Он входил и говорил всегда одно и то же:
- Привет, я – тот, кому ты обещал не умирать».
Всякий раз, возвращаясь к романам Барикко, мне кажется, будто во вселенной произошел сбой, и прирожденный художник отчего-то пишет не картины кистью, а составляет эти же картины из букв, слов, предложений. Но каким-то образом ему удается сделать невозможное - вместить всю палитру, нанести каждый оттенок, пользуясь не маслом и акварелью, но метафорами, эпитетами и безумными сравнениями. Получается невероятно, местами размыто, а кое-где - определенно грубовато и слишком поверхностно, но, наблюдая за рождением и жизнью очередного шедевра, принимаешь его таким, как есть. Не всегда даже соглашаешься, но безусловно влюбляешься в него, отсюда и восторг вне зависимости от.
Отчасти поэтому книги Барикко - то, что и про что сложно рассказывать людям. Хочется заманить поближе и окунуть с головой, точно в море - на, мол, смотри, задыхайся от ощущений, и пусть картины сменяют друг друга, как в калейдоскопе, но ты полюбишь это, я обещаю, и нескоро сможешь забыть каждую из мимолетных мыслей, посещавших при чтении. Возможно, не сможешь никогда.
И снова, как всегда у Барикко, невозможно не восхититься результатом его трудов. А ведь я могла бы, если бы только захотела, найти тысячу и один недостаток, обвинив автора в излишней хаотичности, разрозненности сюжета, в какой-то эксцентричности и картонности, что ли, персонажей. Но, но, но... Зачем, если здесь поезда, эта прекрасная Элизабет, железное чудовище, пуля, готовая выстрелить; замок из стекла, да-да, целый замок, ужасающий, но завораживающий, на плач которого сбежался весь город; мальчик-мужчина, судьба которого - носить отцовский пиджак и однажды уехать в нем на край света; Пекиш, которого на самом деле не звали Пекишем, и вдова Абегг, которую не звали Абегг (Впрочем, и вдовой она тоже не была); Джун, сделавшая остановку длиною в несколько на своем пути, но и оказавшаяся путем для чего-то другого...
Когда пишешь рецензии на романы Барикко, всегда остается какое-то ощущение собственного бессилия, вследствие которого остается недосказанность, вследствие которой остается бессилие... Потому что, наверное, только сам Барикко мог бы написать на свои книги хоть сколько-нибудь состоятельную рецензию. А у меня не хватает слов-красок, чтобы сделать с этим хоть что-нибудь. Могу только восхищаться.