И прониклась ненавистью ко всему сибирскому, а сибирского там много разве было? Много, закидали по самую макушку сибирским духом, что желание отбило напрочь побывать когда-нибудь на Енисее, тем более на Амыле. Честное слово возненавидела бы, кабы сама не сибирячка, да кабы не первые две книги...
Ну понеслась, родимая, Сибирь. Тайга. Родина чья-то, не моя.
И переживать мы будем казнь, где дважды все-таки вешают. Где вешают, и рубят, и стреляют, ни два раза, а гораздо, гораздо больше, бесконечно много раз убивают народ. А он все не умирает, а он все не перестает дышать, а его продолжают убивать.
Одни за словом божьим, другие по зову предков подались в Сибирь.
Сколько узелочков-то завязалось от Елани до Полтавы, и все им ни по чем. Кто судит и карает, тот скоро сам станет на место поверженных и достанется тем сторицей за все страдания людские и несправедливости. На смену одной лютости придет другая не менее щедрая на тычки и затрещины, а уважение людское оно на словах только, стоит только немного сдать или оступиться и полетят в тебя камни бывших соратников. Постареешь и станешь никому не нужным. А молодые не поймут, что и ты когда-то была молодой и красивой, полной сил и решимости перевернуть весь мир в сторону правды и добра. Постареешь, а молодежь не подумает, что когда-то твои плечи были могучими, что когда-то в твоей руке молот был, что пушинка, что в страхе шепотом твое имя произносили недруги твои. Теперь слова твои полоумные бредни, отглаголил своё, на деревне ты чудак, хорошо если не посмешище, а если ведьмой прозвали тебя? Кто проникнет в тайну спутанных твоих воспоминаний, кто упомнит от кого прошел рябиновый толк? Кому-то, может, свезёт в жизни больше, чем тебе… Кому-то меньше, кто найдет успокоение в пойме Малтаты в самом расцвете лет. Может тот счастливец, кто не увидел падения нравов, кто не видел смертей, захлестнувших Россию, от руки сестры на сестру, отца на сына?
Клюйте коршуны, клюйте. Справедливость вашу видели, познали, на плечах раненных, истерзанных душ, выживших и вернувшихся. Нет справедливости, нет, и напрасно ждали ее Белоеланцы и иже с ними. Дождались ли? И наступило светлое будущее. На том конец книги? Смейтесь, смейтесь. Сыты мы вашими сказками, что придет общемировая справедливость, как же она придет, если в пределах семьи этой справедливости нет. Великодушия авторов хватило на то, чтобы со скрипом всего лишь одна душонка, со скрипом, смогла задавить в себе (явно не до конца) поднимающуюся ненависть и злобу свою. Ну, что? Надолго ли? Не проснется ли в ней ведьма, как вон в Дуньке проснулась, хоть она и от другого корня, но натура человечья не поменялась. Да и к чему же так настойчиво и не единожды рассказывалось, упоминалось бытие о дочерях Лота? Уж не к тому ли намек на Полюшкины нездоровые чувства к отцу, не стремится ли она того не ведая сама к этому запретному плоду, ненависть лютая к чужой женщине, которая может отнять у неё её отца, который должен быть только ее отцом и ничьим мужем. Кто скажет, не ждет ли Анисию за последней страницей случайная смерть где-нибудь в тайге или на обрыве. Ведь
Полюшке важно, чтобы ее отец – был только ее отцом и ничьим мужем
Зловеще в канве истории Белой Елани звучат эти слова. И под личиком доброй сестрицы, спасающей братика не прячется ли ехидна, что была в каждой женщине в большей или меньшей степени, встававшей многажды на путь праведный. И снова...
Скажет один – ведьма, так все заорут, подхватят – ведьма! Ведьма, проклятая. Крикнет другой – кандальник, все подхватят – смерть кандальнику! Один заводит, другие орут, третьи убивают, а в чем дело? Все так живут, то же слово народа, кому надо разбираться, что там за человек, что в нем хорошего есть, а что он может, никому не надо, ставим оценку закрывая глаза и не смотрим даже за что ставим. Клеймим. Один заклеймил, остальные как бараны кивают головой - вот он, вот он козел отпущения, свалим на него все беды свои и скудоумие своё и возрадуемся слепоте глаз своих, глухоте ушей своих. Мозги они же просто для общего веса в организме, работать-то ими не учили, вот как Меланью староверку законопатили в старообрядчество и извилинами шевелить не сподобилась, переняла только хитрость, а последние мозги те вытряхнули - расстарались муж со свёкром, не осталось у ней ни любви к детям, ни любви к Богу, коли предала наставления духовника и клятву свою порушила, осталась только пустая любовь к деньгам, а на что она?.. Не знала баба любви настоящей, только обман да побои. Что из такой бабы получится? Не дали ей ни образования, ни ремесла. Знай только перед мужиком стелись ковром, да хребет ниже гни, может побоев меньше примешь.
