Отзывы на книги автора «Алексей Юрчак»

- Вот скажи, Вера, какая у тебя в жизни цель?
- А цель, Сереженька, у нас общая - Коммунизм!
"Маленькая Вера"

Мой большой опыт книжного рецензирования говорит, что бывают темы резонансные бывают такие, которые большинство оставляют равнодушным, но если это нонфикшн о позднесоветском периоде, то отклик будет. Ругать автора рецензии наравне с автором книги, станут как сторонники Союза, так и его ненавистники. Книг люди не читают, но всякий, живший в те времена, видит себя по ним специалистом. Потому поясню: труд Алексея Юрчака и прочла и рассказываю о нем не в поиске сомнительной популярности, а из потребности разобраться в дне сегодняшнем

Немного об авторе. Доктор философии по культурной и лингвистической антропологии, профессор Калифорнийского университета, родился и вырос в Ленинграде, по первому образованию физик, был менеджером группе АВИО (может быть кто-то вспомнит такую, я нет). Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation написал и опубликовал в 2005. Русский вариант не совсем та книга, которую писал первоначально, "Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение" - авторский, в значительной мере отредактированный перевод, который вышел в 2015.

Книга толстая, но если захотите прочесть, пусть это вас не пугает. Написана хорошо, язык не запредельно сложный, богато иллюстрирована, примерно шестую часть объема в конце занимает библиография. О чем? Сильно упрощая, о том, что сводить феномен позднесоветского периода к бинарной оппозиции "конформисты-нонконформисты", "совки - диссиденты" так же неверно, как считать всех советских людей благонамеренными или приписывать всем бунтарство.

Ни та, ни другая, ни третья оценка неверны. Как истовых апологетов системы, так и борцов с ней в чистом виде было исчезающе мало, основную часть общности советских людей составляли те, кто верил в фундаментальные ценности социализма, хотя к возможности построения коммунизма на этом базисе относился скептически. Кто понимал что "условно сегодняшняя" система взаимоотношений серьезно отошла от заявленных идеалов, но не имел ресурсов и желания бороться, по мере возможностей приспосабливаясь.

Почему не боролись, если видели, что все не так, как надо? Потому что живущим внутри системы она казалась незыблемой, а перспектива восстать на нее уровнем эффективности представлялась соотносимой с протестами против смены времен года или законов физики. Так есть, так будет всегда, мы не можем изменить реальность, данную в ощущениях, но можем расположиться внутри нее максимально комфортно в соответствии со своим пониманием уюта. И как ни странно, ригидная советская система предоставляла такую возможность почти каждому. Мало реальной общей свободы, но огромное количество ниш и отнорочков, куда можно было забиться и существовать практически вне идеологического контекста.

То есть, если ты карьерист - дорога тебе в пионерские, комсомольские активисты, потом в партию. Будь готов к тому, что огромное количество времени и энергии придется отдать рутинной работе, но возможно удастся сделать и что-то творческое, полезное для школы, института, района, а должностные привилегии во многом компенсируют затраты. Если интересуешься наукой или творчеством - есть кружки, студии, клубы, где найдешь единомышленников. Не хочешь растрачивать себя на ерунду социальных ритуалов, но готов мириться с низким статусом - для тебя вненаходимость.

Феномену вненаходимости в книге уделено достаточно серьезное внимание и вряд ли ошибусь, предположив, что сегодня большинство соотечественников вернулось к образу мыслей и действий, описанных этим состоянием. По возможности минимизировать контакты с идеологией, в ситуациях необходимости выказать формальное одобрение, делать это с той степенью энтузиазма. которая предусмотрена регламентом, и продолжать возделывать свою делянку,по возможности расшатывая систему изнутри.

В книге много вещей, о которых так бегом не расскажешь. Замечательно интересно про дискурс, который формировался в раннесоветский период, когда у социума была фигура, которой он делегировал высказывать решающее мнение по всем вопросам. Я о Сталине и его правках к статьям БСЭ. И как потом те же словесные формулировки без изменений тридцать лет кочевали по всем официальным документам, заменив ритуальным бормотанием реальный идеологический метадискурс. Это замечательно интересный аспект антропогенной психолингвистики.

Но для меня сейчас важнее вненаходимость, которая помогла сориентироваться и найти ответы на вопросы, внезапно ставшие актуальными.

