Егор Палыч сказал, что сейчас линии будущности расщеплены, а наша действительность начала меняться. Повторяю, все в пуле и сам Хозяин мало в это верят или, что еще хуже, понимают все так, как им это удобно. Но все равно информация не прошла бесследно. Президент отчего-то резко бросился раздувать силовой блок, судорожно готовит отряды из бывших бойцов «Беркута», которые ему по гроб обязаны за спасение. Собирается ставить на управление МВД и КГБ людей, которым либо нечего терять, либо просто откровенно начихать на чаяния этой земли, поскольку они родом из других мест. Проще говоря – власть, несмотря на то, что на словах особо не верит в предсказанное, все равно сжимает кулак.

В 2010-м подобные средства спасения сработали, но сейчас. Сейчас Егор Палыч говорит, что все эти усилия напрасны. Классик писал: «Никакая армия не сравнится с силой идеи, время которой пришло»⁶. А еще, во что уж совсем не верится, Палыч предрекает простудную пандемию, будем сидеть по домам, как крысы, кладбища вырастут в полтора-два раза. …М-да, – заключил шеф, – как ни прискорбно это признать, но наш нынешний мир рухнет где-то через полтора года! А вы всё …о своем месте работы печетесь…

– Поэтому вы решили летом уйти? – догадался Влад.

– Да, – подтвердил шефпремьер.

– Но ведь нет никаких предпосылок!

– Да, – не стал с этим спорить Сергей Николаевич, – визуально их сейчас нет.

– Их вообще нет! – оживился Влад. – Мы же очень серьезно работали! Было определено, что Он будет руководить до времени младшего сына…

– Тише, – осадил премьер разговорившегося Кецко. – Сказано же вам – небеса открываются, все изменится. Кстати, Палыч утверждает, что именно поэтому у многих событий и людей ранее невозможно было проследить их будущее. Оно просто было закрыто от всех любопытствующих – заархивировано. Но вот… Черт, неужели я за ним это повторю? «Небеса открылись и в эти «форточки» льется свет, который заставляет прорастать все спящие в земле семена».

Мне может быть даже больше чем другим, трудно было во все это поверить, но, повторюсь, мнению Егора Палыча я доверяю целиком. Это случится, Влад! Сладкий ручей тягучей патоки последних двадцати пяти лет застынет и разрушится перед силой движущегося нового. И не только у нас, между прочим…

Вспомните, наивные, как мы старательно отслеживали по вашей линии Его здоровье. Боже, какая глупость! – Премьер едва не рассмеялся, вскинул к небу глаза и с горечью продолжил. – Со здоровьем у Него как раз будет более-менее порядок, но вот прочее… А ведь в той ситуации, которая вскоре сложится, вам, господин Кецко, как никому другому нужно быть готовыми к той ранее неведомой силе, что проснется в людях.

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался Влад.

– А вы подумайте! – Сдвинул брови премьер. – Вам ли, Владислав Афанасьевич, не знать, что за черный шлейф тянется за Президентом? Этот человек и его окружение, замечу – очень большое ближнее окружение, многие из которых очень богаты, но увы – уже пожилые люди, однозначно попадут в руки нового правосудия. Понятно, что все их накопления уже давно и надежно спрятаны и вскоре, что естественно, достанутся голодным наследникам, однако непримиримая борьба за наследство между родичами этих важных людей беспокоит саму номенклатуру куда как меньше, нежели свой личный конечный исход.

Кецко почувствовал, что начал задыхаться. Дело в том, что вслушиваясь в слова премьера, он в какой-то момент задержал дыхание и только теперь понял, что сделал это давно.

– Н-но, как же? – стараясь скрыть это, все еще отказывался он верить в мрачные предсказания. – Мы же у себя не видели этого!

– Можете сколько угодно говорить «нет», – спокойно ответил премьер, – но я, говоря вам о том, что ваш отдел в ближайшем будущем постараются жестко стимулировать к работе, забыл упомянуть, что вся она будет направлена именно на поиск Проводника и Егор Палыч в этом деле нам не помощник. Вам известно, что он их не способен отследить. Говорит, что стоит какая-то защита.

Владислав Афанасьевич, нам обоим будет гораздо легче, если вы отключите в вашем мозгу это бестолковое реле отрицания. Слушайте и соображайте побыстрее, у меня не так много времени.

Чура говорит, что в июле-августе 2020 года митрополит Павел подаст прошение об освобождении от должности Патриаршего экзарха всея Беларуси. В это сейчас тоже сложно поверить, но спецслужбам уже известен его приемник. Не удивляйтесь. Если иметь близкие контакты в глубине наших и российских спецслужб, то будущее можно видеть и без экстрасенсов уже сейчас.

