Фома уходит из театра, хлопнув дверью. Назначенная перед спектаклем музыкальная репетиция идет вяло.
— Где все, почему не собрались?
— Не беспокойтесь, Петр Наумович, у нас по часам расписано: сейчас Полина, потом Томас.
— Это не работа!
И уходит, и ворчит под нос:
— Все у них правильно, все у них по расписанию, но вяло, «мухи дохнут»!
Это главное, что он чувствует: все должно гореть, шевелиться, беспокоиться, иначе — ерунда.
— Мы не умеем чувствовать счастье текущего момента. Особенно в России с ее темным будущим и непредсказуемым прошлым!
На сборе труппы он объявляет показ самостоятельных работ:
— Если у кого-то есть непреодолимое желание сесть ближе — не сдерживайте себя. Так вот, единомыслия в театре быть не может, но уговор необходим, всё держится уговором. А единомыслия даже на похоронах не бывает. Прав тот, кто работает, даже если ошибается.
Все, режиссеры и актеры, могут предъявить свои замыслы, из лучших будут делаться спектакли.
Сам Фоменко тоже приготовит показ, который будет представлен на общих основаниях. Если труппа поддержит — делаем спектакль. Необходимо обновлять репертуар, необходимо пробудить творческую инициативу, необходимо понять, что театр — это не один Фоменко, а коллектив художников. Показ самостоятельных работ назначен на конец декабря.
И с утроенной силой Петр Наумович берется за Маркеса: определен кусок, примерно треть предстоящего спектакля, приглашены цеха: свет, звук, реквизит, назначен помреж — работа пошла. В других залах репетируют Евгений Каменькович, Иван Поповски, Николай Дручек, во всех углах, гримерках и фойе готовятся самостоятельные актерские показы — театр забурлил.