точно богу известно, что русской бабе любовь ни к чему, - некуда ее употребить.
Но это же неправда, неправда, чем русские женщины от иных отличаются? Разве же любовь не всякой живности приятна? К чему сердце тянется? К нежности, к ласке. Любить, любить и ярче гореть от своей любви, как влюбленную женщину увидят, так сразу тянутся к ней, вдруг своим светом поделится, а ведь кто-то до вас ее пригрел, а до этого ходила она такая же обгоревшая и никому дела не было.
Нет сожалений, что темень порушили. Каждый имеет право выбора, если уж выбирать неведение, то осознанно. Не хвататься за прошлое, и не сидеть на сундуках с тленом. Ах, но до чего человек цепляется за привычное, пусть и за больное и жестокое. И даже когда все расползается по швам, последними истерическими попытками пытаются сшивать трухлявыми нитками то, что уже не подлежит никакому восстановлению. Так рушили крепость Филаретову, думалось, что вот хуже уже не будет, шли за "счастливым будущим" старались взлелеять старую веру, народили кучу ответвлений, а всё шло к распаду. Так и царская власть была истреблена, но то не так легко было изничтожить, еще долго билась в конвульсия страна, подминая под себя жизни людей.
Нет нигде и никому веры, нет и справедливости, человек человеку волк. Чужое горе не болит. Чужое горе душу не тяготит.
Озлобляется народ, на своих же. Коротка память у человека, сами не помнят, откуда вышли, давно ли сами в бегах были, давно ли у самих отцов и дедов на каторгу забрали, а нет же, забыли, всё забыли. Премия за пойманного вот, что перед глазами стоит.
в богатстве проживал, деньги наживал - и на тебе - помер!
-Богатство душу не удержит.
И то верно, зато потеря богатства живо из тела душу вытряхнет, кто в петлю полезет, кто бандитствовать подастся. Всё ищут, ищут своё злато-серебро. Будто в нем только счастье, но где оно счастье, кто знает.
В одной любви пристанище, Дарьюшка. Без любови нету радости. Любовь как птица поднебесная. Над головой летает, а не всем в руки дается. Коль схватишь в руки, не отпускай - твоя будет.
Летит белая птица, пока крылья не оборвут лисицы. За что бабам жизнь такая лютая? Разве ж виноваты мы, что слабые руками уродились? Зачем чернить неподъемной работой? Что? Какая эмансипация? Работать как мужчине? Что? Не слышу? Говорите, раз хотели равноправия, то и пашите, как мужики и не требуйте себе послабления? Да правда ли то? Справедливости мы хотели, где справедливость-то была, если роженицу с неделю подержали в постели и давай, пошла на поля с вилами, работай, отлежалась уже, дохлятина. Право мужа выбирать? Кто такое право вам, бабы, дал, терпите, пока сделка не заключена, сейчас батя лупит, теперь муж живого места не оставит, сполняй, говорю, волю божью - терпи. А не вытерпела по миру пойдешь, как вот эта пошла, Дуня которая.
Нет в таких делах ни на чьей стороне правды, нет. Ни на чьей. Если, что одни, что другие начинают со смертей: казней, подлых убийств то, где она тут может быть правда. Не за чем искать правду там, где ее нет, когда идет паническое, хаотичное уничтожение без разбирательств, без следствия, разве то можно назвать свободой и вольною волюшкой? Со всех сторон меньшинство чужими руками творит свою «справедливую справедливость», подставляя тела, отсекая головы, прикрываясь «Свободою». А чужие руки уверены в своем неведение, что их сторона самая верная, хотя какая тут может быть разница, все равно не им жар загребать, только названия разнятся. А переменятся властвующая и жаждущая власти стороны местами и эти заговорят словами тех, что до этого были.
Просветление пришло, но какой ценой, что на жить сил не осталось. Всех предала, никого не предавая. И во след боль в сердцах, кто останется жить после гибели Белой птицы. Так и канула власть белых.
Есть люди, которые умерщвлены быть не могут, нет же, не должны! Они верят в будущее, что смогут сделать людей счастливыми, что они должны это сделать. Боровиков Тимофей – был олицетворением революции рабочего класса в Белой Елани, дали бы ему времечка побольше. Есть еще люди, которые должны жить во имя справедливости, на чьей бы стороне не выступали, их задача минимизировать кровопролития между братьями. Лебедь Ной, Кирилл Ухоздвигов , где они упокоились эти головы?
Но даже вечности приходит конец. В сумасшедшей, безумной борьбе за власть, конец приходит многому и очень скорый конец. Не успев пожить и сделать, что-то очень важное, что-то очень нужное для себя, для других, для всех, закатывается солнце молодых, сильных, горящих жаждою справедливости и честности, простая человеческая месть рушит судьбы, прикрываясь полотном революции, а в итоге это просто человеческий беспредел под колесами невиданной машины, которая со временем раздавит и правых, и левых, и центровых, кто окажется у руля, какая сила, чья глупость?
