Глава первая

Суточные дежурства редко проходили без непредвиденных сложностей. В минуты затянувшейся паузы сквозь тучи прорезались тусклые огни небосвода, а их плавные тени исчезали в ложбинах косых карнизов. Жажда мучила пересохшее горло, но дух привык стяжать себя и не поддавался на телесные провокации.

Скорый вызов не обещал приятных вестей. Смену подняли после полуночи, когда добрая половина спасателей пытается отдохнуть, но разве расслабишься в постоянном ожидании террады о помощи?

Диспетчер указал адрес на северо-западе. Максим Сергеевич Маликов вкалывал сутки через двое, в коротких перерывах приводя в порядок дурную голову. И сейчас он пытался вздремнуть, делая вид, что вызов его совсем не заботит.

Звонок поступил от женщины с жалобами на острую боль в животе, умоляющей вызволить ее из запертой квартиры, так как замок заел и не выпускал хозяйку на лестничную площадку. Бригада выехала молниеносно, прихватив тяжеленный ящик с медицинскими принадлежностями и подручными средствами.

Ночь сияла прохладой. По старой привычке Маликов носил синий хирургический костюм. Для тепла он накинул потускневший, но довольно опрятный халат, спрятав в грудной карман салфетки и шариковую ручку. Рабочий настрой был откровенно паршивым.

За Маликовым рванул фельдшер, несуразный молодой парень, подстриженный под полубокс, с наколкой тарантула на шее и нелепыми бакенбардами, но с достаточно проницательными глазами, чтобы не промахнуться иглой и ввести лекарственный раствор любому нуждающемуся. Фельдшера звали Димка, без отчества и фамилии. Димка был новичок, числился совместителем на двух подстанциях и незаметно устроился в службу спасения, лишившись последнего выходного. После вызова он непременно выкуривал сигарету и угощал доктора, безуспешно боровшегося с никотиновой зависимостью последние годы. Максим никогда не отказывался и принимал угощение, хлопая Димку по плечу и отбрасывая немой укор, словно подсказывая, как тот подло поступает, выступая в роли змея-искусителя.

– Что там стряслось? – раздраженно спросил Димка, завязывая шнурки на истоптанных кедах.

– Кто его разберет, – вяло ответил Маликов. – Диспетчер как всегда толком не объяснила. Мы же привыкли к внештатным ситуациям, когда разруливать нужно на месте. Главное – проверить комплектацию.

Максим глотнул свежего воздуха и запрыгнул к водителю: неприлично древнему, почти трухлявому могиканину в дырявых штанах и просаленной олимпийке. Водила нервно поглядывал на часы и потирал пах, корчась от зуда в промежности.

– Симыч, заводи! Адрес-то получил?

– Получил. Не спеши! Успеем. В том квартале вечно неладное происходит, – укоризненно произнес он, вытирая черные руки масляной тряпкой.

У Симыча последнее дежурство перед долгожданным отдыхом. Он собирался тихо проспать до утра, но снова не вышло. Его сутки получались самые шумные, с приключениями и косяками. Симычу давно пора на покой, и он уже занимался оформлением пенсии, но половину недели крутил баранку, привыкнув существовать в дороге. За долгие годы практики он успел выучить названия основных препаратов и освоить технику оказания первой помощи, иногда помогая фельдшерам из-за дефицита кадров, разбираясь даже в клинике неотложных состояний. Симычу повезло занять новую карету, и не отечественную «Газель», ломавшуюся через каждый месяц пробега, а дорогую немецкую лошадь с лихим разгоном и кондиционером. Водитель оперативно освоил борзую кобылу и не давал ей спуску, успев помять бока о бордюры и удариться передником в фонарный столб.

Тронулись. Под звездным небом мчаться вызволять попавших в беду – одно удовольствие. Перед взором открываются манящие просторы. Никто не заставит ждать в километровых заторах, разве что обгонит пьяный лихач, борзый таксист или кортеж с мигалками, запоздалый план-перехват или гусарский разъезд с куртизанками на субботник.

Сегодня пятница, точнее, власть уже захватывает суббота. По гороскопу ночь предвещает сюрпризы, даже если на календаре не тринадцатое число. Пятница почему-то вечно оказывалась падкой на неприятности. Дежурить в пятницу – плохая примета, но выбирать не приходится. Жаль, что этот день не оплачивается двойным окладом, а давно бы стоило пересмотреть тарифную сетку.

