в процессе издания первого перевода, автором которого была Татьяна Стамова, а меня и других коллег по ремеслу пригласили для создания атмосферы своеобразного поэтического конкурса. Конкурс благополучно закончился, в «Литературных Памятниках» вышел замечательный том «In Memoriam» и к нему великолепный буклет, а я вдруг обнаружил там довольно много своих переводов. И возник соблазн пройти оставшийся путь – он казался таким коротким! – и представить мой собственный вариант всей поэмы. Путь растянулся на два года. Я постараюсь теперь поскорее его завершить и не приводить необъятных литературоведческих высказываний о главном творении Альфреда лорда Теннисона. Заинтересовавшийся читатель найдет все это в Сети. Но некоторую канву для быстрого входа в тему дать все же необходимо.

Подробнее ряд моментов освещается и в комментариях. Но в целом они максимально сокращены и касаются только аспектов, трудно отыскиваемых в Интернете. Все аллюзии на Библию, античных авторов, Шекспира и других классиков можно проследить в Сети. Поскольку у Теннисона такие намеки, скрытые цитаты, реминисценции встречаются повсеместно, подобные связи кажутся бесконечно самовоспроизводящимися.

Случилось так, что главное произведение всей долгой жизни Теннисона выросло из главной трагедии этой жизни, а трагедия произошла еще в ранней молодости – неожиданно умер самый близкий друг, тоже интеллектуал, тоже поэт и философ. Звали его Артур Генри Хэллам. Отсюда и название поэмы, взятое прямо с могильной плиты: In Memoriam A.H.H. OBIIT MDCCCXXXIII. В этот год, обозначенный римскими цифрами, Хэлламу было только двадцать два. Но Теннисон и многие друзья из Кембриджа всегда признавали в нем старшего и более мудрого участника своих споров. Спорить им приходилось о многом – религия и наука все более расходились во взглядах на мироздание. Но Хэллам был еще и тонким знатоком поэзии, это особенно притягивало Теннисона. Хэллам мгновенно распознал в нем потенциал большого поэта и всячески способствовал развитию этого таланта. Такова была основа их дружбы, длившейся четыре года и внезапно оборванной. Теннисон погрузился в депрессию, но не оставлял поэтических опытов. В них он пытался осознать глубинный смысл своей утраты и неизбежных горестей любой человеческой жизни, найти какое-то оправдание, теодицею и обрести надежду. Надежда на бессмертие души – вот главный мотив In Memoriam, да и всей жизни Теннисона. Рядом с этой надеждой всегда мучительное сомнение. «Лишь верой можем то обнять,/ Где мер и доказательств нет». Нет, только надеждой через сомнение. По мнению Т.С.Элиота, вера в поэме Теннисона «вещь слабая», а сомнение – переживание высокой интенсивности. Поэтому In Memoriam – не религиозная книга. Но Надежда и Вера разве не сестры? А на помощь к ним у Теннисона спешит третья сестра, самая сильная:

«Любовь была и есть мой Бог,

Мой Царь, ко мне небезучастный».

Не подвело ли Элиота отсутствие необходимости переводить с чужого языка – ведь «большое видится на расстоянье»? А у нас такая необходимость есть. Может быть, что-то увидится?

ПРОЛОГ

 
Сын Бога, Мощь, Любовь и Свет,¹
 
 
Слепым нам, как тебя узнать?
Лишь верой можем то обнять,
Где мер и доказательств нет.
 
 
Ты твердью полнишь пустоту;
Ты каждой ведаешь судьбой;
Всяк череп, созданный тобой,
К тебе же ляжет под пяту.
 
 
Но ты не бросишь нас в пыли:
Мы верим – не затем нам дал
Ты разум, чтоб он прахом стал;
Создавший нас – ты справедлив!
 
 
Ты Бог людей, их суть и власть,
Свобода в них, но дай же нить —
Как нашу волю применить,
Чтобы с твоей она слилась?
 
 
Твой луч нас выхватил из тьмы,
Но мы лишь блики на воде.
Лишь искорки твоих идей
На миг влетают нам в умы.
 
 
Мы верим. Мы не можем знать.
Есть видимым вещам предел.
Лишь то, что ты открыть хотел,
Способен разум наш понять.
 
 
Пусть знание твое растет,
И с ним – благоговенье в нас;
Ума и духа слитный глас
Пусть вновь в гармонию придет,
 
 
Но будет шире; и прости
Наш смех, в котором только страх
Миров, погруженных во мрак;
Им помоги твой свет нести!
 
 
Прости грехов моих позор,
Не отличимых от заслуг,
Добром и злом наш замкнут круг,
А ты над ним возносишь взор.
 
 
Прости же стон души моей:
В смятенной юности она
Была нередко смущена,
Прости, и дай же мудрость ей.
 
 
И эту мне печаль прости
О друге, что к тебе ушел;
В твоей любви он жив душой,
Нежней которой – не найти.
 

I. Он верил так же, как и я

 
Он верил так же, как и я,
Что люди могут путь найти —
К их высшей сущности взойти
По лестнице отживших «я».
 
 
Но как узнать, в какие сроки
Расходы возместит доход?
Процент от слез в отчетный год
Как отразят баланса строки?
 