"Настанет время, и русские узнают, что такое демократия, будьте покойны"
Настанет ли?
Перемешались жизни, судьбы в кашу, вываленную в землю, правят, то одни, то другие, раздирая, уничтожая и растаптывая народ. Истребляя без стеснения, без мыслей о будущем, что оставят вам завтра выжженные земли, выжженные сердца.
...
Основное очарование Сказания о людях тайги заключено в определении понятия коллективного хозяйства в данной презентации будут освещены основы кооперации и работы этого вида сельскохозяйственного производства. Организация колхозов рабочих и трудящихся привнесла свои плоды и наладила жизнь страны, обратного пути не будет, так как это самый разумный способ работы людей. На примере семьи Замошкина, доступно и очень болезненно объяснят, почему негоже идти против колхоза, расскажут через чьи руки и в каких количествах прошли комбайны, трактора, сенокосилки, кроме того будет освещен вопрос вреда от переработок и чем это чревато от проблем со здоровьем до того, что этот вред вам возмещен не будет, а в случае порчи колхозного имущества, придется отрабатывать. Вам понравится. И самое главное, данные лекции будут приведены в тексте практически «незаметно», как вот у меня тут, и совершенно «ненавязчиво». А затем от вставленных кусков лирических отступлений в третьем томе (уж насколько я толерантна к элементам пропаганды в литературе того времени, но тут уж простите) снова вернемся к ...
Водам Амыла и пойме Малтаты.
Жизнь, как и река, не стоит на одном месте.
...
Счастье!..
Какое оно, и в чем? Кто изведал глубину счастья и может сказать: «Вот оно, мое счастье! И пусть оно продлится навсегда!»
Может, есть по ту сторону жизни что-то и те, молодые, недолюбившие, на земле найдут друг друга там, за пределами нашего восприятия, там будут счастливы. Но зачем надеяться на что-то там, где неизвестность, когда можно было бы получить своё здесь? Почему кто-то решил лишать этой возможности людей по своему усмотрению?
Те, кто смелые, кто должен жить, гибнут, подставляя свою грудь, за свободу, а трусы мякинные хитростью выживают, как ужи под прикрытием умственной ущербности, выставляя вперед жен и детей своих, выживают. Отсиживаются в настоящей битве, открещиваясь религией, которую в глубине души давно позабыли, а потом возвращаются гусаками и на плечи жен выпадают демонстрации и силы и веры своей истинной.
Жизнь она вон какая печальная, хоть бы одна семья радостной была бы, хоть бы в одной семье не нашлось бы скелета в шкафу. Хоть бы одна бабонька не поимела судьбу горькую. Хоть бы один ребенок вырос счастливым. Все нахлебались. Столько героев сошло со страниц, сколько поисчезало бесследно, что не к кому прикипеть и ждешь только очередного списания с листа, был и забыли, притомило уже, не к кому прислониться.
Все вот так век свой топчут, топчут, а что хорошего на исходе жизни вспомнят. Да, и доживут ли до старости эти люди. Крепенько судьба повязала две фамилии: Юсковых с Боровиковыми, на роду будто написано, что женщины Юсковых должны влюбляться в Боровиковых. А к чему любовь такая? К погибели разве только. Может быть, под чужими фамилиями они найдут свою счастливую звезду, сливаясь из Боровиковых, Юсковых и Ухоздвиговых в Головней? Старая крепость веры, старая крепость денег заменилась угольком рабочих. Эх, уголёк, уголёк…
Хотелось бы мне написать, что все получили по заслугам, кто на что заработал, но, увы, всё не так, и преступники и невинно втянутые в черные дела, всех пережевало, даже те, кто в конце считаются счастливыми съели свой пуд соли, да и не один, да, и то сомнительно будет ли у них всё ладно, история Лота всё маячит перед глазами...
Наплодили, наплели да вывязали, что лежишь к концу трилогии и пальцем шевельнуть не можешь столько на тебе завязей, гроздьями увешен, а ответов нет: умрёт ли на свете последний дурак (с.).
Сто лет минуло с октября семнадцатого, а сколько поколений выросло поломанными? То одна война, то другая, то один переворот, то другой, гражданская война, красные бьют белых, то белые красных. А люди-то всё одни. Их и те и другие лупят. То оклематься не успели немцы прут. То опять свои гноят лагерями. Уничтожают и уничтожают, потрясение за потрясением. Мы-то разве счастливое поколение, рожденное на изломе Союза? Тоже пережили молотилку, перестройку. Спокойствия разве дождешься? Нервные, злые, усталые, не видевшие стабильности, как на плоту посреди океана. Плывем, а не знаем, куда плывем, руля на том плоту не хватает, и зрения не хватает, биноклей нет, чтобы берега увидеть. Может наши дети счастливыми вырастут, были бы только наши дети.