Маликов мечтал дотерпеть до восьми утра, чтобы поскорее сбежать домой и проваляться до обеда в кровати, затем понежиться в горячей ванне, а после выпить пива из холодильника, наесться разваристых пельменей с бараниной, пощелкать спортивные каналы и напиться чаю с мятными пряниками. Никто не помешает осуществить задуманное. Бывшая жена с шестилетним сыном обитают на другом конце города. Надо выспаться и набраться сил. На выходные многое запланировано. Есть вероятность, что он забьет на бывшую и пригласит на свидание подругу из седьмой смены, или не пригласит, забудет.

– Тебе бы в отпуск, Сергеич, – хмурился командир. – Так вкалывать нельзя. Вид у тебя зеленый. Не к добру. Это я занимаюсь рутиной, а тебе думать надо, поступать на свой страх и риск, это ведь не на красный проехать. Тут посложнее будет.

– Ладно тебе причитать, – деловито ответил Маликов, готовясь к долгому монологу. – Где наша не пропадала?! Отпуск у меня в августе. А что делать буду? Хандра заест! Устроюсь, наверно, на полставки в МЧС, или на частной буду халяву ловить. Когда перерыв, так я маюсь как лев в клетке. Привык быть в форме и на стреме. Когда наедине с собой остаюсь, тошно мне, понимаешь, будто перед расстрелом в камере держат, и вечно этот расстрел откладывают и откладывают, а я все жду и жду, когда меня выведут к стенке, приговорят и дадут команду: «пли!».

– Ну, даешь, – прокряхтел Симыч. – Аллегория…

– Прикинь, ты сидишь на нарах и представляешь, как все произойдет, а тебя не выпускают, тянут резину! И молчат, молчат! Только мимо часовые проходят по расписанию, кидают миску прокисшей дряни и алюминиевую ложку. Уж лучше от голода сдохнуть, чем ждать. Смерть есть смерть. Я совсем не боюсь ее! Сколько раз с ней встречался лицом к лицу, сколько раз на моих глазах умирали люди! Пожилые и в расцвете сил, совсем не успевшие жизнь повидать, и доисторические мастодонты, совсем как ты. Прости, не хотел тебя обидеть, и ни на что даже не намекаю. Но смерть всегда одинаково приходит. Часто ты даже чувствуешь, когда она рядом, и тогда хоть десять ампул адреналина вколи, хоть дефибриллятор разорви в клочья – все зря, не поможет. Смерть заберет свое. Злая стерва с косой!

– И не боишься ее? – саркастично прищурился Симыч, выбросив окурок в окно.

– Нет! Совершенно не страшно, – дерзко заявил Максим. – А почему? Потому что обманываю себя. Может, внутри колотит, а я не задумываюсь, привык к ней, потому как встречаюсь с ней ежедневно. Посуди сам, я же борюсь с ней, я ей враг, она на меня давно зуб точит, а я до сих пор на здоровье не жалуюсь. Хоть ты и озвучиваешь про себя мой приговор, мол, я зеленый и ошибаюсь в расчетах, а мне до фени. Это загар такой рифленый, как у обжаренных чипсов. Ничего ты не понимаешь, Симыч!

Водила свернул на пустом перекрестке и выехал на широкий проспект, зажмурившись от яркого освещения, а на лбу отчетливо появились волнообразные складки.

– Ну, завернул! Развел тему, смерть… А я боюсь, не веришь, боюсь ее. И я был на волоске, почти на том свете. Помню, выезд на встречку, толчок и отключка, а дальше пустота, туннель, далекий голос, возвращение, а потом пронзающая боль, и сознание. Я на кушетке, а в ноздрях катетер зудит. Боль так и ноет, так и жжет, как издевается надо мной, что я, падла, выжил, а рядом, гляжу, точит косу твоя подруга и скалится, будто мне средний палец показывает костлявый. Я бы пнул ее или капельницей огрел, но катетер приковал к матрасу, будь он неладный. После страх пришел. Жуткий, первобытный страх перед этой старухой. Нашла коса на камень! Я крепким оказался камушком, граненным. Не возьмешь голыми руками. Остается только старухе неприличные жесты вертеть.

– Ты следи за дорогой, не отвлекайся, – небрежно усмехнулся Максим. – Вот базар развели как философы! То вполне естественно, что ты перепугался. Любой бы обмочился в том положении. Если спросим Димку, так и он бы вообще в штаны наложил.