 
Чтоб им пучине не отдаться,
Пусть крепче Скорбь к Любви прильнет,
Пусть болью кубок перельет,
Смерть пригласит на контраданс —
 
 
– Все легче, чем снести позор
Насмешек Времени победных:²
«Вот человек – любил не бедно!
Что ж ныне он? Мгновений сор».
 

II. Ты, старый тис, касаясь плит

 
Ты, старый тис, касаясь плит,
Читаешь мертвых имена,
И каждый череп в черных снах
Венком корней твоих увит.³
 
 
Меняется покров полей,
Приплодом полнятся стада —
Людские краткие года
Бьет маятник твоих ветвей.
 
 
Играет солнце вдоль жнивья —
Ты неизменен, старый тис,
Не отвлекаясь, смотрит вниз
Тень вековечная твоя.
 
 
Тяжелый тис, когда порой
Твой мрачный взгляд встречаю я,
Мне кажется, что кровь моя
Струится под твоей корой.⁴
 

III. Печаль, ты мой жестокий друг

 
Печаль, ты мой жестокий друг.
Ты, жрица Смерти в крипте серой,
Дыша то ладаном, то серой,
Какую ложь прошепчешь вдруг?
 
 
Ты шепчешь: «Звезд слепой разгон
Плетет серебряную сеть,
Крик тверди будет в ней висеть
И гаснущего Солнца стон;⁵
 
 
Природа, музыки фантом,
Ты, слабый дубль моей души,
Пустые руки покажи
Собранию бесплотных форм!»
 
 
Но друг ли мне моя печаль?
Объятий плен ее всеблаг?
Иль черной крови черный флаг,
На створках разума печать?⁶
 

IV. Приходит Сон, я рад отдать

 
Приходит Сон, я рад отдать
Ему способности души.
Ты в рабстве, воля, тьме служи,
А сердцу и во сне страдать.
 
 
Ах, сердце, шхуна без руля!
Куда несет нас бриз ночной?
Ты спрашиваешь: «Что со мной?
Я бьюсь, рыдая и боля».
 
 
Да, что-то потеряло ты.
От горя, словно от мороза,
Снежинками вдруг стали слезы —
Разбейся в брызги пустоты!
 
 
Всю ночь роятся без преград
Бед неизвестных злые лица,
А утром воля пробудится,
Кричит: «Не будь рабом утрат!»⁷
 

V.   Я иногда почти стыжусь

 
Я иногда почти стыжусь,
Что, доверяя скорбь словам,
Кривым Природы зеркалам,
Лжецом невольным окажусь.
 
 
Но неспокойная душа
Творит размеренную речь,
Пытаясь слогом боль отвлечь,
Как опиатами дыша.
 
 
Слова, как из крапивы ткань,
Помогут холод пережить,
Но суть печали обнажить
Откажется глагола грань.⁸
 

VI. Мне пишут: «Есть еще друзья

 
Мне пишут: «Есть еще друзья,
А смерть – живущим общий крест» —
Мякина тертых общих мест,
А зерен в ней не вижу я.
 
 
Всеобщность горя не могла
Мое уменьшить, нет, оно
Ко всем сердцам подключено,
До коих злая весть дошла:
 
 
Отец красавца, крепкий эль
Ты за здоровье сына пьешь,
И вдруг за кубком узнаешь
Про смертную его дуэль.
 
 
Мать, молишься, чтоб к берегам
Родным вернулся твой матрос,
А он давно в кораллы врос,
С ядром, привязанным к ногам.
 
 
Предчувствий не имели вы,
Как я, когда ему писал,
И думал, правильно ль сказал
Мысль, что коснулась головы;
 
 
И скоро ждал его домой,
Пойти встречать его хотел,
На море из окна глядел —
«Ну, день-другой, и он со мной!»
 
 
Голубка, ангел бедный мой,
Как мил в предчувствии любви
Там, в зеркале, твой визави,
Ты нравишься себе самой!
 
 
Здесь гостя дорогого ждут:
В гостиной разожгли камин;
На платье ленточек кармин,
А к шляпке розы подойдут —
 
 
Он вечером увидит их! —
От мысли той румяней лишь
Ты к зеркалам опять бежишь,
Еще один, последний штрих…
 
 
Но в этот миг проклятье пасть
На друга твоего должно:
Печальный выбор – моря дно
Иль замертво с коня упасть!
 
 
Чего ж на траурной стезе
Еще от этой жизни ждать?
Тебе – в девичестве страдать,
Мне – больше не найти друзей.⁹
 

VII. Зачем опять я здесь стою

 
Зачем опять я здесь стою?¹⁰
Дом темен. Улица пуста.
Пульс не спешит. Дверь заперта.
Рука, встречавшая мою,
 
 
Ладони верной не сожмет.
Как-будто и на мне вина —
Ты видишь? – Здесь стою без сна,
Лишь утро первый свет прольет.
 
 
Дом темен. Ты уже вдали.
А здесь у нас опять рассвет,
Дождь моросящий, бледный свет,
Дома, как барки на мели.
 

VIII. Счастливец – любит – и любим

 
Счастливец – любит – и любим,
К ней, под собой не чуя ног,
Летит, звонит в дверной звонок,
И вдруг, предчувствием томим,
 
 
Осознает – любимой нет,
Ушла. Любовник молодой
Мрачнеет, словно дом пустой