Голубая река

Вечер наступил как – то незаметно. С утра шёл дождь. Листья на деревьях были ещё мокрые от дождя. Солнечные лучи пробивались сквозь быстро пробегающие тучи. Я сидела дома и совсем не хотела выходить на улицу. Люди с зонтами понуро проходили по улицам. Ещё вчера был жаркий день, а сегодня, погода словно сбесилась. Ветер невероятной силы клонил деревья. Листья и мелкие ветки от деревьев летали в воздухе.

Я сидела в комнате на диване и молчала.

Самолёт должен был вылетать через два дня.

Я собрала в сумку всё необходимое и поехала на автовокзал.

– До Барабинска, сколько?

– Рубль пятьдесят – ответила кассир.

Автобус приехал рано утром в местный аэропорт. Людей было мало. Пока ехали в Кыштовку, я успела рассмотреть все прелести Новосибирской степи.

Аэропорт был небольшой. Деревянное здание и большое поле с парой АН – 2, в народе кукурузники. Вылет самолёта задерживался. Люди сидели и отдыхали. Мелодия из старого приёмника неслышно разливалась по залу. Людей было немного. Кто ел, разложив еду на сумках. Кто с детьми играл. Мальчик выбежал из зала ожидания и кричал папу. Отец выбежал за ним. Они бегали друг за дружкой и хохотали. Отец поймал своего сына и подкинул вверх. Молодая пара сидела недалеко от зала ожидания. Они целовались. Иногда девушка поднимала голову вверх, видно ожидала чего – то. Тучи на небе уже давно разбежались. Небо было светлым голубым. Парень обнял девушку и что – то шептал ей на ухо. Она смущено смеялась, наклонив голову. В стороне от поля находилась вертолётная площадка. Лётчики играли позади вертолётов в карты. Высокий лётчик с белыми волосами и голубыми глазами поднялся и пошёл в сторону зала ожидания. В глубине зала была дверь, которая закрывала кабинет диспетчера. Разговор было хорошо слышно. Лётчик просил выпустить их вертолёт первым рейсом. Они летели на север Новосибирской области, в степи. Диспетчер, женщина, очень симпатичная, нервно сморщив лицо, отвечала ему.

– Ну, ты сам посмотри, сколько людей ожидает своих рейсов. А ты, Александр, вечно самый первый спешишь улететь. Куда я их дену? Ведь они скандал поднимут.

– Не поднимут. Объясни им, что это рейс экстренный. Ведь не могут ждать груз в тайге. Геологи не такой уж народ, чтобы ждать еду целыми месяцами. Мы и так сегодня просидели здесь целый день. Ну, что, Наташа, может быть, договоримся.

– Ну, ладно – кокетливо улыбнулась диспетчер. – Но это в первый и последний раз. Я ведь тебе не амбразура, выдерживать такие атаки от пассажиров. Ну, как, когда прилетишь назад?

– Потом, потом – целуя диспетчера в щёку, сказал Александр.

Он вышел из диспетчерской и пошёл в сторону выхода. Когда он шёл к выходу со скамьи поднялись несколько человек. Но Александр уже не видел, что было дальше. Наташа вежливо пригласила пассажиров утихнуть. Она сказала, что через три часа ваши рейсы будут выпущены. Погоду передали нормальную и все улетят сегодня. Пассажиры повернулись и пошли к выходу. Женщины их обступили, в надежде узнать, когда их рейс будет выпущен. Мужчина в зелёной куртке ответил, что погоду передали лётную и через три часа мы все улетим. Женщины облегчённо вздохнули и пошли на свои места. Они уже половину дня сидели в аэропорту и были утомлены до изнеможения. Дети плакали. Женщины вернулись на свои места и успокоили своих родных.

