Лилечка, правда Лёша похож на Петрова-Водкина, помните автопортрет — бритоголовый с бородкой? Ты, Лёша, Петров, потому что мой; ну а водкин — сам знаешь почему. Надо выпить, чтобы сердце не болело, по-пушкински: «Расширим сосуды и сузим их разом, да здравствуют музы, да скроется разум». Да, Людочка?
— Да, Петр Наумович, — сипловато отвечает дама под вуалью, — только у Пушкина: «Подымем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют музы, да здравствует разум!»
— Ох умная какая, и все ведь помнит, дословно. Иринушка, Алёша, знакомьтесь, но будьте осторожны — Людмила Васильевна Максакова. Володя, — он обращается к Муату, — а не мог бы ты из буфета черного хлеба принести и селедки с картошечкой?
Володя уходит.
— У его деда в ногинской драме был актер Кузьмич, его все звали Кузьмич, на мой вопрос во время репетиции: «Какая у вас здесь задача?» — ответил, ни мало не думая: «Петр Наумович, задача у меня всегда одна — нравиться публике». Он занят был в небольшом эпизоде во втором акте. Но приходил всегда к началу спектакля. Сядет в гримерке перед зеркалом, поставит две стопки. Разлив в одну, отставляет в сторонку. Потом, налив во вторую, выпивает и с удивлением смотрит на первую: «О — чудо!» Берет ее с благодарностью и, пока замахивает, тут же свободной рукой льет в другую рюмку. Допивает, глядит — еще рюмка полная: «О — чудо!» И, выпивая ее, снова наливает в пустую. Так, обнаруживая одну за другой чудесно наполняемые рюмки, выпивал бутылку и шел играть.
Володя возвращается с закуской, Петр Наумович открывает буфет:
— О чудо! — и достает графин.