Нет на свете ничего более похожего на ад…
— Нет-нет-нет, слишком гладко читаешь, с литературной пунктуацией. Сделай текст с заусенцами, шероховатый, чтобы скребся о сердце.
Петр Наумович тут же закольцованным монологом дает семь вариантов этой реплики, и невозможно выбрать, какой лучше — все в десятку. Максим Литовченко предлагает:
— А давайте, мы эту реплику все произнесем по очереди…
— Ага, — подхватывает Фоменко, — причем и артисты, и звукорежиссер в будке на пару с осветителем, и реквизитор за кулисами, и Алексей Евгеньевич Петров-Водкин из зала, вроде как зритель — такая всеобщая, окружившая героиню проблема.
— Петр Наумович! Как отчасти Петров и всецело Водкин хочу сделать заявление с намеком на догадку.
— Говорите, Алексей Евгеньевич…
Репетиция ушла от напряженного разбора в легкий компанейский треп, и, как ни странно, в такие искрометные минуты вдруг высверкивает множество «открытий чудных». Петр Наумович перебрался в широкое мягкое кресло у двери:
— Вот его возьмем, пришьем пару карманов и всюду напихаем газет. Грасиела трендит, а Сальваторе дергает газеты и шуршит ими, чтобы хоть как-то заглушить эту исповедь зенитной батареи.