По их далеко смотрящему плану, если ситуация в стране пойдет крайне негативным путем, всех православных узников СИЗО и тюрем рано или поздно нужно будет исповедовать. По планам под это дело все они станут в крайней степени верующими. Разумеется, никакого суда Гааги не случится, ведь формально военных преступлений не совершалось. Демократический мир, чтобы доказать самому себе, что он свято блюдет закон, скажет примерно следующее: «Это внутреннее дело белорусов». Так вот, Владислав Афанасьевич, повторюсь, по этому, крайне негативному плану, новым экзархом Беларуси для исповедания в грехах заключенных будет назначен человек, которого, чтобы не было подозрений, введут в состав церкви уже в ближайшее время. А теперь, внимание! Этим человеком должен быть Проводник, добавлю от себя – лучше всего наш Проводник! Чтобы не подсунули чужого.

Поверьте, ожидающие наследства люди, и сами чиновники не пожалеют никаких денег для того, чтобы это дело выгорело. Главного, скорее всего, казнят и, по злой иронии судьбы, это будет последняя в новой, демократической Беларуси смертная казнь, но! Нужно быть честными и перед Президентом. За то, что он дал многим из нас возможность жить безбедно многие годы, мы должны быть благодарны и обязаны сделать все, чтобы «провести» его через мост. В идеале хорошо бы было переправить туда и еще кого-то из наших стариков…

– Что вы такое говорите? – едва нашел в себе силы произнести хоть что-то Кецко. – Как о таком вообще можно рассуждать? Да еще так спокойно!..

– Об этом обязательно нужно рассуждать и именно сейчас, – ничуть не смутился шеф. – Новый ставленник круто возьмет вас в оборот, Влад. Ему при мне поставлена задача руководством КГБ, так что…

– КГБ? – скривил кислую мину «Кеца».

– А что вас собственно удивляет? Семьдесят лет эта вспомогательная система управления огромной страной зрела и сформировалась в самую мощную службу на земле. СССР развалился, но эта система никуда не делась, она оказалась живучей самого союза.

Подумайте сами, разве могли тысячи профессионалов высочайшего уровня и высочайшей же организации просто так сдаться или развалиться? Система легко внедрилась в новую власть, а сейчас она, по сути, и есть сама власть. Не имеет никакого значения, это партия или какое-то движение, религия или секта, везде стоят люди этой системы. Поэтому, если новому экзарху скажут взять на службу российского Проводника в погонах – он возьмет!

Что остается нам с вами, если уж даже и эта система, как один из вариантов развития событий, вполне серьезно рассматривает такой, негативный исход для нынешнего руководства? Ведь зная, что они прорабатывают такой план, нам и без предсказаний Егора Палыча как минимум надо бы призадуматься. Понимаете, о чем я?

Кецко поднял взгляд:

– Эта система, уже сейчас начинает работу по внедрению в то будущее, которое предрекает Чура? – предположил он.

– Именно! – едва не вскричал премьер. – И теперь – главное! Я вам предоставляю шанс тоже вскочить в этот Ноев ковчег. Как вы считаете, откуда у меня столько информации?

– У вас …среди них знакомые? – осторожно предположил Кецко.

– Нет, – едва заметно улыбнулся шеф, – просто я один из тех, кто принадлежит этой удивительно живучей системе.

Но, это, что называется лирика. Теперь слушайте внимательно о деле, по которому я вас сюда пригласил.

Новый ставленник старой власти – отыгранная карта. Как только вздыбятся воды, его, как и других из старой компании, вымоет на пустынный берег. Я и мои коллеги об этом побеспокоимся. Змея должна сменить кожу. А что до вашего отдела, то за что новой власти к вам иметь претензии? Вы только исполнители. Запуганные шантажом, силой и другими рычагами. Думаю, отдел не расформируют. Люди такой редкой специализации нужны при любой власти. Я побеспокоюсь о том, чтобы никто не узнал о том, что у вас имеются проблемы со «связью». – Премьер поднял взгляд к небесам. – Работайте себе, как раньше и не пугайтесь раньше времени того, что грядет. Вы ведь доверяете моему слову? Вот вам моя официальная гарантия на спокойствие, правда, – заметил шеф, – есть одно условие. Вы будете рассказывать мне все, что от вас будут требовать новые руководители и ничего не предпринимать, прежде не посоветовавшись со мной.

Через полгода я лишь уйду с экранов, но отнюдь, я надеюсь, не потеряю своей силы. Кстати, перед вашим новым куратором я за вас поручился. Можете быть уверены, что останетесь на своей должности до тех пор, пока будете мне нужны. Так что, свободно можно верить в то, что в неведомом грядущем для нас с вами есть место. Но, только при условии, что мы найдем Проводника. Теперь давайте вместе думать, как это провернуть, пока экзархат ищет своего в России.

Кецко, до того старавшийся не шевелиться, наконец, сменил позу ожидания и невольно поморщился от боли в затекших суставах.

– Мы сделали все, что могли, – начал оправдываться он, – но все каналы закрыты. Я же докладывал. Непонятно куда девался Велесов, а есть ли здесь другие – неизвестно.

