когда из машины, сильно пригнувшись, вышел Аркадий Левин — рост под два метра, стройный, с длинными вьющимися волосами, с добрым и умным лицом, сразу располагающий к себе (внутренне свободный — это ощущалось при первом взгляде на него), — тотализатора не случилось.
Пробовался он блестяще, сцену за сценой — со всеми основными партнерами. На первой пробе, обвешанный оружием, в железном нагруднике, когтистой перчатке (все настоящее, общий вес около двадцати кг), Аркадий слегка подустал и попросил помрежа принести чай с бутербродом. Помреж почему-то исчез и больше не появился, тогда Аркадий попросил о том же гримера, исчезли гримеры, потом костюмеры, реквизиторы.
Герман запрещал кормить артистов на пробах: «Чтоб глаза тухлыми не были!» Он и сам сутками ничего не ел. Но молодой и здоровый Аркадий Левин об этом знать не знал и недоумевал, куда все исчезают. Группа изрядно поубавилась, даже часть рабочих сбежала, снимали одиннадцатый дубль:
— Внимание, приготовились!
— Секундочку, — сказал Аркадий.
— Что случилось, текст забыл? Помреж, повторите с артистом текст!
— Помреж ушел.
— Гримеры, артист устал, дайте ему нашатырь!
— Гримеров тоже нет, и костюмеров.
Алексей Юрьевич выглянул из-за монитора и оглядел опустевшую площадку:
— В чем дело?
— Если мне сейчас не дадут бутерброд, я немедленно умру, и некому будет унести меня. Все разбежались, они вас боятся — дайте же мне поесть!
Герман развел руками, Аркаше принесли два огромных бутерброда и чай.
Это, по-моему, был единственный случай, когда Алексей Юрьевич уступил.