Давай, Люда, — вышла счастливая, оделась на свидание легко, как можно легче, чтобы до минимума свести все до и после — рыбное блюдо: блядь по-монастырски. Но встретила его и превратилась в дряблую воблу. А Макс в углу спрятался — спасается. В этом доме жить можно, спасаться — негде. Первая реплика, Люда, — на него — активное действие: «Дай трешку — трубы горят!» — и отворачиваешься, уколотая воспоминанием, — действие, размоченное в лирике.
— А у меня какое действие, Петр Наумович?
— А у тебя, Макс, здесь сложное действие, сразу не определишь… ну… мохнатое действие с оттенками. Нано испугался связи с Грасиелой — резко от испуга играет целомудрие. Люда, хватит петь, как Мансурова, брось эту свою Вахтанговщину! У тебя вместо мысли — внешняя музыка фразы. А это — скверно. И мимика хороша, когда ее мало, — надо чуть-чуть, чтобы зритель наслаждался догадкой. А пыльное противопоставление театра представления театру переживания брось! Станиславский, Немирович, Сулержицкий — столпы однопартийной театральной системы Советского Союза. Нет, все едино и взаимно и действует по принципу полярности: испереживаться до представления, изпредставляться до подлинного переживания. Главное — природа игры или игра природы в актере.
— Макс, прикрывайся от ее напора бессмысленными аргументами, дворянским родом, фамильным грибом… Тьфу, оговорился, фамильным гербом, а не грибом, конечно, при чем тут гриб? А может, и гриб… нет, пусть как у автора — скучненько и точно. Так, Максим, возьмись пальцами за переносицу, будто пенсне держишь, и тихо-тихо говори ей, что свидание тебе предстоит — деловое. Мужики умеют устало врать, так устало, что многие верят. Мариночка! Там Шопен в исполнении Рубинштейна — надо его вымонтировать и перевмонтировать в другой кусок… Ты переделала уже?
— Минуточку, Петр Наумович…
— Ну хотя бы перепоняла?..