– Забудьте об этом, – намного мягче посмотрел в его сторону шеф, – должен вам признаться, что и я в некотором роде причастен к тому, что вам было сложно их искать. Теперь, когда вы на моей стороне, а ведь вы на моей стороне?

Кецко, подавшись всем телом вперед, кивнул.

– Отлично, – продолжил премьер, – если найти самого Проводника – проблема, тогда сконцентрируемся на поисках групп, работающих с этими полусказочными персонажами…

Ивану нравилось работать в лесу. Белорусское полесье места волшебные – самое лучшее убежище для него – сына деревенской ведьмы. В Весее, деревне под Слуцком, где они тогда жили, все считали Анну Федоровну таковой. Конечно, мать что-то такое знала, лечила, ворожила. Скольким людям помогла, а они все равно ее боялись и оговаривали.

Иван рос без отца. Мать родила почти через десять месяцев после смерти мужа. В деревне сразу определили, что Анька-ворожка зачала от нечистого, потому и сжила Степку со свету. Все, что осталось Ваньке от родителя, так это фамилия Кругляк, отчество Степанович и множество столярного инструмента.

С детства Иван ощущал по отношению к себе страх со стороны сверстников, зло, издевки, поэтому старался прятаться от всего этого в батином сарае, занимал руки и голову полируя мастерство столяра-плотника. На то время большинство мальчишек связывали свое будущее с колхозом в профессии механизаторов, а те, кто учился получше – агрономов или инженеров. Ванька же хотел стать столяром-мастером. Он обожал запах свежеструганного дерева и торчал в сарае с утра до вечера. Мать не могла нарадоваться на него, а как-то, когда он стал постарше, со слезами на глазах сказала, что-то вроде: «ну хоть один будет обыкновенным человеком, спасибо Степке».

Ему было лет пятнадцать, когда они переехали в Бары, подальше от злых языков. Мать все свое добро упаковала в шесть больших узлов, а вот для Ванькиной мастерской пришлось нанимать машину. На земле, что им дали в этом колхозе, был дом и два больших сарая. Скорее всего, мать специально выбрала именно это место. Во-первых, на краю деревни, прямо у леса, а во-вторых, ее любимцу Ване не придется делить свою столярку с коровой и поросятами.

Мать всю жизнь проработала дояркой, потому и здесь, в Барах, ее охотно взяли на ферму. Труд это тяжкий, если не сказать адский. Летом жара, зимой сквозняки, ледяная вода, неподъемные тачки с кормом, навоз, резиновые сапоги и так далее. Едва только Ивану исполнилось восемнадцать, мать стала сильно болеть. Местный доктор говорил, что это радикулит, а потом оказалось, что так отдавало в спину больное сердце. В один день ей стало так плохо, что Ваня испугался. Он никак не мог представить, что человека может так выгибать и рвать что-то изнутри. Как только приступ отпустил, мать отправила Ваню сбегать к соседу Мишкевичу и попросить его отвезти ее на почту.

Дядя Сергей всегда помогал им и очень дружил с Ванькой, поражаясь столярному мастерству парнишки. Он, конечно, удивился просьбе соседки, но безропотно завел свой Москвич и отвез мать к сельсовету, рядом с которым стояла почта. Иван помог матери дойти до переговорной кабинки – огороженного фанерой угла. Она заказала разговор с Заславлем и, назвав номер, попросила сына подождать на улице: «Я буду тебя видеть в окно, сынок, поговорю и позову, хорошо?»

Странно все это было, но Иван послушался. После они вернулись домой, а вечером матери снова стало худо. То, что с ней происходило, Кругляк и сейчас вспоминал с содроганием. Будто кто-то или что-то рвалось наружу из измученного тяжелым трудом тела. Мать ревела, кричала, но хватала сына за руку и через страшное усилие шипела: «Никуда не ходи! Никого не зови! Он сам приедет…»

Он и приехал. Утром. На оранжево-рыжей «Ладе» тройке. Дядя Коля – Николай Анисимович Теребеж. Мать, увидев его, вдруг улыбнулась и, закрыв глаза, сказала: «Все, теперь уйду».

Приезжий стал рядом с кроватью больной и, сложив перед собой руки в замок, закрыл глаза, будто молился. Потом он попросил Ваню взять мать за руку. Несчастный парнишка вдруг понял, что мать умирает. Он всю прошлую ночь просидел так, поэтому привычно подошел к плачущей маме и взял ее холодную ладонь.

Что было дальше, Иван помнил плохо. Он словно провалился в колодец, а когда очнулся, дядя Коля сидел рядом и осторожно убирал его руку от изуродованной тяжким трудом, ласковой и любимой ладони матери.

– Девана ушла, но отдала тебе свою силу, – тихо сказал странный гость. – Тебе нет пути Проводника, ты лишь можешь нести его силу. Кто знает, может быть, твой сын, внук или правнук, приняв эту ношу, станет водить души за мост, если, конечно, ты не растратишь на мирское великую силу матери…