На поле взревел мотор первого вертолёта. Он поднялся в небо и улетел, оставляя за собою вихрь пыли и мокрой воды от дождя. Второй уже заводил мотор и тоже поднялся в небо. Пассажиры сидели и ждали, когда объявят их рейс. Прошло два часа. Солнце светило так, что казалось, от жары некуда было деваться. На поле вытянули первый самолёт. Люди, кто побежал, кто пошёл на самолёт. Загрузив свои поклажи, они расселись на скамейки. Девушка с парнем сидели, обнявшись, будто их кто – то смог разлучить в этот момент. Бабушка держала в клетке кур. Они сидели притихшие. Видно было, что они измучились до предела. Мы сели на правую скамейку от кабины пилота. Самолёт был маленький, всего – то тринадцать или восемнадцать мест повдоль туловища. Я сидела и смотрела в иллюминатор. Высота была небольшая, всего – то двести километров. Под самолётом расстилались степи и кое – где видны были маленькие речки с голубой водой. Степи напоминали широкие поля с зелёной, а кое – где и с жёлтой травой. Так сильно выгорали степи в летнюю жару. На некоторых участках степей паслись стада коров. Пастухи били коров бичами и кричали что – то им. На коричневой лошади сидел высокий парень с бичом в руках. Он заходил, то слева, то справа и подгонял стадо. Видно было, что они перегоняли стадо в какую – то другую местность, а может быть, в коровники. На реках не было видно ни одного человека. Самолёт летел уже, наверное, часа два. Мне так надоело смотреть в иллюминатор, что я хотела уже выйти из самолёта и бежать куда ни будь. Только бы не лететь на этом драндулете. Кто это выдумал такой кошмар? Сидишь как пень в бочке, а тебя по горе катают и резко сбрасывают в реку. Да, ладно бы, ещё просто перекатывали по ровной местности, а то словно пинками, с разбегу бух по бочке и покатилась ты вниз. Летишь вниз, зажмурив глаза, и ждёшь, когда этот кошмар кончится. Кое – как долетели до деревни, где мы должны были помочь местному гидрологу по работе. Вылезли с самолёта, ноги гудят, словно сто гирь на тебе. Меня качает из стороны в сторону. Тошнит, не то слово. Просто рвёт из тебя всё. Уши заложило, ничего не слышу. Сижу и жду, когда к нам подойдет кто ни будь. Подошла женщина. Не молодая. Поздоровалась.

– Как вас зовут?

– Меня Алла, а её Наташа.

Она позвала нас в машину. Ну, думаю, ещё один такой полёт на машине по деревенским дорогам, и я сдохну. Но, ничего, доехали, как бы это мягко сказать, с подкидками. Вышли около деревянного дома. Сами качаемся, усталые. Галя завела нас в дом.

– Располагайтесь – и показала на вешалку.

Я сняла лёгкую куртку и повесила её на вешалку. Села на стул. Ноги гудят, будто пешком шла, да по горам и скалам лезла. Ровно лишь только были мы не ободранные. Можно было представить нашу внешность после всемирного перехода между Куйбышевом и деревней, что на севере Новосибирской области. Ободранные, голодные, глаза чёрные, и от пыли, и от усталости. Руки в кровь изодранные. На кроссовки не смотри уж. И так не понятно, что есть ли они на ногах вообще – то хоть. Сидим, отвечаем на её расспросы. Ну, хоть бы помолчать дала нам немного. А то мы и так как старые гусыни, только что не шипим в ответ. Галя налила нам чаю. Мы попили и пошли в баню. Все – таки она здорово придумала – баню с дороги. На нас было пыли и грязи немерено. Моемся в бане, а сами уже спать так хотим, что готовы на полу лечь.

– Наташка, не спи.

А сама глаза закрываю. Вышли и домой. Легли спать. Было уже поздно. Луна на улице светит огромная, как яичница. Уснули сразу. Перина под нами мягкая, так и убаюкала нас с Наташкой.

Утром Галя нас подняла рано. Солнце только что поднялось. На улице был туман.

– Это у нас часто такие туманы. Ведь здесь сырости много. Ещё дальше болота.

– Комары, наверное, заедают вас летом.

– Да уж не без этого. Пошли. На, Алла, тебе нивелир. А ты Наташа держи вертушку. Тут, не далеко, с километр, а может быть и боле.

Вздохнули мы с Наташкой, но что делать то, не назад, же возвращаться. Наша работа такая. Сгрузил всё на себя и пёхом до самой речки.

Галя первая зашла в воду. Она рейкой измеряла глубину реки. Я записываю. Наташка ждёт. Когда вертушку подать. Галя рукой машет, мол, давай, вертушку. Наташка зашла в воду по колено. Скорость реки большая. Нам надо было измерить скорость и направление реки. Река, сильно, извилистая. На берегу кустарники растут, дальше деревья. Лес в основном лиственный, смешанный. Галя записывает показания, мы ей называем цифры. В лесу тихо. Где – то птица поёт. Ветер уже не такой сильный, как в Куйбышеве. Лишь ветки еле-еле шевелятся.

– Как красиво у вас здесь – сели отдохнуть возле реки на траву – Наверное, отсюда не очень – то хотят уезжать.