На работе краем уха услышала разговор, в котором приехавший из Америки лектор упомянул термин "гипернормализация". В силу специфики работы, я подумала, что это термин из баз данных, но я, к своему великому стыду, такого не знаю. И каково же было моё удивление, когда оказалось, что к базам данных термин отношения не имеет, а вот он изобретён Алексеем Юрчаком для описания того, что происходило со строем в СССР. (Ну, честно говоря, лектор, скорее всего, говорил таки о базах данных, просто изобрёл термин "на лету".)
Книга вызвала полнейший восторг. Хотя первые две главы шли с трудом. Они какие-то слишком нагруженные теорией: упоминаются множество философов и социологов, термины из соответствующих наук, и сам язык этих глав слишком профессионально ориентированный. Я уже даже настроилась, что книгу научпопом назвать не удастся, продраться через неё мне будет сложно. Но к счастью, после этого автор переходит на более простой человеческий язык, рассказывать начинает о более понятных вещах, и всё сразу становится ясненько. Более того, автор, по-моему в очень американской традиции, кругами повторяет одно и то же разными словами, так что в конце-концов все те сложности, через которые приходилось продираться в начале, оказываются тщательно разжёванными на примерах позже.
Мне очень понравился анализ всей системы и поведения отдельных людей, проведённый автором. Казалось бы, после Сталина не было никакой сильной личности, на которой бы держалась система, однако же целая страна продолжала тянуть лямку, все продолжали ревностно рваться в коммунизм, не веря искренне ни в один из лозунгов. Что же двигало всем этим? Автор разъясняет, что система двигала сама себя. Она вошла в идеальный баланс, когда значения лозунгов уже ничего не значили, а значило только постоянное воспроизводство "правильной" формы.
Но, конечно, те главы, которые больше посвящены синтезу - т.е. рассмотрению примеров для того, чтобы объяснить, что происходит. Прежде всего, автор нашёл совершенно потрясающих людей, в жизнь которых нам дозволено заглянуть одним глазком. К примеру, секретарь партийного комитета в НИИ Андрей, который в свободное время увлекается рок-музыкой. А какой потрясающий человек якутский подросток Алексей! Он рассуждает о философии и математике, при этом одновременно искренне проникается идеями коммунизма и тонко чувствует музыку. Просто по-человечески интересные персонажи.
Из книги я узнала о существовании некрореалистов и прочих сообществ позднего СССР. Автор вскользь напоминает, как популярны были стишки с детскими персонажами и чудовищным содержанием - и правда они были так популярны, а теперь совсем забылись. Ну чисто даже для общего развития достаточно много нового.
Но самый дикий восторг вызвало описание "пустых форм" воображаемого Запада. Я пошла в первый класс через пару недель после Августовского путча, так что по мнению автора книги я к последнему советскому поколению не принадлежу. Однако, в силу тотальной разрухи в стране, а также провинциальности моего города, невозможности куда-либо путешествовать и т.п. причин, всё то же самое применимо к моему опыту. Как все ходили с пакетами с логотипами. Помню, как долго я носила в школу красный пакет, долженствующий рекламировать сигареты "Kent", и это было очень круто в моём личном понимании. А как я доставала родителей, чтобы мне покупали "брендовую" одежду, чтобы отличаться от сверстников, одевавшихся в одинаковую одежду, завезённую тысячными партиями на рынки города из Китая и Турции. Когда-то это было чем-то обыденным, а теперь про это пишут книги, серьёзно рассматривая наши нелепости как историческое явление, требующее не менее тщательного изучения, чем великие географические открытия или крестовые походы.
Уже потом обнаружила, что Галина Юзефович писала отзыв об этой книге. Я внимательно прочитала её Рыбу-лоцмана и отметила те книги, которые меня заинтересовали. Эта книга в её описании меня не заинтересовала ни капельки. Почему-то она может достаточно скучную книгу представить интригующе, а отзыв на эту она написала как будто "для галочки". Интересно, почему Галина так скупа на слова? Возможно, существует миллион ещё более прекрасных книг об эпохе, столь же подробно и интересно рассказывающие и анализирующие эпоху, а я и не в курсе?

Меня очень занимает вопрос, чем бывает обусловлен интерес человека к конкретной исторической эпохе, притом не к той, в которой он в данный момент проживает, а к какой-либо иной, отдалённой во времени. Так, я не могу разобраться до конца, чем объясняется мой интерес к советской эпохе и особенно к повседневности рядовых граждан в те времена.

