Олень толкает меня в бок. Солнце заливает комнату, в изножье кровати сидят сестры и глядят на нас.
— Добре рано!
Они не отвечают, смотрят. И я не спешу согнать дрему, надо постараться запомнить эту минуту, когда просыпаешься, а у тебя в ногах три внимательные девочки. Интересно, что подумал Лот, когда с похмелья проснулся в пещере и посмотрел на своих дочерей?
Я позавидовал моряку-итальянцу. Гляжу на пол — шкурки на месте.
Быстрый завтрак, чистая высохшая одежда, легкая дорога с ветерком на привычной для Шарки скорости, съемочная площадка.
Во дворике костюмерной на матрасе сидит актер Юрий Нифонтов и взглядом разгоняет облачко:
— Гляди, я сосредотачиваюсь и… оно развеивается.
Тут же рядом, на матрасах и на траве, актеры, группа, переодетая массовка. Прибегает Луцка, садится рядом, стоит у дерева Шарка с замазанным пудрой синяком — тишина. В волосах Луцки на тонкой паутинке маленький красный паучок.
Я подставляю ладонь и показываю ей паучка.
И вдруг она бледнеет, лицо сжимается в гримасу, на глазах выступают слезы, Луцка страшно рычит, захлебывается визгом, ее всю передергивает судорогой, и на губах выступает пена:
— Павук, павук, а-а-а!
Шарка хватает дочь и лупит ее по щекам наотмашь, потом прижимает к себе. Луцка старается вырваться, хрипит, затихает. Шарка ослабляет хватку, и девочка без сознания сползает на траву.
— Арахнофобия, — поясняет Шарка.
Ну вот, и третья — тоже ведьма, — меланхолично напевает Нифонтов, уставясь взглядом в очередное облачко.