– Да, нет. Всё равно едут в Новосибирск. Особенно молодёжь. Мы вот остались. Я здесь на станции работаю давно, уже лет десять.

– Зимой, наверное, холодно, ведь морозы и здесь бывают сильные.

– Да, нет. Морозов сильных у нас не бывает. Были иногда морозы за тридцать. Но так редко. В основном двадцать или до пятнадцати понижалась температура.

– А как вы зимой снимаете показания на реках?

– Мы зимой на реках бываем редко. В основном, когда половодье, или лёд встаёт, или ледоход идёт. Ну, так, раз в месяц, проверим глубину льда. И есть ли промёрзшие места до дна на реке. Приходится иногда поработать.

– Лес-то, какой? Дышишь воздухом и словно весь пропитываешься насквозь всей силой природы.

– Да, леса у нас много. Река в основном небольшая. Сильно, извилистая. Весной разливается сильно. Постоянно наводнение. Ведь равнина. Деревня внизу расположена. Беда сплошная.

Сидим мы с Галькой, местным гидрологом и разговариваем. Она не высокая, молодая женщина. Сама местная. Осталась работать на труднодоступной станции.

– Галька, смотри, мальчишка, по-моему, тонет. Быстрее.

Мы бегом по берегу к мальчишке. Он уже почти всей головой погрузился в воду. Река то здесь с разными глубинами. Где – то метра полтора, а где-то и все три – четыре. Берега есть резко обрывистые. Галька прямо в одежде прыгнула в воду и нырок. Под водой поймала, мальчонка, за волосы и вверх потянула. Он уже почти не дышит. На берег вытащила, сама в слёзы. Но сдержала себя и давай ему дыхание делать. Он задышал. Открыл глаза и плачет. Мальчишки друзья собрались около него, испуганные. Ой, что нам теперь будет?

– Ну, куда вы лезли. Ведь знали, что здесь обрывистый берег.

– Мы думали, что нормально всё будет – насупились мальчишки – Он не первым полез уже. Вон Толька – то ничего, нырнул и нормально. Я тоже нормально прыгнул в воду. Ничего не было. А он начал раскачиваться, и земля пошла под ним. Он и упал с обрыва.

– Сколько говорили начальству, что надо было здесь берег укрепить и табличку поставить. Табличка – то ведь здесь была. Да, такие же мальчишки всё ведь разломают. Ох, и что мне теперь с тобою делать?

Серёжка лежит, молчит, видно было, что сильно испуган.

– Лежи, – сказала она ему, сама отломала ветку потолще от дерева и щит поставила, благо планшетка хоть и небольшая, но была у меня. Написала о запрете купаться на этом берегу. Оползень.

Сели на берегу, сами испуганные, уставшие. Я легла, глаза зажмурить бы от солнца, да после такого случая вообще не знаешь, как себя вести. Галька заплакала, ведь сейчас меня накажут. Опять, скажут, у тебя на участке случай. А, что я могу. Ведь сколько говорили в деревне, что опасно на некоторых участках реки купаться. Ведь сами лезут. Вот и скажи потом, что не виновата.

– Давай, Галя мы подтвердим, что они сами.

– Да, как подтвердишь. Ведь никто не видел. В деревне опять кричать начнут. Что, это вы ничего не делаете. А что я могу, на каждый берег щиты поставила, да ведь они бегают, смотрят, что ли на что – нибудь.

Галька поднялась и пошла к месту нашего последнего замера глубин и снятия съёмки.

Собрали вещи, и пошли в деревню. По дороге Галя рассказывала.

– Да, работы здесь хватает. Мужика бы нам для работы. А то ведь, смотри. Вся работа почти мужская. Где это я могу столько в воде стоять. Постоянно простываю. Болею по несколько раз в году. Ведь показатели надо снимать и в дождь, и в снег. Все моменты природы о реке надо подавать в управление. Вот и работаю так. Летом ещё ничего. А вот зимой. Когда с ледобуром идёшь, лунки бурить, то хоть вой. Где мне силу такую взять здесь. Это же работа мужику только под силу. А мы вон, какие хрупкие женщины. И всё на наших руках. Тоже болею и по-женски. Мой мужик все время ругается. Когда, мол, тебе помощника дадут? А то всё я тебе помогай и помогай. Может мне в твоём управлении зарплату дадут? А то, что я за бесплатно лунки бурить должен.

– Наше начальство точно никогда не разбежится на выдачу лишней зарплаты. А вот себе премии, всегда, пожалуйста. Да, ещё баб себе заведут. И катаются, куда им только хочется.