Правда киноизображения сродни воспоминанию, сродни узнаванию — она держится на экстазе. Увидев что-то настоящее, ты вдруг как будто вспоминаешь это, как будто узнаешь, тебя прошивает, как блеснувшее в разрыве облаков солнце, открывшаяся за потоком видимостей реальность. «Я знал, — говоришь ты тогда, — я вспомнил, я вижу». И все присутствующее на момент, пока ты захвачен этим экстазом, начинает существовать, пребывать в настоящем времени. Это настоящее — не грамматическое, не противопоставленное прошлому или будущему, оно — психологическое, оно прорвалось сквозь ненастоящее. Настоящее время — это одушевленное время, время бытия, время встречи. И счастье для кинорежиссера, если этот редкий момент исхитрится поймать камера.
Сколько раз я видел, как Герман на съемочной площадке, разводя мизансцену, «зависал» — вдруг останавливался, отходил в сторонку, закрывал глаза и будто вспоминал что-то. Потом возвращался и продолжал. Как смотрел только что отснятый дубль и взвешивал про себя, прокручивал повторно и снова мучительно думал