Я родилась за год до распада Советского союза, то есть в сознательном возрасте в СССР не жила. В моей семье никто никогда не превозносил Ленина, партию и всё такое, не причитал, что раньше было лучше, но и не ругал систему, даже особенно не вспоминали прожитую жизнь. Было - и было. И прошло. Я же, сколько себя помню, постоянно мучила вопросами взрослых: маму - как одевались в школе, во что играли с друзьями, что делали на комсомольских слётах; бабушку - как жили в войну в сибирской деревне, а затем в конце 40-х в общежитии университета, как бабушка встретила дедушку, как на последнем курсе родилась моя тётя и бабушка за ней ухаживала и готовилась к сессии.. Разнообразные "мелочи жизни" ужасно меня интересовали, я буквально ничего с этим поделать не могла.

Я до сих пор люблю послушать представителей старшего поколения и почитать мемуары разных людей о жизни в Советском союзе в разные периоды времени начиная с 1920-х. Несколько лет назад я неожиданно открыла для себя жанр истории повседневности, в том числе советской повседневности, и с тех пор сохраняю себе разные книжные списки и стараюсь по мере возможности читать книги оттуда, перемежая их разнообразными воспоминаниями, мемуарами, художественной и иной литературой о жизни в СССР. Вот и книгу Юрчака я прочла на волне этого интереса к советской повседневности.

Книга удивила меня. Удивила очень серьёзным и глубоким подходом к рассматриваемой теме: позднесоветское поколение людей (под ними автор понимает тех, чей сознательный возраст пришёлся на последние годы существования СССР), их жизнь, взаимоотношения с идеологическим дискурсом; развитие и трансформация этого самого дискурса, парадоксы существования Союза ССР как одновременно стойкой, незыблемой и нерушимой и хрупкой, готовой в короткое время разрушиться безвозвратно системы. Автор пишет не только очень увлекательно, но и подробно, аргументированно, чётко излагает факты, подчёркивающие его точку зрения. Книга очень интересна также терминологически: её вполне можно читать "неподготовленному" в культурологическом плане человеку, то есть не имеющему какого-либо специального образования в этой сфере, однако небезынтересные термины, отсылающие к истории культуры, философии и лингвистике, в книге есть, и чтение становится в какой-то степени и познавательным.

На меня произвел впечатление авторский постулат о том, что некорректно рассматривать отношение проживающих в Советской России граждан к своей стране в типичном бинарном ключе: либо как безусловную поддержку идей, распространяемых на государственном уровне, и внутреннее принятие их, согласие с ними, либо как отрицание этих ценностей и борьбу с ними. Такой вроде бы простой вывод, что двумя этими крайностями всё многообразие отношений человека и системы не исчерпывается, - а вот поди ты, перебираю я навскидку многочисленные прочитанные произведения и понимаю, что отношение героев их к государственной политике и идеологии чаще всего подаётся именно в том или ином ключе, как безусловное согласие и принятие или же как отрицание и противодействие (или страдание от невозможности противодействия). Автор очень справедливо, на мой взгляд, рассуждает о том, что всё многообразие отношений не вписывается в устаревшую бинарную модель, которой часто придерживаются в том числе исследователи этой темы.