Маликов повернулся и отодвинул стекло в кабину. Облокотившись на край кресла, Димка сопел простуженным носом.

– Димон, ты боишься смерти?

Фельдшер недоверчиво покосился, выдавив из ноздрей вязкую струю слизи.

– На кой так пугать? Максим Сергеевич! Тьфу, насморк!

– Вот и Димка боится, – заключил Маликов.

– Ты не подумай, что я трус?! Нет! – оправдывался Димка. – Я иногда люблю с моста на резинке спрыгнуть. Это ли не игра со смертью? Ладно в озеро нырнуть, а тупо в асфальт – вот где адреналин! А я ныряю и ныряю, и мне так хорошо, не поверишь! Непередаваемые ощущения.

– И никто пока не разбился?

– В нашей компании никто. Ходят разговоры, что кто-то когда-то, далеко-далеко. Видимо, специально слухи разводят для рекламы и драйва. Без него западло прыгать.

Подытожив мысль, Димка залез в рюкзак и достал банку энергетика. Открыл крышку с пол оборота и жадно присосался к отверстию.

Максим жестом попросил угостить. Банка пошла по рукам.

– Пить хочется как в похмелье, – тяжело вздохнул Димка и откинулся в кресле, заворожено уставившись в мелькавшие светофоры.

Скорая завернула в узкий переулок, приминая тонкие лужи, и въехала в темный двор. Вокруг ни души, будто ничего не произошло. Первозданная тишина и покой. Симыч даже не собирался включать проблесковый маяк и сирену.

Вскоре Маликов пригляделся и понял, что заблуждается. У подъезда стояла вторая карета, потертая, грязная, боевая, словно с августовского путча. Рядом копошился в бумагах тощий мужик в красной майке и резиновых сандалетах.

«Перепутали что ли? – предположил Максим. – Бывает. Диспетчер ошиблась, или больная на всякий случай вызвала параллельную бригаду частников. Так что же это за нехрести? Район свой. По второму кругу на один адрес никто не ездит».

Нетерпеливый Симыч выбрался из кабины и подкатил к безымянному гражданину. Завязался короткий разговор с обилием ругани. Тощий в майке угостил Симыча сигаретой. Послышался треск боковушки, и снаружи показался разбуженный Димка. Пора и Максиму выйти да разобраться.

Тут как тут из «Газели» вылез неуклюжий доктор в темных очках, в расстегнутом мятом халате, отглаженных брюках в полосочку и клетчатой рубашке. Совсем как непман в городе-герое Одессе. Вид его не вызывал доверия, а скорее, наоборот, отталкивал, будто про каждого собеседника он знает что-то постыдное, о чем обязательно произнесет вслух.

Застыв, доктор уставился на Маликова с дурной ухмылкой, будто его забавляла эта нелепая ситуация. Максима ситуация забавляла не меньше. Осталось дождаться пожарной бригады, провести оцепление дома и эвакуировать жильцов, предположив, что в подвале заложена самодельная взрывчатка.

Пустяки! Во всем виновата пятница.

– Доброй ночи! – поздоровался очкарик. – Вы как раз кстати. Служба спасения?

– Почти угадали, – ответил Максим. – А вы сюда случайно забрели?

– Шутите? – сморщился он, дрогнув ключицами. – Мы психиатрическая бригада. Поступил вызов, что в этом подъезде буйствует наш клиент. Дверь заперта. Никто не открывает. Требуется ваша помощь. Вы бы взломали замок, а дальше мы справимся. У нас крепкие санитары! – показал он на лавочку, возле которой маячили две высокие тени, будто нарочно спрятавшиеся за раскосыми ветками тополей.

– И мы по вызову. Сорок шестая квартира. Женщине плохо, – пояснил Максим.

– Так давайте поторопимся, пока буйный больной ее и себя впридачу не покромсал?

Дружным вихрем бригада взлетела на пятый этаж покореженной хрущевки, готовившейся под снос. Типичная картина: узкий подъезд с разодранными перилами, запах канализации и кошачьих фекалий, пустые картонные коробки, окурки и шприцы. На обглоданных стенах маячат стертые граффити и ругательства с указанием, кто есть кто.

