Утро было резким, ссорились с мамой:
— Невозможно работать в сверхмедленном темпе, мама! У каждого процесса своя скорость, иначе все заглохнет. Он не хочет заканчивать картину. Итог жизни — вот ошибка. Нельзя, бросая краску на холст или врубаясь в мрамор, думать, что это последнее, что это главное, что это на века, — срабатывает зажим ответственности. Эта скрупулезность отделки в конце концов нас всех задушит!
— Лёша, прекрати нести бред! Позвали помочь — помогай!
— Невозможно! Мы вслушиваемся в каждую реплику десятки раз, но зритель этого делать не станет, и многое ему будет попросту непонятно. Или Герман все разрушит, и каждый волей-неволей сочинит свое кино. Но где взять творческого зрителя в таком объеме? Это утопия!
— Лёша, ты не учитываешь его годы и самочувствие.
— У него бессонница, не действуют никакие снотворные. Оно и понятно — тревога работы. Но если это не приносит счастья, то это катастрофа, крах самой идеи. И все эти байки бесконечные — заговаривание страха, страха, страха!
И тогда мама сказала:
— Единственный в твоей жизни человек, кто действительно позаботился о тебе, — это Лёша Герман. И не важно, по каким причинам, из каких соображений