Герман собрал у себя режиссерскую группу во главе с Ильей Макаровым, позвал редактора Евгения Прицкера и оператора Валерия Мартынова. Светлана Кармалита курила у окна.
— Ребята, хотите выпить?
Все хотели, но отказались.
— Так вот, ставлю задачу. Для пробы Румата–Будах нам нужен актер-комик. Откровенный, ближе к клоунаде. Я хочу услышать эту сцену смешной, тогда я пойму, какой она вообще должна быть. Ясное дело, что мы не будем его снимать в картине, но мы не скажем ему об этом. Если не случится фокуса, если эта сцена не занизится, я не понимаю, какой снимать фильм. Есть кандидатуры?
— А Лыков недостаточно смешной?
— Возможно, и смешной. Но его я уже изучил, а здесь необходимо удивиться, должна быть неожиданность.
— Райкин?
— Хорошо, надо позвонить Косте, тем более что он пару раз уже забрасывал удочки.
— Лёша, Медведев, фу! — Кармалита отогнала собаку. — А Лёня Ярмольник?
— Нет. Этот в шортах? Телеконкурсы, круглый глаз, дешевые хохмы, эстрадная штучка… А может, ты права. Мы же не будем его снимать. И более неподходящего актера трудно себе представить. Нет, я совсем, ну совсем его не знаю…
— Если прозрачность Лыкова мешает тебе пробовать его в этой сцене, то Лёня — как раз: абсолютно непрозрачен.
— Хорошо. Звоните Райкину, звоните Ярмольнику, кто первый сможет приехать, того и будем пробовать. Только учтите, они ни о чем не должны догадаться, пусть думают, что пробы всерьез.
Райкину звонил я, Константин Аркадьевич отдыхал на южных морях.
А Леонид Исаакович прилетел в Питер на следующее утро.