Остановившись у металлической двери, Максим раздал указания Димке. Вскрыть замок – нет проблем. Фельдшер специализировался на взломе и когда-нибудь собирался метнуться в домушники. Пока он молод, наивен и добр, веселее прыгать с моста со страховкой, а когда повзрослеет, адреналина будет не хватать, и понадобятся деньги на женщин, он легко уволится и займется более прибыльным ремеслом, превратившись в талантливого медвежатника.

Очкарик представился Глебом. Передвигался он нарочито осторожно, но грациозно, чуть виляя задом как легковесная пигалица. Вид у него был мрачный, а слипшиеся волосы на затылке таращились петухом. На цыпочках он подошел к двери и постучал маленьким кулачком, продемонстрировав дипломатическое искусство, спросив, есть ли кто внутри, разрешите войти, и тому подобную ересь. Максим удивился, почему сюда пока не примчалась полиция. Он терял контроль над происходящим, не понимая, как следует поступить, чтобы сохранить репутацию.

Сохраняя карикатурно-зловещий вид, очкарик упрямо тарабанил по железу, монотонно повторяя:

– Помощь пришла! Открывайте!

На секунду послышался женский стон, протяжный и писклявый, прерываемый лаем, ржанием, почти демоническим воем. Медлить – уже преступление, будто оставалось несколько секунд, и чье-то нерадивое сердце издаст последний стук.

Пронырливый Димка, получив одобрение командора, взялся за отмычки, поковырялся в замке, поднапрягся, приспособив санитаров держать стояк, завел дрель, и дверь поддалась, открывшись.

«Слабо заперлись!» – оценил Максим, наблюдая, как разъяренные санитары и предусмотрительный Глеб врывались в прихожею ухоженной квартирки с «евроремонтом».

Затхлый запашок вонзился в рассудок. С грохотом падала посуда, и скрежетали стулья, а после прозвучал пронзительный крик, когда санитары схватили кого-то, уложив на пол. После раздался противный визг. Маликов пасовал зайти следом, пока кто-то не подтолкнул его в спину так нагло, что он вышел из ступора. Раньше особо не приходилось связываться с психоневрологическими случаями. Он сторонился сомнительной науки, смутно запомнив только экзаменационный цикл на пятом курсе.

– Доктор? Тут и вам работенка найдется, – проскрипели за стеной санитары. – Взгляните?!

Сохраняя бдительность, Максим медленно прошел в зал, увидев перед собой лежащую возле дивана женщину средних лет в порванных чулках. Она приглушенно стонала, испачканная в крови, размазывая ее по малиновому ковру, оставляя китайские иероглифы. Ее зверски чем-то изрезали. Ноги и руки пестрели кровоточащими полосами, а под халатом пульсировала рваная рана в области живота. Нечастную исполосовали как треску на празднике норвежских рыбаков.

Маликов преодолел замешательство и раскрыл аптечку, свистнув фельдшера.

– Ты куда запропастился?

– Там психа вяжут. Загляделся, – оправдывался Димка, разрывая спецпакет.

Изувеченная женщина пыталась встать, но не удерживала равновесие и плашмя падала, ударяясь затылком. Сноровистый Димка перевязал ей раны и вколол анальгетик, нецензурно ругаясь. Дамочка легко отделалась. Банальный случай бытовой поножовщины, каких Маликов наелся по горло. Жить будет, никуда не денется, размышлял он, оставляя ее с напарником, полагая, что понадобятся носилки, попутно перебирая в уме ближайшие клиники.

– Что случилось, мать? – грубо спросил фельдшер. – За что он тебя?

– Нет, нет, я не виновата, – прозвучал хриплый голос, – я не виновата. Спрячьте оружие! Спрячьте ножи! Он убьет меня! Его ищут!

– Не понял, что ты несешь! – сплюнул он под ноги, совсем отказавшись от норм приличия. – Кто кого ищет?

– Не трогай ее! Крови много потеряла, болевой шок. Ты, ей Богу, как на стажировке, – нахмурился Максим. – Принеси носилки и позови подсобить Симыча!

За стенкой доносились заунывное бормотание и юродивые смешки. Поддавшись любопытству, Максим осторожно заглянул к коллеге, чтобы узнать причины происходящей нелепицы. У мозговеда ситуация увлекательнее. На расцарапанном кресле сидел босой мужчина тридцати лет с порванными штанами и взбитой синей рубахе. Его руки умело застегнуты наручниками. Санитары держали его под прицелом, тяжко сопели и потирали локти с засохшими ссадинами.