Очень интересна также, на мой взгляд, описанная автором исследования позиция "вненаходимости", в которой находилось, по его мнению, большое число советских граждан по отношению к официальному дискурсу. Вненаходимость эта определялась принятием людьми "правил игры" идеологического дискурса на уровне формы - то есть участие в каких-либо ритуалах, соблюдение неписаных правил, - и наделение их в то же время иным, зачастую совершенно не буквальным смыслом, а то и вовсе ненаделение никаким. Так, Юрчак приводит в пример демонстрации в честь 1 мая и 7 ноября: большинство людей знали, что ходить на такие демонстрации нужно, однако шли туда не потому и не затем, чтоб проникнуться всем вместе идеями и значением праздников, а чтобы хорошо и весело провести время с близкими и друзьями. В общем и целом предложенное автором понятие "вненаходимости" объясняет, пожалуй, отношение людей, живших в СССР, к коммунистической идеологии, их "взаимодействие" с системой. Помню, что после прочтения мною "Подстрочника" о жизни Лилианны Лунгиной у меня появилось ощущение, что в Советском союзе, если дело действительно обстояло так, как рассказывает известная советская переводчица, часто ощущалась некая "интеллектуальная духота", невозможность для честного, искреннего мыслящего человека нормального существования. Я высказала эту идею своим знакомым, людям, как раз по терминологии Юрчака относящимся к последнему советскому поколению, и была осмеяна, мне было сказано, что всё было совсем не так, что не нужно нагнетать и т.п. И тогда я была скорее шокирована таким несоответствием книги и жизни, а теперь я, кажется, понимаю, что имели в виду те мои знакомые. Возможно, дело именно в этой самой "вненаходимости", в которой пребывали люди, зная о существовании необходимых правил, ритуалов и процедур, выполнение которых в СССР было обязательно хотя бы для того, чтобы жить так, как удобно лично тебе, то есть достаточно было механического, на уровне формы воспроизводства этих правил для того, чтоб собственная жизнь шла "своим чередом" и наделялась интересными и нужными конкретному человеку смыслами, зачастую совершенно от официальной идеологии далёкими, и дело в том, что по прошествии времени вспоминаются именно эти личные смыслы, содержание, тогда как формальнвя сторона дела, по моему мнению, отходит в прошлое и извлекается памятью оттуда нечасто..

Что мне не очень понравилось в книге, так это скомканная и недостаточно, на мой взгляд, проработанная концовка. Автор очень интересно рассказывал о том, как трансформировался авторитетный дискурс в последние годы жизни Сталина и позднее, несколько раз повторяя, что дальше будет рассказ о том, как в годы перестройки сами базовые ценности коммунистической идеологии потеряют своё ведущее значение. И я ждала столь же развёрнутого объяснения этого явления, а оно неожиданно было дано в заключении к книге и весьма скупо и этак между делом как будто. Это чуточку разочаровало)

Но в целом книгой я очень довольна. Она очень интересна с разнообразных точек зрения, не только с позиции взгляда на советскую повседневность, но и с позиций культурологии и философии в целом, к тому же меня очень заинтересовала, например, теория языкознания Марра, о которой я узнала только сейчас, из этой книги, и захотела почитать про неё подробнее. Книга также поспособствовала получению ответов на некоторые мои личные вопросы. В общем, хорошо, что я повстречала эту книгу и прочла её. Это точно не было потерянным временем.

В книге исследуется молодость последнего советского поколения, т.е. тех, кто родился в 60-70 года XX века с позиций культурологии и социальной антропологии. Автор в своем исследовании опирается на интервью взятые в 90-е годы, предоставленные ему письма, а также на воспоминания известных людей.
В книге изображена картина общество, где живая, реальная жизнь, сильно оторвалась от застывшего и окаменевшего идеологического фундамента. В первых главах автор разбирает описывает ритуализацию политической стороны жизни, создание особого языка на котором пишутся передовицы и на котором выступают ораторы. В дальнейших главах он вводит понятие вненаходимости и разбирает как различные группы молодежи старались жить в этой зоне вненаходимости. Любопытны рассуждения о воображаемом Западе.
Книга любопытна своими жизненными примерами из интервью и переписки, но каких-то глубоких выводов не содержит.

Мое отношение к книге Алексея Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось», менялось несколько раз еще до того я как я ее купил и прочитал. В первый раз книга мне показалась любопытной, но посмотрев внимательно оглавления я засомневался, интересны ли мне описания «кинг кримсон», некрореалистов, митьков и прочего мусора. Через некоторое время, прочитав положительные отзывы Игоря Гулина, я все же книгу купил. Первые сто страниц, касающиеся теоретической части действительно увлекательны. В первую очередь своим терминологическим разнообразием. Два основных концепта, от которых отталкивается автор - это детерриторизация Делеза, авторитетный дискурс Бахтина. Совмещая эти концепты с исследованиями перформативности, автор выводит основные понятия своей работы – перформативный сдвиг и вненаходимость. Одной из основных целей работы является показать, что культура позднего социализма, не строится на бинарных оппозициях. И до двухсотой страницы идет блестящий разбор, почему бинарные оппозиции не работают. Но вот вторая половина книги постепенно начинает разочаровывать. Так как примеры, становятся все менее интересными и убедительными. Это создает впечатление что книга «сдувается», в конечном случае вызывая разочарование.